Помню, как в 1990-м дети во дворе выдавали семейные тайны:
– А у нас дома есть варенье – три банки!
– А у нас в стенке мама прячет сахар, конфеты и сгущённое молоко, говорит – на чёрный день. Да когда ж он наступит, этот чёрный день?

Ничего не поделаешь. История нашего народа связана с войнами, страданиями, нуждой, так что ожидание тяжёлых времён вполне объяснимо, особенно у людей старшего поколения.

Городок Арсеньев в Приморском крае – совсем небольшой. В девяностые и начале двухтысячных в нём жилось ох как непросто. Старые заводы, еле-еле дышавшие после перестройки, не могли обеспечить людей работой и зарплатой. Те, кто имел дачу или домик в деревне, легче переживали трудности. Вот и работницы аптеки, где после распределения трудилась Светлана, регулярно приносили выращенное своим трудом «для бартера».

Тяжелее приходилось семьям с маленькими детьми. А вот если имелись пожилые родственники, то было проще – пенсия и льготы. Но не всем везло со стариками-кормильцами.

Светлана с мужем снимали квартиру. Хотя здесь же, в городке, жила в собственном доме свекровь, причём одна. Подруги интересовались, как же так получается, но девушка в ответ молчала. А в итоге призналась, что жить со свекровью невозможно.

– После смерти свёкра Анна Никифоровна никак не может отремонтировать дом, да и не хочет. Мы ей на зиму дров купили, так она их накрыла брезентом и печку не топит. Сына родного уже лет десять в дом не пускает. А ещё эта привычка – обходить помойки и нести во двор всё, что сочтёт ценным. Мы с мужем регулярно даём ей денег, я одежду новую покупаю, так она примерит, походит день, а потом достаёт своё старьё. Стыдно! Но никак не можем повлиять. Думаю, она не совсем здорова, а лечить без согласия никто не будет. Не связывать же верёвками мать собственного мужа.

Тут ещё Анна Никифоровна привычку взяла: только увидит, что мы идём, – закрывается в вагончике, что стоит на участке, и делает вид, будто её нет дома.

Покойный свёкор ещё до перестройки работал на железной дороге каким-то начальником, да и потом успел потрудиться на весьма серьёзной должности. Мой Славка рассказывал – они никогда не бедствовали. Но пока он шесть лет учился в Хабаровске, а потом работал на Сахалине, с матерью что-то случилось. Говорит, заберу на выходные, помою её, одежду поменяю, а она снова лохмотья натянет и на помойку тащится. И всё про чёрный день толкует.

Эту пожилую женщину многие встречали на улице. Рваная кофта, грязная юбка, старые мужские туфли на босу ногу, что-то бормочет про себя… Умерла она тихо и незаметно, на грязном матрасе, с куском заплесневелого хлеба в руках. Работники аптеки собрали деньги на похороны.

Через три дня после них запыхавшаяся Светлана влетела, маша руками, жадно хватая ртом воздух. На ходу выпила стакан воды, рухнула на стул, обхватив голову руками.

Перепуганные девчата столпились вокруг.

– Свекровь похоронили. Нельзя ведь дом без присмотра оставлять, думали – можно эту развалюху отремонтировать да жить. Ключа не нашли, пришлось ломать замки. На трёх дверях по два замка! А зашли в дом… – Света вдохнула воздух полной грудью. – В общем, вы должны это видеть, кто хочет, после работы приглашаю.

Захотели только две молодые девчонки. Семейные дела никуда не денешь.

Во дворе за высоким старым, но ещё крепким забором, заботливо укрытые брезентом, лежали горы полуистлевших дров. В вагончик, по понятным причинам, было рекомендовано не заходить. По древнему крыльцу поднялись на веранду, заставленную ящиками и коробками.

– Ещё не успели посмотреть, что там, – комментировала Светлана. – В доме будьте осторожны: кругом мышеловки. И даже есть с засохшими мышками.

Девчата осторожно вошли. В прихожей стояло девять холодильников разных марок, ни один не был подключён, пять из них вообще находились в заводской упаковке. В коробках поменьше – три стиральные машинки.

Гостиную заполняли бесчисленные ковры и дорожки, свёрнутые рулонами. От сырости и холода они покрылись плесенью. Четыре комплекта мягкой мебели так никогда и не испытали прикосновений человеческого тела. Три стенки – немецкая, чешская и советская.

Хрусталь стоял на всех полках, от пола до потолка. В шкафу, укутанные слоем пыли, лежали комплекты импортного постельного белья двадцатилетней давности или даже старше. В одном из углов не меньше семи телевизоров в коробках образовали пирамиду.

Заинтересовавшись кучей на комоде, одна из девчонок, Марина, приподняла угол мешковины. Рулоны шёлка, трикотина, драпа, шерсти, изъеденные молью, а также упаковки чулок, носков, женского белья. Здесь же навечно уснули три швейные машинки.

– Господи, откуда всё это?
– Железная дорога снабжала, – объяснила Света. – Слава говорил, у них во дворе было два вагончика. Видимо, их содержимое и переехало в дом. Один вагончик пропал, а другой Анна Никифоровна превратила в свою берлогу. Ела из консервных банок. А в той комнате штук пятнадцать разных сервизов. Ну а сейчас я вас ещё больше удивлю.

Она вошла в кухню. Там под драным половичком пряталась крышка погребка. Включили свет и по скрипучим ступенькам спустились вниз.

– Ничего себе! – вырвалось у подруг.

В погребе можно было запросто стоять во весь рост. Он занимал почти столько же места, сколько и комнаты наверху. Бесчисленные полки были загромождены вздувшимися консервами, банками с соками-компотами. Пол усыпали осколки от взрывов, начавшихся здесь не меньше десяти лет назад. Лохматые от пыли ящики с растительным маслом облепили пауки. Ящики с вином и водкой стояли в несколько этажей. Бутылки армянского коньяка, как артиллерийские снаряды, горделиво занимали всю полку слева от входа. Мешки с сахаром и крупами были давно погрызены и загажены мышами и крысами.

Девчата со всех ног ринулись к выходу. Жадно хватая свежий воздух на веранде, Марина приподняла крышки у пары ящиков. Десятки ножниц и будильников заржавели, не успев понять, для чего их изготовили человеческие руки.

Сидя на старой скамеечке во дворе, подруги пытались понять, как можно при таком изобилии умереть в нищете.

– Муж сказал, что его мама бывшая блокадница, все проблемы оттуда. Сердиться, объяснять было бесполезно. Привычка запасаться на чёрный день сделала всю её жизнь чёрной.
– Как поступите?
– Не знаю, думаем.

На следующий день Светлана не вышла на работу. Заболела после получения такого наследства, а вскоре и вовсе уволилась. Они с мужем уехали, ни с кем не попрощавшись.

– Возможно, в доме и золото было. Вдруг они клад нашли? – долго судачили девчата.

Ходили слухи, что после оценки неожиданного наследства большая часть его оказалась непригодной к использованию, кроме спиртного.

Пару бутылок коньяка, страшно сказать, какого возраста, Света оставила в аптеке. Говорят, несколько месяцев боялись их открывать. Но однажды… Хотя это уже другая история.