– Соломон, друг мой. Экспедиция тонет в сплетнях и наветах. Чёрт знает что творится у нас под носом. Под твоим длинным носом, Соломон. Да-да! Давай только без обид. Мы с тобой почти тридцать лет вместе грязь месим.

Академик Дремлюга, грузный, большой, лохматый научный руководитель экспедиции, базирующейся в устье реки Северной Сосьвы, горой возвышался над маленьким, полным и гладким Соломоном Рубейкиным, секретарём партийной организации.

– Разболтались у тебя люди. И ведь совсем не стесняются. Середина рабочего дня, а они на бережку справляют день рождения. Спирт кушают, естественно, экспедиционный. Ветерок с реки отгоняет комариков и мошкару, а четверо балбесов с гитарой, весёлые, раскрасневшиеся, вопят на всю реку стишки антисоветчиков Гиппиус и Мандельштама. Мы долго наблюдали с Вероникой Аполлоновной. Форменное безобразие, Соломон. Но должен отметить, что стихи читают отменно. Да-с.

Он шлёпнул книгой об стол, откашлялся, и по лицу старика нельзя было понять, то ли возмущён учёный секретарь РАН СССР, то ли втайне рад, что молодёжь не забыла гениев серебряного века.

– Но это ещё полбеды, Соломон. Там наблюдалось вообще невероятное. Я бы сказал, гнусное. Настолько, что Вероника Аполлоновна чуть не упала в обморок. Пришлось тащить старушку до палатки.

Соломон Моисеевич втянул по возможности живот и обеспокоенно спросил:
– Что такого могло случиться на берегу реки в середине дня, Никодим Францевич?

Академик закурил трубку, затянулся, закашлялся и, наконец, произнёс:
– Не знаю, как вам объяснить, товарищ секретарь, – он вдруг, в связи с важностью момента, перешёл на «вы» и чуть ли не шёпотом продолжил: – Буквально в двадцати-тридцати метрах от живописной группы справляющих день рождения мы наткнулись… Чёрт! Как бы вам объяснить… Ну, в общем, на два голых тела, занимавшихся… Не знаю, как обозвать собачье поведение этих товарищей. Причём, смею заметить, меня как учёного поразила весьма передовая технология, которую применяла женщина, лежавшая снизу. Её тело, помимо основного колебательного процесса, ещё интенсивно работало двумя руками. Понимаете, мой друг! Женщина держала два широких листа папоротника и размашисто, в такт общего согласованного движения, отгоняла комаров от товарища, лежавшего сверху. У меня аж челюсть отвалилась. Ничего подобного не встречал. Это же надо так ухитриться… Жалко, помешала Вероника Аполлоновна. Очень жалко. Такой спектакль. «Фоли-Бержер» отдыхает. Буквально.

– Кто же это был, Никодим Францевич?
– Ну что вы, что вы, Соломон. Как можно! Дело чести, мой друг, – он хитро посмотрел на Соломона. И вдруг рассмеялся тонким козлиным фальцетом.

Вскоре они расстались, согласовав широкий спектр мер дисциплинарного воздействия, но Соломон Моисеевич всё понял и ещё долго был угнетён мыслью о двух голых телах на берегу Сосьвы. Дело в том, что в экспедиции работала его взрослая дочь, девушка весьма современных взглядов на жизнь.

– Ну что, папуля, – дочь стояла перед отцом и, кривя рот, вызывающе улыбалась. – Уже всё доложили. Неужели Дед всё рассказал?

Соломон давно знал свою 25-летнюю дочь, но такой наглости не ожидал.

– Ты… ты… ты… – он сжал пухлые ручки в кулаки и даже замахнулся. Но руки безвольно опустились, и он заплакал, всхлипывая по-бабьи, дёргая плечами и опускаясь на стул. – Хотя бы сохрани, – донеслось сквозь слёзы, – память о маме. Как она тебя любила, как нянчила… Как гордилась, когда ты получила золотую медаль. Как переживала перед смертью, что оставляет тебя одну. За что, господи! За что мне такое…
– Послушай, отец.

