Тут и гадать нечего, и в прогноз погоды можно не заглядывать: если на какой-нибудь день у меня назначена съёмка – точно пойдёт дождь, даже зимой.

Дождь в день съёмки для меня серьёзная проблема – моя сложносочинённая причёска моментально обвисает, а поправлять её времени нет, когда ты исполняешь главную роль в серии и только успеваешь менять партнёров и костюмы из сцены в сцену.

Мой личный рекорд – 18 часов бессменной работы в кадре: ни присесть, ни покурить, ни всё остальное, свойственное человеческому организму. С одной стороны, это заводит, с другой – выматывает страшно. Ближе к ночи текст путается, речь не артикулируется, взгляд бесноватый…

Делаю красоту на голове сама, дома, заранее перед съёмкой, ведь неизвестно, на какого гримёра нарвёшься. Вдруг начешет тебя рукодельница, соорудив из волос шарик, как у Анне Вески 80-х. Потому и берегу причёску всю дорогу до приезда на площадку. А если дождь – старания насмарку. Такси вызывать за собственные деньги дорого и обидно, хотя и на это нередко шла. А порой прямо в бигуди под косынкой ехала в метро. Стыдно, конечно, – пассажиры косятся на тебя, как на городскую сумасшедшую. Но всё равно ехала, потупив очи, с наивностью страуса, воткнувшего голову в песок: если я никого не вижу, то и меня не замечают. Но перешёптывания и смешки по сторонам всё-таки слышала.

А тут подфартило, режиссёр самолично позвонил:
– Мы закажем тебе такси.

С чего, думаю, такая щедрость? Определённо какой-то подвох. И точно.

– У нас маленький бюджет, костюмов нет, – стесняясь, признаётся режиссёр, – вези свою одежду на десять перемен костюма, и туфли всякие, и тапки для дома.

Загружаюсь со всеми тюками в заказанное такси, на голове бигуди, оправдываюсь перед шофёром:
– Вы не подумайте, что я сильно с придурью, просто актриса, на съёмку еду.
– Не волнуйтесь, – отвечает спокойно, – и не такое возили.

Приятно, когда человек с пониманием.

Подруливаем к локации – месту съёмки. Сегодня это зачастую арендованная на день квартира. Дом оказался в самом центре Москвы, претенциозный, сталинской постройки. Въезд во двор перекрывает шлагбаум – такси не пускают. Приходится тащиться самой с тюками и в бигуди через огромный двор под презрительными взглядами местных модниц, спешащих на утренний фитнес.

Поднимаюсь на лифте, нужную квартиру определить несложно – возле неё в предбаннике составлены десятки пар обуви съёмочной группы и уже протянуты киносъёмочные кабели. Навстречу мне из квартиры выступает высокомерная тётка с мусорным ведром, окидывает меня взглядом, полным отвращения, и фыркает:
– Что, и таких теперь в кино снимают?

Ловлю воздух ртом, судорожно подыскивая какой-нибудь дерзкий ответ, и на помощь мне приходит знакомая ассистентка, вынырнувшая из дверей вслед за тёткой:
– Наташенька, здравствуйте, проходите скорее! Мы идём с опережением, улицу отсняли, переодевайтесь, снимайте бигуди и сразу в кадр.

Ну вот, как знала, хорошо, что заранее накрутилась.

– Кто это? – шепчу ассистентке, показывая взглядом в сторону женщины.
– Хозяйка квартиры, – делает страшные глаза ассистентка. – Не обращайте внимания, она уже с утра наклюкалась.

В каких только квартирах я не снималась – и в обшарпанных хрущёвках; и в старорежимных сталинках с четырёхметровыми потолками, дубовыми буфетами и шифоньерами, с галереей картин, писанных маслом; и в дорогих новомодных квартирах-студиях с умной бытовой техникой, которая сама всё решает за хозяев.

