Бабуля навострила лыжи |
04.09.2020 00:00 |
Всё село потешается над сиротками Внуки бабушки Нюры обычно сидели на пороге её избушки плечом к плечу – грузные, обросшие, словно неандертальцы, и сосали пиво из полуторалитровой бутылки, передавая тару друг другу. Такую картину я часто видела летом. Бабушка Нюра сновала в доме и вокруг дома: то косила бурьян вдоль забора, то махала тяпкой, окучивая картошку в огороде, то бежала в магазин, а потом звала певучим голосом в открытое окно: – Внучата-зайчата, идите за стол! Два богатыря тяжело поднимались и плелись в горницу, где, словно на скатерти-самобранке, вдруг появлялись картошка, яичница с салом, огурчики-помидорчики и пироги с разной начинкой. В селе знали, что вся Нюрина пенсия уходила на этих парней. Родители внуков погибли в автокатастрофе, и бабушка считала их несчастными сиротками, тряслась над каждым. Старшему из «внучат-зайчат» стукнуло тридцать, младшему – чуть меньше. За всю жизнь братья работали всего несколько месяцев. – Гони их в шею, пьяниц и паразитов! – советовали старушке односельчане. – В каждом человеке нужно видеть образ Божий, – смиренно отвечала та. Жертвенность российских женщин прекрасна, но не всегда полезна. Чем больше возвышалась душой и ветшала телом бабушка Нюра, тем сильней дичали её внуки. Зверообразные здоровяки, казалось, разучились говорить, только мычали что-то, понятное им двоим, – наверное, о выпивке. И тщетно молилась старушка иконе «Неупиваемая чаша», якобы спасающей от алкоголизма. Внуки спасаться не желали. Но, видимо, однажды бабушке Нюре открылась ужасающая безысходность ситуации, и весенним утром после Пасхи она появилась перед внуками в новом платье и белом платке, держа в руке дорожный чемоданчик. – Бабуля, ты куда лыжи навострила? – поинтересовался старший внук. – К святым местам, – мечтательно вздохнула бабушка Нюра. – Э-э, а что мы жрать будем? – заволновался младший. – Припасы в кладовке. Если бы внуки не находились в состоянии тяжёлого похмелья, то уточнили бы, что именно оставила им бабушка Нюра и когда она вернётся. Наверное, они даже не отпустили бы её и обшарили карманы плаща в поисках кошелька. Но парни не сообразили. Только после полудня оба ощутили голод и направились в кладовую. Там на полке сиротливо стояли пакет пшена и банка варенья. Похоже, бабушка Нюра спрятала прочие запасы. Ещё в погребе нашлись остатки прошлогодней картошки, сморщенной и проросшей. Привыкшие жить одним днём, братья сварили кашу и проглотили её, полив вареньем. Ещё пару дней ели картошку и жевали щавель. Поначалу их тревожила одна мысль: на что купить водки, или хотя бы пива, или, в крайнем случае, какой-нибудь бурды у местных самогонщиц. Но вскоре братцы поняли, что тут не до выпивки – не умереть бы с голоду. Оказалось, скатерть-самобранка появлялась на столе только благодаря бабушке. Попробовали занять денег у односельчан, но все отказывали. Люди понимали, что с братцев долг уже не получить. – Бабка говорила, в войну ели лебеду, – заикнулся младший. Но парни не знали, как выглядит лебеда, они никогда не пололи огород. – Продадим бабкины иконы, – предложил старший внук, но в комнате бабушки Нюры они обнаружили только одну картонную репродукцию. Старушка предусмотрительно спрятала старинные образа у знакомых. Внуки обыскали все углы в поисках денег и, конечно, ничего не нашли. Ценных вещей в доме не водилось. Воровать у чужих братья боялись – им ещё не приходилось рисковать свободой. А добила бедняг платёжка за газ и электричество. Оказалось, что бесплатная только вода из колодца. Сельские мужики потешались над жалобами «внучат-зайчат», гадая, чем всё закончится. Наверное, у бабушки Нюры, которую поезд вёз к святым местам, сердце кровью обливалось, когда вспоминала о внуках. Я даже подозреваю, что вовсе она не ездила за тридевять земель, а гостила в Тамбове у таких же богомолок. Но дни шли, а старушка не возвращалась. Наконец старший брат взял себя в руки – помылся, побрился, причесал длинные, как у Маугли, волосы и пошёл в колхоз устраиваться на работу. Колхоз у нас сохранился, только стал называться акционерным обществом. Председатель встретил его неприветливо. – Мы тебя брали год назад, а ты запил. Но голод сделал парня таким красноречивым, он так бил себя кулаком в грудь и клялся в трезвости до гроба, что председатель сжалился. Даже выдал небольшой аванс в счёт будущей зарплаты. Близился сев, нужны были трактористы и комбайнёры. Когда старший принёс домой деньги, младший с энтузиазмом предложил забухать, но тот рявкнул: – Я, значит, буду пахать, а ты пить? И затрещинами погнал брата в правление. Как тяжело давалась внукам работа, можно только догадываться. Они не привыкли рано вставать, возиться с посевной техникой и часто слышали нравоучения опытных механизаторов вперемежку с матом, но выхода не было. Зато их кормили в колхозной столовой. Кое-как за две недели парни втянулись в рабочий процесс, а бабушка всё не появлялась. – Не померла ли? – начали тревожиться братья. – Это мы виноваты – доконали, вот и сбежала. А может, сидит где-нибудь на вокзале, память потеряла, со стариками такое бывает. Старший настолько вернул себе человеческий облик, что с ним осмелилась заговорить одинокая соседка. Младший начал ходить в клуб и неуклюже заигрывать с хихикающими старшеклассницами. И однажды бабушка Нюра снова вошла в родной дом, где было непривычно чисто и не пахло перегаром. Она не изменилась и осталась такая же тоненькая, в новом платье и белом платке. Зато как изменились внуки! Старушка сначала их не узнала, а потом заплакала от счастья. Она сделала вывод, что внуков спасла «Неупиваемая чаша», хотя у односельчан была другая версия: нужда научит. Нет, внуки не стали убеждёнными трезвенниками. Но теперь парни не бросали работу и сами себя обеспечивали. Потому что, едва увидев на столе бутылку, бабушка Нюра сразу заговаривала о поездке к святым местам, далеко и надолго. Марина ВАСИЛЬЕВА, Тамбовская область Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru Опубликовано в №34, август 2020 года |