Гамлет возвращается
26.05.2020 14:27
ГамлетЯрик и Андрюха, семилетние пацаны, познакомились почти сразу по приезде в новый дом. Как-то вечером во дворе…

Зима тогда была, мороз хороший и ветер. Около подъезда пусто и грязно. Ярик вышел всего на несколько минут – дома сидеть осточертело. Родители на нервах, не попадай им под горячую руку.

Возле подъезда стоял пацан примерно того же возраста и роста. Взглянул исподлобья и отвернулся.

Ну что, ходили кругами, ходили… Потом увидели: на соседней стройке костёр горит. В одиночку соваться туда страшно, а вместе – ничего. «Пошли?» – «Пошли».

Около костра собралось пятеро таких же новопереселенцев. Ничего не сказали, потеснились, давая место. Стояли возле огня, грелись.

Пламя поедало остатки забора, которым раньше была огорожена стройка. Всё развлечение. Только вдруг слышат пацаны дикое улюлюканье, свист, и с запорошенных снегом гор чуть в стороне сыплется беспорядочная орда. Орда бежит в их сторону. Эти парни старше, их больше, и приехали они сюда раньше, а потому новички улепётывают во весь дух. Ярослав с тем пацаном снова оказались вместе, влетели на третий этаж, отдышались. Никто за ними не гнался. «Что это было?» – «Банда!» Новое страшное слово.

Они сидели на площадке и плевали вниз, между перил. Пора уже было по домам, но ведь нужно ещё познакомиться. А познакомиться непросто, не будешь же, как дурак, протягивать руку и говорить: меня зовут… Имя должно выясняться само собой, вроде бы случайно.

Тут открывается дверь квартиры, выходит отец и говорит:
– О, Ярик, ты уже здесь. А я тебя искать собирался.
– Чего меня искать? – ворчитЯр.
– Это кто с тобой? – спрашивает отец. – Тебя как зовут? Он что, язык проглотил?

Парень неохотно выдавливает:
– Андрей.
– Завтра выйдешь?

Парень хмуро кивает и спускается вниз по лестнице. Его квартира на втором этаже.

В школе они попали в один класс. Учились едва ли не лучше всех, получали похвальные листы. Ярославу это, однако, скоро надоело, и он скатился в середнячки, а Андрей Глотов постоянно был одним из первых. Они вместе участвовали в математических олимпиадах, на пару читали взятые в библиотеке книги, а дома друг у друга стали просто своими. Матери уже не спрашивали, будет ли кто обедать, без слов наливали по две тарелки супа.

Когда отец погиб, дядя Коля Глотов много помогал им с матерью, ведь Ярослав учился всего в четвёртом классе. Если возникало какое дело, мать спускалась за помощью этажом ниже, знала: там ей не откажут.

После восьмого класса Ярослав хотел пойти в ПТУ, чтобы скорее начать зарабатывать, но мать категорически запретила. Только в девятый-десятый, а потом в институт!

В десятом классе у каждого из них появилась своя компания. Вернее, появилась у Андрюхи. Он готовился поступать в институт на прикладную математику, уже представлял себе будущее – учёба, диплом, потом Москва… Ярослав читал художественную литературу запоем, не очень любил гулять. И не думал даже о том, что будет с ним завтра. В общем, какая-то между ними разница образовалась, словно трещина пробежала по бетонной стене, и ясно было, что, хотя стена и выглядит монолитом, но прошлое на этом завершается…

И тут началось. Дядя Коля Глотов вдруг ушёл от своей жены. Казалось, что их семья рассыпалась без всякой причины. Словно машина, которая исправно ездила много лет, ломается в один прекрасный день. Дядя Коля оставил квартиру жене и не взял почти никаких вещей.

Андрюха не порвал отношения с отцом. Внешне держался бодро, даже старался шутить.

– Вот и хорошо! Батя всё равно никуда не денется. Зато теперь будет давать больше денег.

И серьёзно добавлял:
– Вообще, это первое испытание для меня, чтобы жизнь мёдом не казалась.Такие вещи закаляют.
– На хрен нужны такие испытания, – сказал Ярослав, давняя безотцовщина. – Ты ещё просто не знаешь, что случилось.

Но и Ярослав, оказалось, тоже понятия не имел о том, что произошло. Дядя Коля стал часто захаживать к ним с матерью. Под любыми предлогами. Помочь чего-нибудь по хозяйству, шкаф передвинуть, починить табуретку, привезти мешок картошки…

– Да я и сам справлюсь, дядь Коль, – говорил несколько удивлённый Ярослав. – И Андрюха вон, если что, подмогнёт.
– Ладно, мне ведь нетрудно, – отвечал Глотов, пряча глаза.