Владельцы квартир, сдающие их под съёмку и на эти деньги живущие, тоже бывают разные: одни вручают ключи ассистенту и сваливают на дачу, другие остаются, забившись в одну из своих комнат с книжкой или ноутбуком, а самые противные – ходят по пятам за съёмочной группой из комнаты в комнату и вечно зудят: «Цветочки в горшочках не повредите, полы не исцарапайте, стаканчики пластиковые не разбрасывайте, окна не открывайте и кошку мою не гоняйте!»

Похоже, злобная хозяйка теперешней квартиры была из последней категории.

Пройдясь по комнатам, я почуяла неладное и вскоре поняла, что здесь уже снималась лет десять назад, только вместо старых обоев стены теперь модно перекрашены в мятный цвет, косяки дверей стали цвета тёмного дерева и мебель передвинута.

Хозяйку я тоже припомнила, хотя она и перелопатила своё лицо неудачными пластическими операциями, отчего неоднократно надутые губы неравномерно отвисли, а все остальные части лица приобрели ноздреватость несвежей женщины.

Я отыскала режиссёра в лабиринте комнат и предупредила:
– Паша, будь начеку, эта хозяйка сущий монстр. Я помню её манеру: после обеда уже хорошо накидается и начнёт активно участвовать в съёмках, объяснять тебе, как надо выстраивать кадр, оператору и светикам – какие нужны фильтры, объективы и ракурсы, актёрам – как играть. А попутно будет без умолку рассказывать свою биографию. Лет десять назад мы здесь уже снимали. Под вечер разными хитростями помреж заманил её в одну из комнат и запер там до конца работы, но она билась в двери и требовала свободы творчества.

Беда заключается в том, что найти управу на таких тёток нет никакой возможности, они являются законными собственниками помещения, изгнать их на время съёмок мы не имеем права, а заткнуть не получается без скандала. Приходится терпеть их присутствие и как-то хитрить.

Выбросив свои объедки в ведро, хозяюшка вернулась и буквально стала меня преследовать. Она присутствовала при моём переодевании и комментировала:
– Да, платьица у тебя, конечно, нищебродские, из прошлого века. Давай я свои дам, хоть на женщину будешь похожа. А кудри твои блондинистые надо резать ко всем чертям, подстрижёшься нормально и сразу лет десять сбросишь.

Умом я понимала, что тётка противная, но била она точно в цель и страшно меня деморализовала, мешая сконцентрироваться на работе. А тут ещё режиссёр подлил масла в огонь:
– Наташа, на следующую сцену наденешь трусы.
– Паша, прости, конечно, – оскорбилась я, – но я женщина приличная и уже в трусах приехала.
– Да нет, трусы ты наденешь на голову, – продолжал издеваться режиссёр.

Я задохнулась возмущением, а группа весело захихикала – видимо, я не первая из актёров попадалась на этот прикол.

Оказалось, что в сериале запланирована съёмка особой камерой «ГоуПро», которая цепляется артисту на голову, как налобный фонарик, на три резинки. В киношном мире их прозвали «трусами». В общем, артист сам снимает некоторые кадры глазами своего персонажа. Интересно, конечно, но очень непросто.

Сериал был о психосоматических проблемах героев: кто-то страдал храпом по причине злости на окружающий мир, кто-то терял зрение из-за того, что не хотел замечать неприятных, но очевидных вещей, а я мучилась болью в коленях и теряла опору, потому что опиралась не на тех людей в своей жизни. Чушь, конечно, но работа есть работа.

По задумке режиссёра я должна была снимать камерой на лбу свои приступы, падая на пол, катаясь по постели со стоном и мычанием, беря в кадр свои руки и ноги, а также вращающиеся вокруг меня стены и потолок. Такая субъективная съёмка.

Побывать оператором собственной роли забавно, и я старалась изо всех сил, импровизировала, стонала, вращалась, брала в кадр окружающие предметы, задавала себе разный ритм. Отснятый материал режиссёр с оператором тут же жадно просматривали после дубля, делали замечания, порой хвалили.