Жёстким голосом дочь чеканила слова, как автомат монеты.

– Я уезжаю в Москву. Забираю Максимку и начинаю жить по-другому. Клянусь тебе. С мужчинами покончено. Ты знаешь меня, я умею держать слово. Не скажу, что будущая моя жизнь окажется полна благородных идеалов, но она будет обеспечена всеми благами. Я добьюсь. Сейчас такое время, что, чувствую, настал мой час.

Дочь отошла к двери. Постояла с минуту. И вдруг тихо и непривычно нежно добавила:
– Папка, мой любимый. Я тебя очень люблю. Ты ещё будешь мной гордиться.

В ответ раздались рыдания.

– Софочка, родная. Я останусь совсем один. Умру, если с тобой что-нибудь случится.

Вряд ли стены парткома когда-либо слышали такое. Было тихо. Лишь комары в растерянности метались в прокуренной комнате в отчаянных поисках тёплой крови. Слёзы отца высохли. Лишь одна-единственная, самая крупная, висела на ресничке. Соломон смахнул её, растёр по щеке, вытер ладонь о краешек красного знамени, висевшего на стене. Зазвонил телефон.

– Соломон Моисеевич! Самоходка пришла из Сургута с работягами. Вы собирались им речугу толкнуть. Они ждут.
– Я тебе толкну, обормот. Не речугу, а воззвание ЦК. Совсем разболтались. Сейчас едем.

1988 год. Москва захлёбывалась от необычных новостей, невероятных слухов и кровавого криминала. Вставала новая заря над Россией – эпоха дикого капитализма. В тихом 2-м Обыденском переулке, в доме номер восемь, старый дворник, кряхтя и отхаркиваясь, прибивал на старую дверь подъезда новенькую вывеску – «Промышленное объединение АОЗТ «Технолог». Рядом стояли молодые мужчина и женщина, они курили и с тихим восторгом наблюдали за процессом.

– Софья Соломоновна! У меня аж поджилки трясутся. Неужели пробились?
– Пробились, как птенцы сквозь скорлупу, Серёга, как голые птенцы. Слабые и бедные, но жаждущие счастья. Мы свободны и отныне будем работать только на себя.

Это было время неистовых людей.

Генеральный директор фирмы – Софья Соломоновна Рубейкина по прозвищу Эсэсэр, яркая, эффектная холостая особа 27 лет от роду. Заместитель – отставной физик из Саратова, талантливый технарь и футболист. Оба яростно искали пути применения своей неудержимой энергии. И нашли случайно.

У Софьи Соломоновны как-то раз заболели зубы. Дантист Анатолий Александрович Хохлов, серьёзный, несуетливый человек с приятными манерами, долго мудрил над зубами солидной клиентки. А по окончании приёма всегда беседовал о смысле бытия. Любил покрасоваться. Тогда-то и он рассказал, как организовал всероссийское общество «Стоматолог».

– Представляете, Софья Соломоновна, сколько сил и связей пришлось задействовать, чтобы привлечь и объединить московские и областные частные стоматологические клиники и отдельных врачей, получить поддержку даже от самого Лужкова. Как я уговаривал советское светило, известного академика, стать во главе общества. Для солидности, для рекламы. Зато теперь мы получили кредиты, смогли арендовать офис, купить оборудование. Процветаем, дорогая моя. Процветаем.

Потирая холёные сильные руки, Анатолий Александрович всё говорил и говорил, жмурясь и улыбаясь, красуясь белоснежными ровными рядами зубов.

Софочка аж замерла от удовольствия. Загляделась.

– И мне бы этакие ряды, – скромно промямлила она. – Мы за ценой не постоим.
– Уверяю вас, дорогая моя, всё будет, – пел Анатолий Александрович, – и даже лучше. Вам мы сделаем, золото вы моё, твердейший и белейший пластик на основе английской хромированной стали. Только потерпите немного.

