Геологическая партия Романа Гурвича приступала к работам по поиску подземных вод в Гобийской степи, вдоль границы с Китаем.

Поначалу работы шли робко и медленно. Иная страна, иные традиции и обычаи, часто смешные, порой трагические, незнакомый язык и огромное чужое небо, утыканное мириадами незнакомых звёзд. Но вскоре быстро освоились. Праздником было возвращение «домой», когда с ближнего перевала доносились запахи жены и борща. Тогда наступало блаженство.

Два дня отводил Роман для тесного общения с борщом и женой и лишь затем спешил в монгольское министерство водного хозяйства для глубокомысленных бесед. Но в Улан-Баторе общение было специфическим. В комнату совещаний набивались не только советские граждане, но и представители других стран. И если русских Роман понимал быстро, то многие зарубежные собеседники удивляли какой-то пугающей свободой суждений.

Жил он в китайском городе Мукдене, где совместно с китайцами построил завод геофизического оборудования. А когда приезжал в Монголию, жил в том же доме, что и Роман. Они оказались близки по складу ума, специфике профессии и по пристрастиям. Среднего роста, изящный, энергичный и в то же время очень застенчивый, Акихиро живо интересовался русским укладом.

И было ещё одно, что странным образом сближало его с Романом. Акихиро буквально бледнел и терялся, глядя на Настю, жену Романа. Та смеялась и лукавыми взглядами доводила японца до исступления. Настолько, что порой тот отдалялся от Романа, и тому стоило больших усилий, чтобы вновь вытянуть Акихиро в компанию.

Настасья Филипповна была королевой возникшего сообщества. Отменная хозяйка и весьма привлекательная женщина, Настя Гурвич любила потчевать гостей. Вино и коньяк лились рекой. Мужчины вели остроумные беседы, перемежаемые приличными анекдотами.

– Роман, – вступал долговязый немец Хольгер, – а ты слышал о кладе Чингисхана, спрятанном в степях? Если найдёшь ненароком, поделись. Не забудь!
– Кстати, господин Гурвич, – послышался голос Акихиро из большой комнаты, – а ведь большинство ваших геологоразведочных участков как раз находится, судя по легендам, в районе возможного захоронения Тэмуджина (собственное имя Чингисхана. – Ред.). Мои станции сейсморазведки могут помочь. Обратите внимание, я первый это сказал.

Слова японца вызвали дружный пьяный хохот собравшихся. А затем Роман взял гитару…

Наступил июль последнего года работы. Как на грех, вышел из строя измеритель сейсмических сигналов, регистрирующий отклики земли. Тогда Роман вспомнил о японце. Помчался в Улан-Батор и срочно позвонил.

– Как хорошо, что застал тебя.
– Ты же был под Чойбалсаном. Что так внезапно?
– Всё нормально Аки-сан. Понимаешь, полетел восьмиканальный регистратор сигналов. Пытался получить официально, но бюрократия страшная вещь. Пропади она пропадом. Помоги. У тебя нет хороших идей по этому поводу?

В трубке раздался вежливый смех.

– Конечно, Рома, дорогой мой. Через три дня можешь сам подъехать в Архан и получить с моего тамошнего склада новенький регистратор с программным зондом. Без всякой бюрократии. Из рук в руки. Давай, Роман, садись на свою «Антилопу», и, как у вас говорят, с богом… Нет! Пожалуй, так не получится. Программный зонд очень сложен в расшифровке. Тебя необходимо обучить.
– Нет у меня времени на обучение, Аки-сан. Нет совсем. Послушай, а если ты сам приедешь ко мне в поле, на участки? Здесь всё и объяснишь. По-моему, идеально.
– Да, – после раздумья сказал Акихиро, – так и сделаем. Давай координаты и назначай место и время встречи.

Вечером того же дня, будучи в отличном настроении, Роман с аппетитом поглощал дымившиеся котлеты с любимой жареной картошечкой. Настасья Филипповна сидела напротив, поджав кулачками щёчки, наблюдая как большой любимый мужчина расправляется с едой.

