Конечно, это осознание пришло не сразу, а постепенно накапливалось в течение всей жизни: когда я побывала на Пискарёвском кладбище в Ленинграде, увидела собственными глазами весь ад Аджимушкайских каменоломен близ Керчи, когда читала книги о войне и рассматривала пожелтевшие фотографии родственников. Большинство снимков сделано до 22 июня 1941 года, и на них все ещё живы.

Помню, как в 1975 году праздновали 30-летие Победы. Нам, 18-летним, казалось, что 30 лет – это огромный срок, а ведь тогда ещё было много живых участников войны. В учебниках истории подробно освещали тот великий и трагический период, да и читали мы много.

Лет десять назад к нам пришла работать молодая коллега. И вот как-то перед майскими праздниками в обеденный перерыв мы разговорились с ней о войне. Я была удивлена: эта девушка понятия не имела, кто такие Рокоссовский, Конев, Ватутин, Талалихин, Гастелло, Ковпак, что за село Прохоровка, имела весьма смутные представления об обороне Севастополя и Одессы.

Я спросила её:
– А как же вы учились в школе?
– Почти на одни пятёрки, – ответила коллега.

Оказывается, в её учебнике истории теме войны было посвящено всего несколько страниц, школу девушка оканчивала в конце девяностых. Меня это поразило до глубины души.

В семидесятые годы в нашей школе работало много учителей-мужчин, из них пятеро прошли войну. Историю тоже преподавал ветеран. Когда проходили тему Великой Отечественной, он, кроме учебника, давал дополнительную информацию, советовал, что можно прочитать. Однажды мы спросили, как для него началась война.

– После школы я пошёл в училище связи, – рассказывал историк. – В июне сорок первого нас, троих семнадцатилетних мальчишек-сибиряков, отправили для прохождения практики на Украину. На практике пробыли всего несколько дней, когда началась война. Нам вернули документы и велели добираться до дома самостоятельно, посоветовав пойти пешком по железнодорожному пути до следующей станции, где располагался крупный железнодорожный узел, – может, удастся прибиться к эшелону, уходившему на восток. Так мы и пошли по шпалам.

Кругом голая степь, ни кустика, ни деревца. И вдруг налетел немецкий истребитель и начал поливать пулемётным огнём. Мы падали на землю, петляли, как зайцы, пытались спрятаться за железнодорожной насыпью. Порой самолёт пикировал так низко, что мы видели оскалившуюся пасть лётчика. Он просто нашёл себе забаву – стрелять в мальчишек, гонять их вдоль насыпи. Долго глумился над нами, потом развернулся и улетел.

Мы немного пришли в себя, отряхнулись от пыли и побрели дальше. Однако рано обрадовались – самолёт вернулся. И мы поняли: в первый раз пилот улетел, потому что у него кончились патроны, теперь же он пополнил боекомплект и вновь начал охоту. Мы метались вдоль пути, пытаясь спастись от смертоносного ливня. И опять увидели хохочущую харю пилота. Когда он спустился довольно низко, одна из пуль наповал сразила нашего товарища. Уже начало смеркаться, солнце совсем склонилось к горизонту – вот-вот наступит ночь. Только тогда истребитель улетел и больше не возвращался.

Мы с другом подручными средствами и руками кое-как вырыли могилу неподалёку от насыпи и похоронили приятеля. Потом всю ночь шли до станции. Правдами и неправдами добрались до дома. А когда мне исполнилось восемнадцать, я ушёл воевать.

Мы спрашивали учителя, помнит ли он какой-нибудь страшный случай на войне. Тот задумался, лицо помрачнело. Но ответил:
– Отбили у немцев деревеньку в Белоруссии. Перед боем фашисты согнали жителей в колхозный амбар и подожгли. Мы разбили дверь, стали выводить из горящего строения людей. До конца жизни не смогу забыть лопавшиеся от жара их белые глаза.

Мой родственник рассказывал о своём тесте Михаиле. Тот совсем молодым парнем ушёл на фронт. Однажды на Украине они отбили у немцев эшелон, в вагонах находились девушки и молодые женщины – их гнали в Германию. Людей в вагоны набили плотно, как килек в банку. Если в дороге кто-нибудь умирал, так и оставался стоять среди живых. Все оказались раздеты почти донага, а было очень холодно. Солдаты вытаскивали женщин из вагонов, старались согреть.

Михаил укутал полуживую молоденькую девчонку в свою шинель, узнал, как её зовут. Потом их часть двинулась дальше на запад, но им, Михаилу и той девушке, сказочно повезло – оба остались живы. Она вернулась на разорённую Украину, он – на родину, в Сибирь. После войны Миша искал эту девчонку и нашёл! Привёз её домой, они поженились, вырастили троих замечательных детей.

Когда я училась в школе, мы жили в посёлке. Если пройти по нашему переулку, не найдёшь ни одного дома, в который не постучалось бы горе. В семидесятые ещё были живы вдовы фронтовиков, а вот из бойцов вернулись считаные единицы.

В посёлке вся жизнь на виду. Моего деда и троих его братьев призвали на фронт, но домой вернулся только один из них. Бабушка была очень миниатюрной, ростом всего 146 сантиметров, а вес и до 45 килограммов не дотягивал. Проводила мужа на фронт, а 29 августа 1941 года он погиб в бою. В тот день ей исполнилось 28 лет. Через два дня её дочка, моя мама, пошла в первый класс.