Ярослав сначала думал, что дядя Коля таким образом хочет быть поближе к семье, а там, кто его знает, не вернётся ли обратно… Но однажды случайно услышал разговор матери с Глотовым.

– Тамара, ты только слово скажи. И всё будет как у людей.
– Ничего я тебе, Коля, сказать не могу, сам знаешь. Ира – моя подруга, она мне ближе сестры. Как в глаза ей посмотрю? А дети что подумают? – голос матери звучал надрывно, в нём слышались подступившие слёзы. – Ради бога, Коля, уходи и не говори об этом больше никогда…
– Ладно, я ещё подожду, – спокойно сказал Глотов. – Десять лет ждал. Терпения хватит.

Говорили они, видимо, не в первый раз.

Сразу же Ярик хотел побежать к Андрюхе и всё рассказать: во прикол, представляешь!.. Но хватило ума поставить себя на место друга. Для него всё это тоже было словно обухом по голове. Хотя, если теперь начать вспоминать и по-новому осмысливать некоторые мелкие фактики из прошлой жизни…

Но мать-то, мать! Как она могла допустить это?

– Ты чего, мать? – спросил он её тем же вечером. – Замуж за дядьку Колю собралась?
– Слышал? Ну вот и хорошо, – она отреагировала на удивление спокойно. – А может быть, и выйду. Почему нет? Переедем отсюда, заживём по-человечески.
– Зачем он тебе?
– Надоело одной воз тащить. Я ведь ещё не такая старая и страшная, тоже жить хочу!
– Я говорил: надо было мне в учагу двигать, на сварщика, сейчас бы деньги зарабатывал, хватало бы! – разозлился Ярослав. – Так нет – институт, институт!..
– Институт! – твёрдо сказала мать. – И потом, он меня любит, Коля-то. Давно. Ждал, пока Андрей вырастет, чтоб ему не так больно, и тебе тоже чтоб всё понятно было.
– Ма, я не хочу больше видеть его у нас, – сказал Дымов.

Этими словами он её словно зарубил. Мать сникла, и больше в тот вечер они не говорили; промолчали и весь следующий. И ещё неделю. Ярослав только удивлялся – неужели она это всерьёз? Упрямства у неё было много, но и он тоже унаследовал эту черту – и от неё, и от отца. Ладно, помолчим.

Всё-таки он не смог утерпеть. Нельзя скрывать от друга такие вещи. И вот однажды в разговоре он случайно проронил сквозь зубы:
– Наши-то молодые!..
– А, ты уже знаешь, – невозмутимо ответил друг.
– И ты знаешь?
– Или у меня глаз нет?
– Ни хрена себе! – сказал Дымов с облегчением и тут же обиделся: – А мне почему не сказал?

Андрюха пожал плечами.

– Что тут говорить. Это их дела. Пусть живут как хотят. А мы только одно можем – помнить и не прощать.

И Дымов тогда, может, первый раз подумал о себе как об отдельном от матери человеке.

В тот вечер он пришёл домой впервые по-настоящему пьяным, бузил чего-то, расхаживал по комнатам в трусах, нарывался на скандал. Мать молчала.

Ночью он бегал блевать в ванную, клялся себе: больше никогда, никогда!.. На следующий день поехал к деду, одиноко жившему в своей квартире почти на набережной.

– Дед, как же так? – спрашивал он, когда ополовинили бутылку водки. – Ведь ничего же не было, и вдруг…
– Всегда так и бывает, – подтвердил дед, закусывая солёным огурцом. Уж ему ли, с его-то богатым лагерным прошлым, не знать. Глаза Анатолия Дымова были прозрачны, как серый лёд. – Вот что, живи здесь, у меня. А мать твоя пускай там сходится, с кем хочет. Она своё дело сделала.
– Как это? – не понял Ярослав.
– Так. Оставайся здесь. Или всё будешь за мамкину юбку цепляться? Нам тут места вполне хватит.

И Ярослав остался у деда. Навсегда. Вдвоём они жили очень неплохо, совсем не мешая друг другу пребывать в своих отдельных мирах. Ярослав полюбил деда по-настоящему, когда узнал его ближе.

С Андрюхой они как-то столкнулись в городе, но оказалось, что говорить им не о чем. Вялые, дежурные фразы… Разошлись с облегчением.

Жизнь так распорядилась, вот и всё. Ну что ж, плакать не будем… Нет, не будем.