– Послушай, Настенька, – вкрадчиво начал муж, – а не хочешь ли поехать со мной на последние три участка? Чего тебе вянуть в городе, золотая ты моя. Понимаешь, последние… Там не пустынный пейзаж, а холмистая саванна, по-своему очень живописная. Будет что вспомнить… Есть и ещё одна причина…

Помолчал и, лукаво глядя на жену, добавил:
– Туда приедет Акихиро, будет с нами пару недель. Ну, как тебе это известие?
– Ты и впрямь думаешь, что он мне приятен как мужчина? Ты с ума сошёл.

Они замолчали. Роман покончил с едой, встал, подошёл к жене и тихо произнёс в женский затылок с завитушками волос:
– Какие-то неясные предчувствия меня будоражат, Настенька.

Он отвернулся к окну и вдруг почувствовал спиной её тёплые груди и услышал шёпот:
– Я люблю тебя больше всех на свете, больше мамы и отца. Если ты зовёшь, то я поеду куда угодно.

Участки располагались в сомоне Тамсагбулаг (сомон – административная единица в Монголии, район. – Ред.). Пролетел месяц работ. Вот и последний участок, южный склон которого круто обрывался в глубокий овраг. На пологой северной части Роман приказал обустроить лагерь. Все устали, хотелось домой, и будь неладна эта степь с надоевшими верблюдами.

На радость всей партии примчался чей-то родственник из Тамсагбулага и стал приглашать на свадьбу сестры. Роман махнул рукой и отпустил всех. Всё смолкло. Остались пастись верблюды со спутанными передними ногами, да ещё Акихиро и Роман с Настей в небольшой юрте. Да верная российская «Антилопа», возле которой приютился чужеродный японский «Ниссан».

Проводив рабочих, Роман подъехал к юрте. Невдалеке лежала верблюдица с обвязанной задней ногой. Утром пришла хромая, с глубоким порезом чуть выше копыта. Погонщик промыл, обвязал и, цокая языком от удивления, всё говорил:
– Странно, однако, дарга. Где в степи она могла порезаться, да ещё так глубоко?

Но верблюдица хранила тайну и, пережёвывая жвачку, с тоской смотрела на подруг, гулявших по степи.

– Ну что, моя Настюха. Последний участок. Всё! Домой. В Москву. Господи, как хорошо заживём-то… А сейчас спать. С ног валюсь.

Он ещё успел выйти за охапкой валежника. Верблюдица лежала всё в той же позе, иногда дрыгая ногой и морщась от боли. Возле неё на корточках сидел Акихиро, гладя руками тёплую морду верблюдицы.

– Эх ты, болезная. Где же ты так? – сочувственно произнёс Роман и нырнул с валежником в палатку.

Солнце стояло высоко в зените. Акихиро медленно поднимался вверх по склону, придерживаясь тропинки, на которой были видны засохшие капли крови раненой верблюдицы. В метре за вершиной холма увидел ложбину с кустами полыни, забрызганными кровью.

– Вон куда тебя занесло. Здесь, значит, поранилась. Могла ведь и не дойти, – подумал Акихиро, глядя с холма. Налетел ветер, кусты раздвинулись, и в них что-то сверкнуло. Он нагнулся, раздвинул ветки, и в лучах солнца заблестело остриё то ли кинжала, то ли сабли.

Японец остолбенел. Почему-то осторожно огляделся. Снял куртку, обвязал ею остриё и, сидя на корточках, стал дёргать, пытаясь вытащить клинок из земли. И вдруг почувствовал, как земля поплыла под ногами. «Оползень», – мелькнуло в голове.

Инстинктивно повалился на спину и на локтях стал отползать от места, чувствуя, как стопы уже повисли над пропастью. Отодвинулся подальше, перевернулся на живот и осторожненько встал. Столб пыли поднимался из образовавшегося оврага.

Подул свежий ветер. И вдруг снова что-то заблестело в лучах солнца ниже по склону оврага. Акихиро лёг на живот, осторожно подполз к краю обрыва и заглянул вниз.

То, что увидел, было настолько невероятно, что он отпрянул, закрыл глаза и вновь открыл.

