Если мой муж уходил в рейс, в море, я покупала билет и вместе с маленьким сыном улетала в Сибирь – в деревню к маме. Однажды, когда гостила там в очередной раз, меня попросили поработать почтальоном. Я согласилась, ходила по деревне и разносила газеты, журналы, письма.

Стояла зима, снег скрипел под ногами, его было очень много, по обочинам высились громадные сугробы, бесконечно ездил трактор и чистил дорогу.

Подойдя к дому своего брата Николая, решила зайти. На двери висел замок, а из трубы шёл дымок – странно. Потрогала замок, он открылся.

Вошла в дом. А-а, понятно: брат гнал самогон.

– Попробуй, – сказал он мне.

Я выпила и сказала, что продукт никакой.

– Да ты что! – возмутился брат. – Смотри, горит.

Выпили ещё по одной, посидели, поговорили. Ну, ещё на посошок, и я отправилась дальше.

А вот что было после, не помню. Как ни очнусь – сижу на сугробе. Вроде бы спущусь вниз, а потом снова очнусь на сугробе. Кое-как дошла домой, притащив полную сумку снега. Едва переступив порог, упала.

Мама вытряхнула снег, перебрала почту и пошла разносить. На следующий день я лежала и не могла даже головой пошевелить. Приехал брат.

– Вот зачем напоил дивчину? – выговаривала ему мама.
– Так я ей говорил, что горит, а она мне – градусов нет, некрепкая…

Вообще брат был тот ещё юморист. Помню, я прислала маме с Дальнего Востока посылку с консервами, она попросила Колю забрать её с почты. Когда брат привёз посылку, мама поделилась с ним, он сложил свою долю в дырчатую авоську. Приехал в контору, бросил авоську на стол и сказал, что в магазине завоз. Мужики – кто на лошади, кто на тракторе, кто пешком – помчались в магазин, стали требовать консервы.

– Какие? – удивлялась продавец. – Ничего нет.
– А, понятно, всё по блату. То начальство, то друзья…

Однажды в очередной раз мы приехали в отпуск с мужем. И они с братом уехали на охоту. Вернувшись, муж сказал, что нужно идти помогать жене брата. Я пошла. Мы с ней начали ощипывать уток, и тут я слышу:
– Хай бог милует, Колька, так у уток лапки меченые!

У нас во всех дворах домашним уткам делали разрезы на лапках.

– Не знаю, – задумавшись, ответил мой брат, – летели…

Долго жена его ругала.

Придя домой, начала расспрашивать мужа. Тот рассказал, что они много времени ездили по степи, ничего не нашли. Подъехали к речке, там плавали стаи домашних уток, брат выстрелил в одну, потом в другую стаю, в третью, сплавал на лодке, подобрал и привёз.

У Коли были чёрные волосы и рыжие усы с бородкой. По телевизору тогда всех зомбировал Кашпировский. И по деревне прошёл слух, что в результате сеанса у моего брата потемнели волосы.

Как рассказывала его жена, к ним в дом, как в мавзолей, потянулись односельчане.

– Не знаю, что и думать, – говорил Коля, поглаживая бородку. – Вот вчера сидели, смотрели выступление экстрасенса, а с утра проснулся – и чёрная борода!

Бабушки всплёскивали руками и шли пересказывать дальше, пока это не надоело его жене.

– Да кого вы слушаете! Я красила волосы, он меня и попросил покрасить ему бороду и усы.

Когда брат умер, то, как рассказывали, деревня словно опустела. Шёл ли Коля пешком, ехал ли – обязательно со всеми здоровался.

– Ты ещё жива, бабка? Живи-живи.

Никогда не курил, но всегда у него в кармане были сигареты и конфеты. С виду огромный и суровый, а на самом деле очень добрый. Только брату я могла рассказать свои тайны и знала, что он никому не расскажет и не осудит.

– Как ты мог? – обижалась на него наша мама. – Ты же должен был сначала меня похоронить.

Ну, наверное, на том свете хорошие люди тоже нужны.