Софочка вдруг поразилась:
– Это вместо нержавейки? Интересно. Новинка, что ли? Дорогая? А ежели просто сверкать нержавейкой?
– Ну, что вы, – обиделся дантист. – Зачем вам, красивой столичной женщине, стальные зубы? Стальные носит народ, да и то лишь российский. Ну, ещё в Африке и Азии. А золотые – это вообще для Ближнего Востока, криминальных кругов и российских провинциалов. Для выскочек. Вы же интеллигентный, состоятельный человек. Только белые зубы! Пластик, наплавленный на сталь с внешней стороны. Я сделаю вам такую улыбку – почище голливудской.

Фраза «стальные зубы для народа» почему-то осела в сознании. Осела, потому что… для всего народа. Этого народа почитай 150 миллионов, и всем могут понадобиться зубы. Да, объёмы сногсшибательные. И недорого!

Софочка кинулась в Министерство здравоохранения и легко получила необходимые данные. Но главное, с чем столкнулась, – дефицит специальной стальной ленты для штамповки. Цифры поражали. Оказалось, что оборудование для штамповки имеется в Москве в избытке, а вот качество отечественной стали весьма низкое, да и той мало. Есть военные марки, но они под большим секретом. А на Западе используют специальные марки очень дорогой стальной нержавеющей ленты.
Эсэсэр ринулась в Московский институт стали и сплавов. И там, положив известному профессору на край стола конверт, узнала и марку военной стали, и адрес уральского завода, и даже биографию директора.

Стояла студёная зима. Скорый Москва – Челябинск с недоумением остановился на пару минут на крошечной станции в окружении могучих сосен. Возмущённый непредвиденной остановкой, мощный электровоз засвистел и тяжело тронулся в чёрно-зелёную глубь уральских лесов. На станции осталась лишь одна гражданка.

Она чувствовала себя очень неуютно. Никто её не встречал, и лишь холодный колючий ветер кидал в лицо пригоршни царапающего снега. Софья подняла бобровый воротник длинной дублёнки, поправила меховую шапку и решительно направилась в здание станции.

Потребовалось три дня, чтобы дирекция советского завода, поначалу онемевшая от столь дерзкого предложения, поверила молодой женщине, пожелавшей в качестве частного лица закупать десятками тонн военную продукцию. Поверила и заключила договор, правда, после соответствующего звонка из Москвы от крупного чиновника федерального министерства.

И, радостно вздохнув, проснулся и ожил, зашумел и заискрился огромный прокатный стан, дав надежду сотням жителей маленького уральского городка. Потекли в Москву вагоны со сверхтонкой легированной стальной лентой. Постепенно перестали клацать зубами жители российских городов и сёл. Лёгкие как пушинка и крепкие как алмаз стальные мосты намного увеличили ширину русских улыбок. А сравнительно низкая цена стали для коронок и мостов не переставала удивлять дантистов.
– Откуда такая сталь? – спрашивали Софью Соломоновну. – Ведь не из Англии же, судя по цене.

Но Эсэсэр в ответ лишь таинственно улыбалась. А её сотрудники хранили тайну.

Все дантисты Страны Советов знали имя героини, подарившей им сотни тысяч потенциальных клиентов. В благодарность они немедленно утвердили Софью Соломоновну вице-президентом общероссийского общества «Стоматолог». Начался звёздный период жизни. Установилась длинная очередь на заказы, а во многих областных городах открылись бюро-отделения АОЗТ «Технолог».

Деньги потекли рекой в кассу фирмы.

А Софья удивлялась тому, как легко ей удалось достичь славы. Ну что здесь особенного, оригинального, гениального, наконец? Ничего! Всё само плывёт в руки, только напрягись и организуй поток. И, главное, умей делиться. Так учил её отец, а его учили предки с Земли обетованной. «Не жадничай» – это наиважнейший жизненный принцип древнего народа.

Теперь гендиректора АОЗТ приглашали на все съезды общества «Стоматолог». Старались поближе познакомиться, приблизиться к источнику дешёвого и качественного материала. Но нарушить монополию не позволял дантист Анатолий Александрович Хохлов, который тоже был вице-президентом и цепко держал Софью в руках. Во всяком случае, так ему казалось.