Он увидел украшенную голову огромной сидящей статуи. Прямо под собой. Плечи и грудь были обвешаны гирляндами украшений. Разглядел, что у ног статуи стояли разбитые вазы, из которых тонкой струйкой высыпались круглые предметы, похожие на золотые монеты.

– Кла... – хотел было закричать Акихиро, но прикрыл рот рукой. – Клад нашёл, – прошептал он и быстро, пятясь задом, стал спускаться с холма. Поднялся и хотел было помчаться к палатке Романа, но вдруг остановился.

«Не спеши, Аки. Это слишком серьёзно, чтобы действовать необдуманно. Роману, естественно, необходимо сказать и действовать совместно и быстро. Один я ничего не смогу. Вокруг бродят араты со стадами, они быстро всё поймут. А Роман честный и порядочный человек, в этом я убеждён. Но как он себя поведёт?»

Акихиро остановился и задумался.

«Предложит помчаться в Улан-Батор, в посольство. Вероятнее всего. Но клад принадлежит монголам, и в результате дипломатических дрязг никто из нас ничего не получит. Кроме благодарности, да и то тайком. Чтобы не вызвать нежелательной огласки в мире. Да ещё возьмут подписку о хранении государственной тайны. Нет-нет. Не хочу. У меня есть пара часов, пока Роман с Настей отдыхают. Надо быстро спуститься на дно оврага, очень осторожно сфотографировать клад и отобрать немного ценных изделий. Хотя бы немного, чтобы память осталась и какие-то средства. А уж потом сообщу Роману».

– Роман, Роман! Извини, но вынужден вас разбудить. Быстро вставайте. Я, кажется, нашёл золото Чингисхана.
– Ты с ума сошёл, Аки-сан.
– Да нет же. Заводи «Антилопу», подъедем с противоположного борта оврага и спустимся на дно. Ты всё увидишь. Пещеру Аладдина, как в сказке.

Все трое выскочили из юрты и помчались на машинах в голову оврага. Через километр, достигнув замковой части, осторожно стали спускаться и медленно направились к видимой обрушенной части склона. Остановились неподалёку. Развернули машины.

– А теперь надо ножками. Это очень опасный подход. Ступайте осторожно. Обрушение может случиться от любого крика или движения камня. И спасти нас будет некому.

Идти пришлось недолго. Солнце озарило необыкновенную картину.

Склон мягко опустился, подмытый водами за столетия, обнажив огромный, тонущий во мраке сводчатый зал. После минуты страха любопытство взяло верх, и они, словно школьники, взявшись за руки, подошли ближе. Увиденное запомнилось в мельчайших подробностях.

Прямо перед ними на небольшом пьедестале стоял настоящий трон – обшитый золотыми пластинами резной деревянный стул с широкими подлокотниками и высокой спинкой, заканчивающейся фигурой золотой рыбы. Высокий крепкий мужчина с властными чертами лица пристально смотрел на них. У подножия трона стояли два больших щита литого золота, орнаментированные сложным рисунком. Белое платье-саван покрывало тело правителя. 72 изумрудных шарика (по привычке Роман всё пересчитал) были нашиты по краям савана. Поверх сверкала золотая туника, окаймлённая коническими колокольчиками из бирюзы, серебра и морских раковин. На ногах были золотые сандалии. 13 нагрудных ожерелий из многих тысяч золотых бусин и мелких изумрудов, словно накидка, покрывали плечи и грудь вождя. Они были выполнены в виде расходящихся лучей солнца. Поверх этого висело ещё два больших ожерелья из десяти золотых и серебряных орехов размером с голубиное яйцо. И самое верхнее золотое ожерелье, трёхъярусное, с последним рядом в виде восьми щупалец осьминога, состоящее из 24 круглых золотых дисков, лежало на груди.

На правителе был золотой пояс, прикрепились два серповидных золотых ножа, а спереди – два украшения из восьми золотых сфер, соединённых в виде полукруга. В центре каждой сферы находилась кованая фигура верховного бога с большими клыками и сморщенным кошачьим лицом. В ушах сверкали крупные золотые серьги с бирюзой и изумрудами тончайшей работы. Внешний край серёжек был украшен 42 изумрудными бусинами. Внутри серёжек мозаичное бирюзовое кольцо окружало центральный золотой диск с тремя вставками – два мозаичных бирюзовых воина по сторонам от центральной золотой фигуры, которая в миниатюре являлась портретом самого вождя с золотым скипетром в правой руке, золотым щитом в левой, в золотой полумаске, с изумрудным нимбом над головой.

