Эх, дороги… Где ещё так разговоришься с незнакомцем, как не в попутной машине, которую сейчас почти для любого маршрута можно легко найти в интернете?

Когда мы по телефону обговаривали детали совместной поездки в Энск, водитель показался мне скромным и застенчивым – говорил негромко, заметно заикался, к тому же был подчёркнуто вежлив и предупредителен. «Студентик, наверное», – подумала я с умилением.

Увидев огромного шкафообразного мужчину, да ещё не на обычной легковушке, а в довольно вместительном минивэне, честно говоря, опешила.

– Ну да, вы можете и на переднее сесть, только я музыку громко включаю, – с лёгким недовольством сказал он.

А какая музыка? Сейчас услышим, что там у него за подборка. Надеюсь, не самый адский шансон? Очень уж люблю сидеть впереди, дорога перед тобой расстилается лентой, окрестности как на ладони, красота.

– По делам или в гости? – спросил  меня водитель. Так всегда начинается разговор в машине. – Я-то по работе езжу. Живу в Энске, родом из Верхнего Старгорода, из Промрайона. Езжу часто, живу, считай, в дороге. Бизнес – возим запчасти по точкам в несколько городов. У меня пять водителей, пять машин. Сам хозяин, но тоже пока мотаюсь, лет восемь уже, почти без выходных. Ещё есть небольшой мебельный цех. Но сейчас с мебелью сложно, конкурентов много стало. В пандемию тоже хреново пришлось – зарплату рабочим надо платить, а всё прикрылось, ну, как у всех. А машины-то всегда ломаются, вирус – не вирус. На запчастях и выехали.

Государственная помощь? Мне двоюродный брат, работающий по экономической части, сказал: лучше не суйся с этими льготными кредитами, потом больше заплатишь. Ну, я и не стал.

Институт окончил в Энске, там дешевле было, чем в Верхнем. Почему поступил на платное отделение? В школе-то я учился хорошо, почти на одни пятёрки. Но опоздал с подачей документов на бюджетное, всё время мотался по соревнованиям – борьба, единоборства. Занимался серьёзно, практически профессионально.

С друзьями из Промрайона мы всё время вместе – и в спорте, и так. Поступать тоже командой поехали, девять человек нас было. Вместе и держимся, все здесь остались, нормальные ребята, путёвые.

Я-то думал – выучусь, потом в армию. Прошёл медкомиссию, меня везде брали – и в десантуру, и в кремлёвский полк. Я кремлёвский выбрал – рост, спортивное телосложение, внешность славянская, всё такое. Уже и закуску с выпивкой на проводы купил. И тут в наш военкомат нагрянула комиссия из Москвы – проверять врачей, вдруг кого от армии отмазывают. В общем, не попал я в армию.

Дядька такой пожилой, лысенький заглянул мне в глаз через какую-то трубочку, зацепился за меня, потащил на прибор, посмотрел – да как заорёт: кто ему подписал? И сразу увезли на «скорой» в больницу, на операцию, ни вещи не дали собрать, ничего. На обоих глазах сетчатка висела на честном слове, представляете?

Когда оперировали, сказали: сиди спокойно, больно не будет. Какое там! Стыдно, мужик ведь, а то орал бы. И рубашка была вся мокрая от слёз, не потому что я плакал, но глаза-то слезятся.

Мне этот лысый предлагал написать заяву на военкоматскую врачиху – ты же, говорит, мог ослепнуть после первого же толчка, тем более удара. Но я не стал, хотя, может, и зря. Ну не моё это, Бог сам накажет, если захочет.

А за операцию ещё и деньги взяли. Сам заплатил, у родителей не брал. Я и учился на свои, подкопил, нам же платили за выступления. Отец мне сразу сказал: давай сам, ко мне не суйся, если помирать будешь, тогда приходи. А так – нет. Я поначалу обижался, а сейчас понимаю – наверное, он прав.

Мама у меня тоже суровая. Когда они в девяностые годы на рынке палатку держали, к ним братки подвалили – мол, платите, будем вас крышевать. Она стол с товаром опрокинула, ножку оторвала – и на них. Больше не подходили, там ведь и других полно было, поспокойнее, чего с такой связываться? Ну, и родственник у нас был один дальний – из ментов.

