– Самодеятельность, – качает головой Игорь Петрович. – Кто же кладёт желток прямо на стол? Ни воды, ни скипидара, ни спирта. В чём он смешивает раствор? А как же с левкасом будет работать?
– Оливковое масло и нашатырь лучше бы пошли, – замечает Сергей Фёдорович.
– Может, для тебя и лучше, а с желтком и без масла хорошо.
– Отец Игорь, это ведь просто художественный жест, – вставляет слово дядя Саша. – А ты хочешь, чтобы в двух минутах объяли необъятное. Да и главная тема там совсем о другом.
– Всё равно не то, – не унимается Игорь Петрович. – Снято неправильно. Почему не взяли хороших консультантов?

Я сижу за столом с реставраторами икон, пью чай и стараюсь помалкивать – всё равно половину слов их тайного языка не понимаю. А на экране ноутбука в который раз отец Филарет из фильма «Остров» бережно протирает тряпочкой закоптившийся от времени образ, и икона начинает проступать на свет Божий. Хотя нет – сама проявляется как свет.

Игорь Петрович любит обсуждать эту картину с коллегами. Ему очень не нравится, что мастерство реставратора в кино показали вскользь, как бы между делом. Поэтому герою Виктора Сухорукова обычно достаётся, как молодому интерну от докторов с тридцатилетним стажем за хирургическим столом. И только близкие люди знают, что недовольство Игоря Петровича – напускное. На самом деле «Остров» его любимый фильм, а сюжет с восстановлением иконы – любимая сцена. Он смотрел её множество раз, как Сталин смотрел чуждые булгаковские «Дни Турбиных». И ещё посмотрит. Потому что Игорь всё равно любит чудо, когда святые лики возвращаются из небытия, пусть даже это выглядит не совсем профессионально.

Игорю Петровичу около шестидесяти. Седовласый, с академической бородкой, делающей хозяина похожим на старорежимного академика. Реставрацией Игорь занимается без малого четверть века. Вырос в семье химиков. Когда обычные пацаны играли в солдатиков и машинки, маленький Игорёк строил игрушечные лаборатории из пробирок, которые всегда водились дома в невероятном количестве.

С Игорем я познакомился в гостях у знакомого священника. Тот отнёс к реставратору не одну обветшавшую икону, включая образа, от которых другие мастера отказались. Потом иконы возвращались в храм, сбросив лишние двести-триста лет, и сверкали то ли старыми, то ли новыми красками – угадать дилетантским взглядом невозможно. Батюшка говорит, что у Игоря Петровича золотые руки.

– Трудно икону чистить? – спросил я однажды реставратора.
– Чистит жена рыбу на кухне, – поправил меня Игорь Петрович. – А иконы расчищают, так нужно говорить. Или раскрывают – это ещё вернее. Ведь что такое закопчённый образ? Это закрытая от глаз икона. Многие люди до сих пор верят, что чем темнее образ, тем лучше. Полная ерунда! Началась она ещё в девятнадцатом веке от наивной моды на всё старинное и ветхое. Лик должен сиять, чтобы все его видели. Только тогда он имеет смысл.
– Ну а всё-таки тяжело давать иконам новую жизнь?
– Когда верхний слой грязи снимаешь, как отец Филарет в фильме, то особо сложного нет, – говорит мастер. – Даже в домашних условиях можно попробовать, если руки из нужного места растут. А вот когда краска или внутренняя структура доски поражена, тут уж приходится попотеть.

Мы входим в мастерскую Игоря Петровича. Я ожидал увидеть нечто вроде химической лаборатории с ретортами и колбами, но не стол деревенского знахаря, уставленный баночками, похожими на бабушкины «закрутки». Пучки каких-то трав, батареи бутылок тёмного и светлого стекла, и повсюду – тряпочки, тряпочки, тряпочки… Чистые и испачканные краской, пахнущие аммиаком и мёдом. На секунду подумал: вот где нужно было снимать фильм «Самогонщики». Или какую-нибудь детскую сказку с Милляром в роли Бабы-яги. «Чуфырь, чуфырь…»

– Современной химии почти нет, – прояснил мои сомнения седой мастер. – Слишком радикально она действует на старые материалы. А нам важно их сохранить любой ценой. А вот и моя главная «химия».