В институт он не поступил. Осенью его забрали в армию. Мать пришла в военкомат перед самой отправкой, пихала ему мешок с какими-то пирожками и тёплыми вещами, наконец расплакалась. Он молчал и старался смотреть в сторону. Мешок не взял.

Потом их загнали в автобус, и мать стояла за окном. Долго ждали отправления, минут двадцать. Дымов наконец сделал знак: хватит, мол, холодно, иди… Она помотала головой. Он протёр ладонью запотевшее окно. Мать приложила свою ладонь с той стороны, на мгновение контуры рук совпали. И тут автобус тронулся. Рука Ярослава неподвижно оставалась на стекле, пальцы же матери соскользнули, как будто она сорвалась куда-то в безвозвратную пропасть.

Дымов оглядываться не хотел, но удержаться не смог, выворотил шею… Так навсегда мать и осталась в его памяти: поникшая, растерянная. С пустыми руками. Мешок куда-то подевался. Всё куда-то подевалось…

Конечно, бывали потом минуты, когда он жалел, что глупым и нелепым вышло их расставание: эта вокзальная сцена, излюбленный киношный штамп… Но он знал, что иначе поступить тогда было нельзя. Впервые, пожалуй, он определил для себя: есть точки, на которых нужно стоять до конца и не сходить с них, что бы ни случилось. И всё-таки последний раз в жизни они повидались – не совсем уж чужими людьми.

А на втором году службы, вернувшись с долгого полевого выезда, он получил запоздалое известие о смерти матери. Дымов кинулся выяснять, правда ли… Оказалось – всё верно. Прошёл уже почти месяц, и домой его не отпустили: что там делать, только душу рвать. Пусть лучше солдат будет в части, тут за ним есть кому присмотреть. Командир роты потрепал его по плечу: крепись, Ярослав. Ты мужчина.

Он писал деду, просил всё разузнать. Тот отвечал, что вроде бы несчастный случай, милиция не нашла никакого криминала. Утонула Тамара Дымова. Приедешь, сам обо всём спросишь у тех, кто был с ней.

Ярослав понял: дед что-то подозревает, но ведь без толку сообщать о своих подозрениях за тысячи километров. А у самого ни сил, ни желания выяснять истину о смерти невестки. Отрезанный ломоть.

За месяцы, прошедшие до дембеля, Дымов привык к мысли о том, что матери нет. Он успокоился. Даже снова стал иногда улыбаться в ответ на казарменный юмор друзей. Жизнь шла дальше. Вот что пугало его по-настоящему: жизнь шла дальше, заглаживая, заметая за собой следы. Ничего не оставалось. Какие бы страшные вещи ни происходили с людьми, через некоторое время это переставало заботить их. Надо жить, говорили люди, – и расставались с прошлым. Они предавали своих потерянных друзей, родственников, любимых. Потому что иначе жить было нельзя.

Первого декабря он вернулся в родной город; прежде чем явиться к деду, прошёл по набережной.

Свежий снег скрипел под ногами, лежал на ветвях деревьев; внизу чернела Волга, ещё не скованная морозом. Над водой стояла лёгкая дымка тумана. Был тихий безветренный вечер, на речном вокзале празднично горели фонари, они отражались в тёмной воде, и всё это вместе создавало иллюзорное, сказочное настроение. Казалось, стоит только загадать любое желание – и оно тут же сбудется.

Дымов знал, что выглядит молодцевато в своей дембельской ушитой шинели и высокой наглаженной шапке. С интересом поглядывал на красивых девушек. Он перестал испытывать смущение и неловкость перед ними. Это всё осталось в прошлом, а он привык к тому, что прошлого больше не существует. Он был новый человек. И целая жизнь лежала перед ним, как эта дорога, устланная чистым белым снегом. Иди своими молодыми ножками да поскрипывай чёрными сапожками.

Дымов нарочно оттягивал момент встречи с дедом. Постоял на Стрелке, покурил там и двинулся вдоль подковы Которосльной набережной. Он твёрдо решил не лезть ни в какие разбирательства о смерти матери. Всё. Поставим на этом точку. Просто ты вернулся после долгого отсутствия, а в родных стенах многое изменилось. Пытаться что-то исправить и вернуть назад – бессмысленно. Ничего уже не вернёшь.

А теперь иди и обними своего старика. Он ждёт давно, торчит, небось, с сигаретой возле окна, дымит в открытую форточку и смотрит на улицу… Так и было.

Алексей СЕРОВ,
г. Ярославль
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №18, май 2020 года