Рот, нос и щёки правителя покрывала литая золотая маска смерти в виде летучей мыши. В глазницы были вставлены два крупных изумруда необыкновенной обработки – при солнечном освещении они испускали острые, пронзительные лучи зеленоватого света. Золотой полумесяц, испещрённый сотнями мелких изумрудов, был водружён над головой, над ним гордо реяло оперение четырёхцветного головного убора – красного, синего, зелёного и белого.

В правой руке правитель держал золотой посох, в левой – серебряный нож, инкрустированный бирюзой.

У ног вождя лежали четыре культовые фигуры священных животных. Вокруг тела правителя, на расстоянии примерно десять метров, на тонких невидимых нитях на разной высоте висели порхающие золотые бабочки. Их было страшно много, невесомых, резных, парящих в воздухе, издающих жужжание при порывах ветра.

Когда ворвались солнце и ветер, всё мгновенно наполнилось нестерпимым блеском. Проникая сквозь порхающие мириады бабочек, лучи рисовали на белых стенах двигающиеся части насекомых – мельчайшие чешуйки крыльев, ножки, усики.

В ближних углах зала стояли огромные фигурные расписные сосуды. Часть была разбита, и из чрева сыпались струи золотого дождя, монет с непонятным орнаментом. На стенках сосудов были видны люди, звери, дома, но особенно много было ритуальных сцен жертвоприношений и откровенного секса. Вперемежку стояли позолоченные сосуды, расписанные коричневой краской. Они были обильно украшены изумрудами и бирюзой и отличались удивительно тонкой проработкой выразительных лиц и сцен.

Выше, на стенах, в полумраке были видны золотые диски, украшенные изображениями животных с человеческими головами, висели золотые чаши, большой золотой паук, держащий в лапках изумрудные яйца, золотые пояса с головами ягуаров, литого золота фигуры змей, сов, лисьих голов, золотые ритуальные ножи, инкрустированные бирюзой, золотые фигуры богов и длинные золотые перчатки.

Ходили они долго. Сначала вместе, потом с опаской расходились, осматривая предметы и боясь притронуться. И много фотографировали. Но вглубь далеко не пошли. Пещера тонула во мраке.

– Мне страшно от всего этого золота, – женщина тесно прижалась к груди мужа, – оно мёртвое, наверное, проклятое.
– Ну что ты. Старик Чингис завоевал весь цивилизованный мир. Здесь собрана культура целого мира. Она пролежала более семи веков, а мы случайно наткнулись. Мне тоже не по себе. Какая-то дрожь в членах.

Акихиро ходил, держа в руках большую лупу, наклонялся, высматривая одежды и украшения, однажды даже вскрикнул, споткнувшись о человеческий череп.

Наконец Роман встряхнулся и неожиданно резко произнёс:
– Поехали к палаткам, ребята. Свернём лагерь и отъедем на достаточное расстояние. Давайте быстрее. Нужно срочно уносить ноги. В любую секунду оползень может ожить, и тогда нам всем хана.

Отъехав достаточно, остановились, мужчины вышли и насторожённо посмотрели друг на друга. Как-то незаметно исчезли их добрые приятельские отношения.

– Ну что, Аки-сан. Ты открыл клад, ты и распоряжайся. Тебе слово.
– Это не простой клад, Рома. Похоже на огромное скопление драгоценностей и золотых изделий. Это национальное достояние Монголии. Его в карман не положишь и не продашь по частям. Надо сообщить властям.

Роман облегчённо вздохнул. Настороженность пропала.

– Ты прав. Но кто нам поверит? Надо было что-нибудь взять для доказательства наших слов.
– Я об этом подумал, Рома. Я отобрал ряд вещей. Они у меня в рюкзаке.
– Отлично. А теперь за работу. Поначалу надо чётко зафиксировать местоположение и поставить треугольник из высоких реперов по внешнему контуру оврага. Давайте, пока светло. Время не терпит.