Игорь Петрович придвинул ко мне склянку с белёсой жидкостью.

– Что это? – понюхал я состав. – Пахнет не очень. Рыбой отдаёт.
– Это и есть рыба, – засмеялся реставратор. – То есть наш главный друг, рыбий клей. Я обычно использую клей из осетра. Считаю его самым лучшим. Иногда сам делаю, иногда ребята из Салехарда привозят. Но хороший клей и из других рыб готовят. Без него левкас – древнюю иконную грунтовку – не приготовишь.
– А вы уважаете только дедовские методы? – удивился я.
– Ну почему же? – улыбнулся Игорь Петрович. – Кое-что из нового применяем. Комбинируем. Но это уже профессиональные секреты, которые не раскрываются. У каждого свой: у меня, у Сергея Фёдоровича, у дяди Саши… Кое-какие тайны друг друга мы знаем, а что-то знает только сам реставратор.
– А почему вас коллеги отцом Игорем называют?
– Это старая история, – смеётся Игорь Петрович. – Приезжал ко мне лет пятнадцать назад батюшка. Привёз икону, которую никто не мог «поднять на ноги». Посмотрел я на доску – там и впрямь дело табак. Вряд ли я мог помочь. А батюшка старенький совсем, сидит, ждёт смиренно, что я скажу. Жалко мне его стало – сил нет! А огорчать не хотелось. Ну и взялся за дело на свою бедовую голову.

Сколько с этим образом Казанской провозился! Ничего не выходило. Уже и руки опускаться начали, как вдруг в один момент догадался, как всё выправить. И получилось, дело пошло! Вручаю обновлённый образ батюшке через несколько месяцев, а он вдруг опустился на колени, меня благодарит: «Спаси тебя Бог, отец Игорь». Удивляюсь: «Какой я отец, батюшка? Я же мирянин». А батюшка отвечает: «С такой любовью икону восстанавливают только монахи». С той поры меня коллеги и прозвали отцом Игорем. В шутку иногда так называют. Хотя я это дело не приветствую.

О том, как Игорь Петрович пришёл в реставраторы, сам он вспоминать не очень любит. Но всё же однажды рассказал эту историю. Потому что, говорит, шила в мешке всё равно не утаишь.

В тот год Игоря Петровича, тогда ещё сотрудника НИИ, отправили в командировку с группой работников в другую область. После официальных мероприятий полагалась небольшая культурная программа. Поездили они с коллегами по местным музеям, посетили театр. Предстояла ещё одна поездка в соседний город, но в последний день зарядил дождь. Никто не захотел ехать, кроме Игоря и ещё двух женщин.

– Ливень стеной, мы сидим в автобусе, – вспоминает Игорь Петрович. – Гид объявляет: «Осталось посетить один храм, памятник древнерусского зодчества. Потом возвращаемся в гостиницу». Женщины не захотели мокнуть, остались в салоне, а я уж решил «добить» программу – что уж теперь? Хоть и вымок до нитки.

Гид быстренько прошлась по храму, рассказала, что здесь интересного. А я решил остаться ещё на несколько минут. Постоять в тишине, иконы посмотреть. «Только не задерживайтесь, нас обратный путь ждёт». – предупредила гид. Я кивнул.

Тогда я ещё был человеком невоцерковленным. Так, немного интересовался древнерусским искусством – вот, пожалуй, и все мои «духовные интересы». А потом увидел нечто такое, что навсегда перевернуло мою жизнь.

В храме никого, только бабушка в свечной лавочке и несколько служащих. И вдруг из придела вышел священник, увидел меня и позвал рукой. Я, как зачарованный, двинулся к нему. Батюшка перекрестился и показал на аналой. А там лежит старинная икона, чёрная от времени. Но я заметил, что с ней происходит странное.