И вдруг на просмотре очередного дубля режиссёр взвыл, а затем выдал длинную нецензурную тираду. Я испугалась – что же такого криминального могла наснимать? Оказалось, что во время одного из «приступов» я взяла в объектив потолок, затем шкаф, а из-за шкафа, как привидение, показалось глумливое лицо хозяйки и высунуло язык.

Дубль в целом был очень удачным, но загубленным под конец.

– Я убью её!!! – заорал режиссёр. – Кто-нибудь, дайте мне топор, я зарублю эту старуху! Где ты прячешься, выходи, зараза!

И случилось бы страшное преступление, но тут, на наше счастье, приехал актёр, исполнявший роль моего мужа. Тётка вся подобралась, как борзая на охоте, и направила ядовитые стрелы уже в его сторону. Актёр, завидев её, сразу спал с лица и как-то заметно посерел. Тогда мы ещё не понимали, в чём тут дело.

По сценарию муж мне изменял с молодухой, и я застукала его в коридоре за сборами на свиданку. Сцена эмоциональная, мы с мужем темпераментно выясняли отношения, а тётка стояла прямо напротив нас в кухне, от которой вёл сквозной коридор в прихожую. Тётка уткнула руки в боки и не сводила с моего партнёра сверлящего взгляда. В перерывах между дублями бросала реплики:
–Ну красавец, ну б…дун! Совесть-то не мучает?
– Хозяюшка, вы пошли бы отдохнули, – иронично посоветовала второй режиссёр, – мы и без вас тут изменщику наваляем.
– Никуда я не пойду! – протестовала тётка. – Я в своём праве!

Очень было худо, когда начали снимать нашу постельную сцену с мужем в одной из тёткиных спален. Она возникла в дверном проёме и всячески унижала артиста:
– Ну давай, покажи, герой, как ты это умеешь! Скольких ты в этой кровати завалил? Мачо недоделанный, что ж ты целуешься-то вяло так?

Группа была в шоке, что делать – не знали, ну не драться же с ней, и полицию не вызовешь. И тут внезапно включился мой партнёр, выскочил из постели в трусах и заорал на хозяйку фальцетом:
– Полина Георгиевна, подите вон! – тогда мы впервые услышали её имя. – Вы мне жизнь сломали, семью мою со Светкой порушили, теперь и карьеру мою топчете? Я вам сейчас глаз подобью или виниры ваши дорогущие вышибу! Ещё одно ваше слово, и я за себя не ручаюсь!

Помню, я тогда ещё удивилась, почему тётка порушила его семью со Светкой, если мою героиню звали Ирина Петровна, она была старше героя лет на десять, от этого он и гулял.

Второй режиссёр сгребла взбесившегося артиста в охапку и снова уложила в постель, я принялась его утешать и гладить уже не по сценарию. Хозяйка по-ведьмински расхохоталась, но отступила.

Актёр ещё долго нервически вздрагивал в моих объятиях, постельная сцена не шла совершенно.

– Эта стерва – моя бывшая тёща, – всхлипывал артист. – Когда я узнал адрес сегодняшней локации, чуть сознание не потерял. Но что делать, не срывать же съёмку. Ехал сюда, в свой бывший дом, и предчувствовал кровавую битву. Но я её угомоню, я её нейтрализую, вы уж поверьте, у меня есть план…

Когда объявили общий обед с привезённым «кинокормом» в коробочках, хозяйка сообщила, что у неё по диетическому расписанию сейчас также планируется приём пищи, и высказала пожелание, чтобы кухню долго не оккупировали, она намерена вкусить свой обезжиренный творожок для фигуры в безмятежном одиночестве.

Пока группа ела, мой сценический муж воровато шарил по кухонным полочкам хозяйки и даже заглянул в холодильник.

– Нашёл! – победоносно прошептал он, озираясь на дверь, и потряс перед нами упаковкой с таблетками.
– Валерий, – я уже знала его имя, мы познакомились в постели, – вы собираетесь отравить старуху?
– Нет, только усыпить на время, как бешеного бульдога, – лихорадочно сверкал глазами актёр. – Не волнуйтесь, это её привычные таблетки, она всегда страдала бессонницей, проклиная по ночам всё человечество поимённо. Ей их доктор прописал, я помню.