Да, девяностые… А сейчас, думаете, лучше? Буквально в прошлом году поехали с женой ко мне на родину. Сходили в кино, в кафе посидели, возвращаемся домой к матери. Подходит пацан лет двенадцати и так нагло мне говорит: «Прикурить дай, побыстрее только». Я дар речи потерял. А он не унимается, хамит напропалую. Э-э, думаю, дело нечисто. Ну да, невдалеке группа ребят постарше – стоят, на нас поглядывают. И это в моём же районе, где я каждую собаку знаю. И их тоже узнал. Вы чего, говорю, творите? Глаза прячут – жить-то надо, типа. Схема-то простая: малолетка нарвётся, а они заступятся – и денежки тю-тю.

Да, много ребят там спиваются, наркотики опять же. А я как-то всегда не по этой части был, повезло, что ли. Вот и тот дядька доктор спас меня, а иначе ослеп бы на хрен. Я-то после этого ещё года два по соревнованиям ездил, ну, не мог на тот момент без этого. Нет, не из-за денег, конечно.

Тьфу-тьфу, пока всё хорошо. Вижу как? Да отлично, только цветная точка стоит перед одним глазом. Говорили, пройдёт, но не прошло, так, видимо, и останется.

Езжу часто и запчасти таскаю, хотя мне после операции сказали больше двух килограммов не поднимать, да где там. В три ночи еду туда, в девять утра уже обратно, и так каждый день, только один выходной в неделю себе сделал. Глаза бы уже не смотрели на эту дорогу.

Детей вот толком не вижу, дочка уже скоро в школу пойдёт, сын недавно родился. Я в отпуске года три не был. Какая там заграница? Некогда. Надо денег побольше заработать, здоровье-то не очень, по башке же били. Ещё вот носовая перегородка сломана, срослась как-то неправильно, слизистая отекает, всё время на каплях. Мне же тридцать семь уже, как ни крути, много. У меня отец в шестьдесят умер. Он такой спокойный был, уравновешенный, голоса даже никогда не повышал.

Однажды ехали с ним в машине, а из кустов мужик пьяный выбежал, чудом его не сбили. Батя выскочил, схватил его и давай башкой о капот молотить, вмятина осталась нехилая. Я этого мужика еле оттащил – лицо у отца было белое, глаза бешеные. А потом раз! Как тумблер переключился, опять нормальный человек. Наверное, состояние аффекта.

С женой у нас всё хорошо. Если и поругаемся немножко, я пойду пройдусь, вернусь – разговариваем как ни в чём не бывало.

Когда после УЗИ сказали, что будет мальчик, я заплакал как дурак. Хотя, конечно, говорил, что, мол, всё равно, кто родится. Дочка братика любит, нянчится с ним больше матери. Я привёз тёщу, с нами сейчас живёт, помогает с малым. Правда, её сынок тоже притащился, старший брат жены. Ему сорок восемь, ни дня человек нигде не работал, на материнскую пенсию живёт. Чёрт его знает почему. Просто вот такой человек-дерьмо. Думает, когда мать умрёт, он в нашей квартире останется. Ну уж нет, пусть катится куда хочет.

Мы-то себе дом построили, размахнулись, да всё никак не переедем. И чего, думаете, не хватает? Так мебели же! Мебельный цех свой, но ведь некогда. Это же надо замерить, привезти, установить –  время требуется. И везде сам, а водителя на машину у нас найти трудно. Пьют, заразы, а мы ведь товар возим, как таким доверишь?

Ещё год так поезжу, а потом всё, включу начальника, буду заходить по пятницам и только проверять. Загранпаспорт, может, сделаю, там видно будет. Надо успеть побольше заработать, мне ведь, страшно сказать, уже тридцать семь. Вот вроде был пацан из Промрайона, и как-то незаметно время прошло… До весны точно поработаю, но, честное слово, устал, на этой дороге уже каждую кочку знаю.

Ну, я вас здесь высажу. Да, будет сдача. Вы теперь знаете, я каждый день езжу, звоните, если надо будет сгонять. Быстро нынче доехали и музыку почти не включали.