Они выезжали на съезды стоматологического общества. Минск, Кишинёв, Ростов, Ереван, Харьков, Киев радушно встречали обильными столами, возлияниями, поездками по памятным историческим местам, ночёвками в шикарных особняках. Анатолий Александрович был блестящим организатором и тонким дипломатом. Он тайно распространял слух, что находится в интимной связи с прекрасной Софьей, и даже пробовал перейти черту во взаимоотношениях. Но ловкая бестия не давалась, уходила прямо из рук, хотя всегда оставляла надежду.

– Вот туточки, уважаемая, они и проживали, – прошамкал старый егерь, с трудом открывая замки в особняке под Кишинёвом. – Не сомневайтесь, всё проверено и по воде, и по туалетам, и по посуде.

Перед взором ошеломлённой коммерсантки, происходившей из простолюдинов, замелькали залы, украшенные тонкой резьбой и позолотой. Столовая, длинный стол, высокие стулья с позументами, наверное, хранящие тепло задниц царственных стариков и старух, владельцев мира. А уж сервизы… Господи, дотронуться опасно.

А старый слуга продолжал:
– Здеся вам подавать или в комнатке при спальне? Леонид Ильич любил в комнатке перекусывать.

«Ой, господи, бассейн… Водичка тёплая. А вдруг сейчас откроется дверь и войдёт настоящий хозяин? А спать-то как здесь? Я ж к утру не найду выхода…»

Мелькали города. Софья Соломоновна, словно наркоман, не желала останавливаться и продолжала искать новые направления, чтобы уж точно, как ей казалось, на всю оставшуюся жизнь стабилизировать финансовое положение. И хотя криминальная обстановка в стране становилась всё хуже, она верила в свою звезду и продолжала активно действовать.
И вскоре новое направление появилось.

В районе Котельнической набережной, в старых извилистых московских переулках стояла покинутая верующими церковь. Вынужденно покинутая. Таких много в Москве – забытых, заросших, с пустыми глазницами, печально глядящих на прохожих. В той церкви, правда, кипела деятельность – работала студия документальных и детских фильмов.

Именно там, в большой монастырской пристройке, когда-то располагался цех по производству диапозитивных рамок. Командовал всем настоящий ковбой, прямо с картинки, неестественно тощий Сергей Ненашев. В цеху размножались документальные и учебные диафильмы. Они распространялись по магазинам, школам, детским садам, способствуя просвещению молодого поколения.

Но вот СССР лопнул. Денег на создание диафильмов не стало, полистирол для рамок куда-то пропал, Ненашев запил, производство замерло. Уровень разложения молодёжи резко повысился. Советские, а теперь уже российские дети горько оплакивали свою судьбу, просматривая старые, выцветшие, но ужасно любимые диафильмы.

Как наша коммерсантка узнала о горькой судьбе российских детей – ума не приложу. Однако известно, что весной 1993 года парадная дверь студии жалобно заскрипела и на беломраморную лестницу хлынул поток холодного воздуха с примесью городских весенних запахов. С этим потоком в помещение проникла женщина в дублёнке с бобровым воротником и в меховой шапке. Женщина важно поднялась на второй этаж и уверенной походкой направилась к кабинету главного инженера студии. Её встретил сорокалетний мужчина с большими печальными еврейскими глазами и невероятно крепкой фигурой.

Отметив красоту мужчины и его несомненные физические достоинства, в чём Софья прекрасно разбиралась, она всё же решительно прогнала эти мысли. Дальше всё происходило так, как и полагалось в то смутное время. Бобровый воротник соблазнял сладкими обещаниями, а мужчина, пытаясь сохранить гордый вид, всё же не мог скрыть радость от внезапной надежды на спасение. «Только не обмани» – говорили печальные глаза главного инженера.