Валерий растёр пестиком пару таблеток на сложённом вдвое листке сценария и ссыпал порошок в середину какой-то калорийной булки в вазе на столе.

– Зачем в булку? – удивилась я. – Она же на диете и ест творожки.
– Врёт, собака! Знаю я её! – зловеще посмеивался актёр. – Жрёт булки за обе щёки!

Ближе к вечеру хозяйка пропала из виду, а вскоре, в самой интимной сцене примирения героев, где звукорежиссёр даже мух давил за громкость существования, из дальней комнаты на всю квартиру раздался отчаянный храп с клокотанием и руладами.

Звукорежиссёр нервно сорвал с головы наушники и крикнул на артиста:
– Валера, ну и что ты натворил? У меня брак по звуку. Теперь иди ищи свою проклятую тёщу и задуши её, бога ради!

Смущённый Валерий бросился по комнатам в поисках храпевшей тёщи, но скоро вернулся в полном недоумении.

– Это не она храпит, а ваш реквизитор в гостиной. Видимо, стрескал тёщину булку. Вот всегда подозревал, что в реквизиторы идут идейные клептоманы.
– А где же тогда хозяйка? – резонно удивился режиссёр. – Уже час как мы её не видим.

Дверь прихожей картинно распахнулась, и перед нами предстали злобная тётка и молодая женщина с усталым лицом. Тётка сказала спутнице:
– Вот, Света, полюбуйся, что в нашем доме творит твой бывший!

Женщина бросилась к зарумянившему актёру и зашептала:
– Валерочка, прости! Я специально пришла, чтобы тебя спасти. Я сейчас займу маму покером на кухне, а вы доснимайте себе спокойно…
– Светочка, – нежно пробормотал Валерий, – спасибо тебе…

Дальнейшая съёмка протекала без особых эксцессов, если не считать храпевшего реквизитора, к которому была приставлена гримёрша, чтобы время от времени его щекотать и насвистывать в ухо.

Когда ночь пала на город и мы в изнеможении доснимали последние кадры, Светочка выбралась из кухни и сообщила Валерию:
– Валерочка, мама назло тебе спрятала один твой ботинок в морозилке. Когда вы закончите, скажи мне, я выведу её из кухни под каким-нибудь предлогом и верну тебе обувь.

Валерий улыбнулся своей бывшей загадочно, а когда отсняли последнюю сцену и режиссёр объявил: «Всем спасибо! Съёмка окончена!» – артист произнёс неожиданно зычно:
– Безобразие! Где мой ботинок? Полина Георгиевна, ваших рук дело?

В прихожую выбралась ликующая тётка.

– Что, мачо-срачо, обезножел? На одном ботиночке до своей съёмной халупы не доскачешь?
– Не доскачу, Полина Георгиевна! – трагически кивнул Валерий. – Поэтому вынужден остаться на ночь в ваших хоромах. Если только Светочка не против.
– Я не против, – зарделась бывшая.
– Вот же прохвост хитрож…й! – с каким-то даже уважением пробурчала тётка. – Пойду тогда чайник ставить, мерзавец.

Мы весело переглянулись, операторы стали быстренько паковать технику, «светики» – сворачивать кабели, а я тихонько собрала в тюки свои нищебродские костюмы и побежала вниз на улицу – мне уже вызвали такси до дома. Ещё минут сорок в дороге – и я смою наконец тонны грима с измученного лица и литры лака с обвисшей причёски, завалюсь в постельку…

Но стоп! Всё-таки интересно получилось – Валерий со Светой снова сошлись, а злобная хозяйка этим фактом осталась довольна. Вот какие сюжеты случаются в жизни, а вы говорите – психосоматические коллизии, снятые новомодной камерой «ГоуПро»…