В тот день в картинной галерее было пусто. Смотрительницы откровенно скучали, но строго по инструкции продолжали находиться на своих рабочих местах. Я в одиночестве бродила по залам, останавливаясь перед любимыми картинами, хотя знала их наизусть и с закрытыми глазами смогла бы отыскать полотна Айвазовского, Куинджи, Сурикова. Вернулась к началу обзора – в зал с иконами.

Не знаю, у меня ли одной, но какое-то мрачное, гнетущее впечатление оставалось после знакомства с ними. Здесь хотелось ходить на цыпочках. И я бы не задерживалась в том зале, если бы там не работала удивительная смотрительница по имени Вилена, и отношение к экспонатам сразу менялось, когда она оказывалась рядом. Тихонько, чтобы никто потом не доложил, что смотрительница отнимает законный хлеб у экскурсоводов, эта немолодая женщина интересно и с огромной любовью рассказывала о каждой иконе и её истории. Я даже знала, какой образ у неё любимый.

Мне давно казалось, что в этом зале она сама стала частью светлого духовного мира. Пообщавшись с Виленой, я решила ещё немного побродить по галерее. В этот раз мои закадычные подруги не составили компанию, а мне так сегодня их не хватало! Очень хотелось обмениваться впечатлениями от увиденного. У нас разные вкусы, и потому наше общение обычно живое и разностороннее. Но сегодня особенно скучала по ним и, обойдя повторно все экспозиции, наконец собралась уходить. Вдруг в зале появилась стайка смуглолицых студентов во главе с преподавательницей.

Девушки и юноши сразу оживили чопорную обстановку галереи. Я будто услышала щебетание весёлых свиристелей, часто прилетающих в мой сад. Но, взглянув на лица новых посетителей, поняла, что это индийские студенты. И даже представила, что сейчас зазвучат мелодии их родины.

Вокруг слышались нежные голоса и негромкий смех, подобный звуку тоненьких колокольчиков. Я смотрела на девушек и молодых людей, чувствуя, что в каждом из них есть нечто по-настоящему замечательное, чем можно восхищаться, – умение радоваться жизни и удивляться ей, тихая нежность и простодушие. И я, будто под гипнозом, потянулась к стайке и вновь с ними вернулась к только что увиденным картинам.

Студенты толпились вокруг преподавательницы, женщины среднего возраста, но такой же светлой и лучезарной. Экскурсовод не спеша двигалась по залу, обращая внимание слушателей на сюжеты картин, технику написания, на цвета, в которых выполнена та или иная работа. Иногда она замолкала, и на передний план выступала руководитель группы. Она указывала на отдельные части работы и медленно называла цвета по-английски и по-русски, заставляя студентов повторять.

Несколько человек внимали преподавателю. Кто-то без эмоций разглядывал полотна и иногда перешёптывался с соседом на родном языке. Влюблённая парочка слегка отставала от группы, и только когда педагог поворачивалась к ним, оба делали серьёзные заинтересованные лица. Затем руководитель группы отходила в сторону, снова уступая место экскурсоводу.

Под милое негромкое щебетание и завораживающий голос экскурсовода я уже совсем по-другому воспринимала знакомые картины. Они почему-то становились ближе и понятнее: так после тёмной ночи ярче проступают на рассвете очертания предметов. К моему огромному сожалению, слишком быстро пролетело время этой дивной экскурсии. Вместе со студентами я спустилась в гардероб.

Преподавательница постоянно общалась с молодёжью и исправляла неверно произнесённые русские слова. Вдруг обратилась к студенту, который ходил за ней по пятам:
– Ты мой сынок. А я кто? Я – твоя мама. Поэтому ты должен говорить по-русски хорошо, как и твоя мама.

В ответ юный индиец улыбнулся светло и радостно и повторил:
– Моя мама… Да, ты – моя мама!

Это было очень трогательно и нежно.

Мне так не хотелось уходить из галереи! Появилось чувство, словно побывала под южным индийским солнцем, и оно согрело меня.

На обратном пути разговорилась с преподавательницей. Она рассказала, что живёт одна, единственный сын учится в Москве, и потому иностранных студентов, над которыми шефствует, она считает своими детьми. Очень привязалась к ним, старается проводить с ребятами как можно больше времени.

Долго я вспоминала о ней и думала об однокласснице дочери, которая училась в Великобритании. И вдруг от всей души захотела, чтобы этой русской девочке вдали от Родины встретился такой же педагог, который с искренней улыбкой сказал бы: «Я твоя мама». А девочка сразу почувствовала заботу и искреннее участие в своей жизни.