Бабушка всю жизнь проработала на мебельной фабрике, получила много медалей за труд. Во время войны на фабрике изготавливали лыжи, ящики для снарядов, сани для вывозки раненых; кроме того, работников привлекали на лесозаготовках.

Представляю свою маленькую бабулю, тогда ещё совсем молоденькую, по пояс в снегу, в лесу, где они валили деревья, таскали и грузили для вывоза. Работали одни женщины и подростки, а командовал ими дед Иван, бабушкин сосед. У них с женой не было детей, и пара уже немолодых супругов усыновила мальчика Мишу, растили его с любовью и заботой. В 1941 году ему исполнилось 18 лет, и он тут же ушёл на фронт. Вскоре родители получили похоронку.

Мой дед в силу возраста служил в охране, в тыловых частях. Дома остались сыновья – подростки 17, 14 и 12 лет, мой отец был младшим. Вместе с матерью они трудились от зари до зари в колхозе, на хозяйстве оставалась пятилетняя сестрёнка. Мальчишки работали за взрослых мужчин. Бабушка вспоминала, как тяжело приходилось, когда пахали на коровах. Хороших лошадей передали армии, и в колхозе остались только непригодные старые клячи, но даже их берегли: воду перевозить на полевой стан или на скотный двор.

Мама с одноклассниками тоже помогали фронту: собирали в поле колоски, заготавливали сено. Было очень голодно. Отдавая всё, сами ели лебеду, крапиву, клубни саранок – диких сибирских лилий. Сейчас моей маме 85 лет, но она до сих пор не выносит даже запах этих трав – говорит, наелась ими в войну.

А вот ещё одна история. В самом начале восьмидесятых к родителям забежал брат и ошарашил новостью: у них на работе ночью арестовали полицая. Сначала мы не поверили: какой ещё полицай в наше время? И тогда брат рассказал, что на его предприятии долгое время работал неприметный мужичок. Так бы и дослужил до пенсии, да жадность подвела. Накатал жалобу властям, что ему, ветерану Великой Отечественной, долго не дают квартиру с улучшенными условиями. Власти возмутились таким отношением к заслуженному человеку, связались с военкоматом, чтобы уточнить данные. Там подняли архивы – и обратились в КГБ.

Оказалось, те много лет разыскивали этого человека за военные преступления. Ещё молодым парнем он пошёл в полицаи, участвовал в расстрелах мирных граждан. Когда за ним пришли чекисты, мужчина был спокоен, только сказал: «Я вас ждал каждую ночь все эти тридцать с лишним лет». Его увезли и судили по месту совершения преступлений.

Помню ещё случай из детства. Мы жили уже в другом селе, мне было лет пять. Иногда меня оставляли с соседской девочкой Любой, чтобы присматривала, – она была постарше. И вот как-то раз мать послала её за чем-то к соседке, Люба взяла меня с собой. Пришли мы к той женщине, моя подружка о чём-то с ней разговаривала, я крутилась рядом. В доме находились совсем молодая девушка с крошечным младенцем на руках и мужчина. Столько лет прошло, а я до сих пор помню эту встречу.

Человек высокого роста, худой, и лицо какое-то нездешнее… Но больше всего запомнилось, что он всё время кривился в ухмылке, и я кожей чувствовала исходившую от него неприязнь, хотя видела в первый раз. Много позже я узнала, что он был по национальности латыш, бывший полицай. Находился, как тогда говорили, «под комендатурой», то есть в ссылке за преступления. Жители с ним не враждовали, но и особой дружбы не водили. Он даже сошёлся с местной девушкой, и та родила от него ребёнка. Работал в колхозе электриком.

Я не раз слышала от людей, как этот человек неоднократно с нескрываемой злобой повторял: «Эх, была бы сейчас война, я бы вас всех из автомата положил!»

Под комендатурой латыш находился лет двадцать, потом ему разрешили вернуться домой. Люди узнали, что у него на родине остались жена и дети, но за всё время проживания в нашем селе они ни разу к нему не приезжали. Бывший полицай уехал один и никогда не интересовался судьбой женщины, с которой жил в селе, а также своим ребёнком.

Сейчас многое делается, чтобы молодое поколение знало, какой ценой далась Победа, какие жертвы понёс наш народ. Благодаря неравнодушным журналистам-томичам в России теперь каждый год проходит акция «Бессмертный полк». А недавно появился проект Министерства обороны «Дорога памяти». Благодаря этому многие молодые люди начали интересоваться своими корнями. Ведь ветеранов осталось так мало, дети войны тоже уходят. Мы, внуки ветеранов, ещё помним их, но хотелось бы, чтобы наши дети и внуки не теряли эту связь поколений, помнили о людях, отдавших всё для Победы.

Когда мы были молодыми, даже помыслить не могли, что кто-то допустит такое кощунство – переписывать нашу историю, выставлять СССР зачинщиком войны. Такое нам не могло присниться в самом дурном сне.

Молодые ребята, старшеклассники, студенты! Наступает ваше время защищать память павших, ведь они защитить себя уже не могут.