– Образ мироточил? – попробовал я угадать.
– Нет, – замотал головой Игорь. – Он сам собой обновлялся! Я никогда ничего подобного не видел. Так и застыл перед иконой, не мог понять, что происходит, – с научной точки зрения это совершенно необъяснимо. Каждую минуту свет будто пробивался через потемневший лик Христа. И лик не просто светлел, он вспыхивал, словно там изнутри бушевало невидимое пламя.

Одно время я читал в атеистической литературе объяснения, как «попы-мракобесы» с помощью хитрых химических составов подделывают «чудеса» – мироточение, обретение мощей, обновление икон… Я хорошо разбирался в химии, но сразу понял, что с тем образом творилось такое, на что не способен ни один химический реактив. Однако поначалу дело едва не закончилось великой обидой на церковь.

– Вы не поверили чуду? – предположил я.
– Нет, чуду как раз поверил, – продолжил рассказ Игорь Петрович. – Но только разумом. Поступил как настоящий Фома неверующий. У меня была с собой видеокамера – они тогда только начали появляться. Попытался снять процесс обновления образа, но настоятель сразу же выпроводил меня из храма. Чуть взашей не вытолкал!

Я его умолял, просил. Доказывал, что если это диво увидят тысячи, миллионы людей, оно будет лучшим подтверждением, что чудеса существуют. Ведь это полезно и для Церкви! И учёным есть над чем головы поломать. Но батюшка меня даже слушать не захотел.

Вышел я из храма под потоки дождя в таких чувствах, будто меня оплевали с ног до головы. Как же так, почему нельзя снимать чудо? Почему его нельзя изучить, понять? Уже было направился к автобусу, как почувствовал, что меня кто-то тронул за плечо. Это был тот самый священник.

– Не обижайся, – сказал батюшка. – Пойдём. Сейчас всё поймёшь.

Мы вернулись к иконе. Священник забрал из моих рук камеру и подтолкнул к образу.

– А теперь смотри, но уже внимательно. И следи за тем, что у тебя внутри происходит.

Я стоял и глядел снова на дивный внутренний огонь, но ничего не понимал. Только появилось странное ощущение, будто осознание собственной нелепости. Словно прежний я остался минуту назад в совсем другом мире. Я начал понимать, что действительно зря взял видеокамеру, хотя не мог это рационально объяснить. Слёзы подкатили к горлу.

– Ты сейчас видишь чудо, пытаешься его понять, впустить в себя, но ничего не выходит, – подсказал отец настоятель. – Потому что отнёсся к увиденному как к природному феномену, который можно разобрать до косточек. Но это не феномен, не аномалия, а присутствие живого Бога. Поэтому твоя вера и не разгорелась. Просто пойми: то, что ты видишь, вовсе не случайно. Чудо, которое происходит сейчас, в первую очередь предназначено лично тебе. Бог ждёт, когда ты изменишься. А ты, не изменившись, уже хочешь изменить миллионы людей – по-своему…

Только тогда я понял, почему отец настоятель выпроводил меня из храма. Но почему он тогда вернулся за мной, пошёл под дождь за незнакомым человеком – так и осталось для меня загадкой. Может, священник что-нибудь почувствовал? То, что мне необходимо вернуться?

С тех пор я сильно изменил отношение к вере. Начал ходить в храм. А потом увлёкся реставрацией икон. И знаешь, что я понял недавно? Чудо меня привело в церковь, привело и в ремесло. Но оно продолжает вести меня дальше. И больше всего хочется его увидеть снова, но уже другими глазами.

Поэтому, когда ничего не получается, когда я вижу, что мои усилия бесполезны и очередная «трудная» икона погибнет, всегда вспоминаю того старенького батюшку. Как он сидел и смиренно ждал моего слова, моего решения. А ещё я вспоминаю тот огонь, который прорывался сквозь тёмный образ. И сразу становится легче. Что-то поднимает и сердце, и руки вверх. Голова говорит «нет», а вот пальцы… Пальцы просто работают дальше.

Иногда задумываюсь: а работают ли они вообще? Или просто раздувают тот огонь, который скрыт за тёмным слоем оливы, в до поры до времени погасшем лике?