Так открылось новое направление – изготовление диапозитивных рамок и фильмов. Фантастически прибыльное. До 400 процентов доходила рентабельность в иные периоды. АОЗТ «Технолог» выпускало пластиковые рамки, арендовав соответствующее оборудование. Главный инженер доставал соответствующие духу времени зарубежные фильмы. По новым сюжетам создавались целые диапозитивные сериалы.

Продукция была нарасхват. И если для школ она распространялась по относительно низкой цене, то в киосках и магазинах цены росли как грибы. Высококачественная шосткинская плёнка, заманчивая зарубежная тематика фильмов, яркая броская упаковка – всё это даже при минимальной рекламе приносило невероятный успех.

Прекрасная Софья побывала ещё пару раз на студии, всё наладила, организовала процесс, подписала договоры, облизала высохшие губы при взгляде на главного инженера и более там не появлялась. Дальше всё крутилось под бдительным присмотром вошедшего в коммерческий раж Сергея Ненашева.

И вновь в ненасытную кассу потекли миллионы. Казалось бы, ну что ещё надо? Красота, молодость, здоровье, куча денег и прочие блага… Жизнь Софьи Рубейкиной протекала в раю. Но червь точил изнутри, настойчивый, постоянно ищущий наживы, заставляющий забывать обо всём, кроме ненасытной жажды денег. Манило даже не количество купюр, а почитание и лесть окружающих, власть над ними. Её всё чаще приглашали то на совещание к Лужкову, то на заседания различных комиссий в Министерстве торговли и экономического развития, то на непонятные торжественные съезды. И везде восхваляли, внимательно слушали, записывали…

Она совсем забыла, в какое время живёт. И первым напомнил ей об этом ближайший помощник Сергей Юрков. Как-то раз под конец рабочего дня он неожиданно вошёл в кабинет без звонка секретаря.

– У тебя вопросы, Серёж? – отрываясь от бумаг, спросила Софья. И вдруг увидела смущение на лице заместителя. – Что случилось?

Обычно словоохотливый Сергей с трудом выдавил из себя:
– Софья Соломоновна, я вот тут… заявление об уходе принёс. Опасно стало у вас. Меня многие уже предупреждают. Больше не могу… Хочу спокойно спать. Я вас очень уважаю, очень, но…

И он замолчал. Софья Соломоновна оторопела. И как-то по-бабьи сникла. Сергей тихо вышел, а хозяйка долго сидела, подавленная страшной перспективой, оглядывая кабинет, словно ожидая нападения из-за штор.

Через две недели Софья Соломоновна пропала. Правда, успела, подчиняясь животному инстинкту, отправить сына и отца за границу.

В четверг 28 апреля 1994 года она вышла из офиса и направилась к машине. Из-за угла выскочил автомобиль, резко остановился рядом. Вышли три парня и грубо затолкали женщину в машину. Навалились и молча жестоко изнасиловали. Софья часто слышала о подобном и сразу поняла, что это конец. Слёз и мольбы о пощаде не было, да и помощи ждать не от кого… Это явный заказ.

Её беспощадно и изобретательно пытали три недели. То лаской, то зверскими издевательствами добивались банковских реквизитов, номеров зарубежных счетов. Она молчала. То приходила в себя, то исступлённо мычала от боли, и лишь губы шептали: «Максимочка мой, любименький… сыночек… Я тебя не выдам».

И вновь теряла сознание. Потеряла счёт дням, пока однажды не услышала:
– Всё, братва, отходняк. Хватит ботать. Амбал передал – кончать надо. В мешок – и в канал.

…Лишь через два года окольными путями добрые люди доставили письмо отцу, Соломону Рубейкину. «Папка мой любимый! Много я принесла тебе разочарования и горя. Даже внук, которого ты так ждал, – нагулянный, безотцовщина. Но ведь была же и гордость в последние годы. Я это видела в твоих глазах. Прости меня. Я так мало успела и вот ухожу. Прости! Мой сыночек будет спрашивать обо мне. Ты мудрый. Найдёшь, что ему сказать».

Дальше было неразборчиво.