Время помогло им дважды.

Они успели до захода солнца чётко зафиксировать контуры и отметки оврага. И только было сели отдохнуть возле машин, как закончилось терпение природы! Что-то в глубине напластования громко вздохнуло, сдвинулось, раздался грохот, и огромные массы земли в мгновенье ока не только засыпали овраг, но и образовали на его месте холм. Машины и люди оказались у подножия холма.

Оцепенение. Они распластались, прижавшись к земле. «Разбудил» мужчин внезапный истерический смех Насти. Захлёбываясь от хохота, она сказала:
– Роман, несчастная верблюдица куда-то исчезла.

Затем встала, огляделась и шёпотом произнесла:
– Овраг исчез… весь. Вон только два репера торчат.

И опять вдруг расхохоталась.

– Ромочка, а как ты объяснишь пропажу верблюдицы хозяину? Волки сожрали?
– А ведь на самом деле, – подал голос Акихиро. – Что расскажешь хозяину об исчезновении здоровой молодой верблюдицы?
– Ты предлагаешь, Аки-сан, скрыть историю с кладом?
– Как один из вариантов, – вдруг серьёзно ответил Акихиро. – Надо подумать. Ведь в этом случае всё невероятно упростится. И никакой бюрократии. Надо подумать.

И таинственно добавил:
– А что, ребята? Может, это был сон? Фантастика!

Встретились через месяц в квартире Насти и Романа в Улан-Баторе. Семья возвращалась на Родину, в Москву. Было шумно, гремели тосты, ревела музыка, стол ломился от яств и разноцветных бутылок. Уставшие, вспотевшие хозяева носились среди гостей, отвечали на тосты, что-то говорили, кого-то приглашали в гости, кому-то желали… поздравляли… с кем-то многозначительно чокались, обнимались, целовались, прощались. В углу на диване молча с бокалом сидел Акихиро и взглядом мудреца оценивал состояние гостей и хозяев.

В какой-то момент ошалевший Роман вдруг схватил своё древнее зимнее пальто с бобровым воротником и заорал друзьям:
– А теперь все во двор! Будем прощаться с Монголией!

Большинство хлынуло на улицу. Роман повесил пальто на ветку дерева и, образовав круг из друзей, заорал:
– Прощай, суровая Монголия.
Прощайте, степи и верблюды.
Меня зовет родная метрополия.
Клянусь, но вас отныне не забуду
И обязательно когда-нибудь прибуду…

А потом было прощание на вокзале. Уже протрезвевшие, они не знали, что ещё такого радостного сказать, и потому лишь молчали, курили и выдавливали последние улыбки.

– Поезд отправляется, – раздался долгожданный сигнал.

И застучали колёса. Они сидели друг против друга и смотрели в глаза.

– Ты клад помнишь? – спросила Анастасия торжественно.
– Конечно. Часто вспоминаю.
– А теперь смотри, какой подарок сделал мне Акихиро. Волновался и просил показать тебе только в России. Но я не удержалась. Закрой шторы и зажги верхний свет.

Роман исполнил. Жена положила красивую плоскую коробочку на стол.

– Открой.

Роман открыл коробочку и встал как вкопанный, чуть отвисла нижняя челюсть. Было от чего. Маленькое купе буквально озарили два браслета из гравированного золота с напаянными на металл маленькими золотыми бусинками. Вдоль поверхности первого сверкали семь тёмно-синих сапфиров, где-то 4–5-каратной величины, украшенные вокруг мелкими золотистыми кристаллами цитрина. Вдоль второго извергали кровавый свет семь очень крупных вишнёво-красных рубина, украшенных вкруг бледно-голубыми слезами аквамаринов.

Наконец пришёл в себя.

– В Москве поговорим, а пока спрячь и забудь.

Поезд рвался по Сибири, натужно хрипя и надрываясь. В купе двое. Только двое. Тягостное молчание. Печальные задумчивые лица.

– Дорого нам могут обойтись эти браслеты, Настасья Филипповна. Теперь будем жить в страхе и ожидании...