Недолюбливаю вязаные шапочки, хотя прочие штатские головные уборы подходят мне ещё меньше. Например, кепка делает меня похожим на печального торговца хурмой, береты добавляют придурковатость Сальвадора Дали.

Шляпы? М-м-м. Во-первых, они не в тренде, а во-вторых… Недавно на творческих посиделках у скульптора Валеры хозяин извлёк из-под стола потёртую фетровую шляпу с молдавским орнаментом и сообщил присутствующим, что в этом головном уборе он регистрировал свой первый брак.

Шляпа тут же пошла по кругу под смех присутствовавших, но едва я водрузил её на голову, все закричали «ух!», а кто-то даже сделал снимок, посмотрев на который я понял причины восторга.

Друг лейтенантской юности рассказывал, что в его провинциальном городке существовало два жутких ругательства в отношении существ мужского пола – «свежий» и «молодёжный».

Например, если при встрече тебе говорили, что ты сегодня очень «свежий», это означало, что ты выглядишь ужасно и необходимо срочно проспаться.

«Молодёжный» означало, что дела твои ещё хуже, тебе необходимо срочно поменять не то что имидж, а само отношение к жизни.

«Свежий» и «молодёжный» одновременно означало, что тебе кранты. Это не лечится, ты безнадёжный тип, которому пора исчезнуть с лица земли.

Глядя на своё фото в Валериной шляпе, я увидел себя как минимум очень «молодёжным» и годным идти в молдавский загс. Даже спросил на ушко хорошенькую знакомую: что если бы к ней, например, подвалил человек в подобной шляпе и слёзно попросил отдаться…

– Да, Володенька, да! – с хохотом вскричала девушка. – И не снимая шляпы!

Это озадачило меня ещё больше.

Что мне действительно было к лицу, так это морская офицерская фуражка, да и чёрная пилотка, но не ходить же в них на пенсии.

Есть ещё бейсболки и банданы. Но первые напоминают мне о девяностых, а вторые – пирата О’Брайена, лезущего по вантам за мальчиком Джимом. Нет, не моё. Вязаная шапочка – так себе, но всё равно пылится на антресолях.

– Папа, надень шапку, на улице холодно, – требует поутру Верунчик.

С недавних пор в пятилетней дочке проснулся маленький цербер, и если папа что-нибудь делает «не так», надо срочно исправить.

– У меня нет осенней шапочки, малыш, – пытаюсь увернуться.
– Есть, синенькая такая. Она лежит вон там, на антресолях.
– Малыш, она мне не идёт.
– Все равно надень! А то простудишься, и мама будет делать тебе уколы.
– Малыш, я закалённый, не болею простудой. И ношу только зимние шапки. (Ушанки мне, кстати, подходят.)
– Ну, надень, надень, надень! Ну, надень же!

Вздыхая, напяливаю синюю шапку-«менингитку». И, кажется, Верунчикова воспитательница посмотрела на меня как-то не так…

Помню, давненько, ещё живя в коммуналке со «Славиками из мглы», я надел поутру чёрную вязаную шапочку и дворами отправился в гастроном. Завернув за угол, увидел сразу две милицейские машины и полковника, который грозно выговаривал группе милиционеров в форме и в штатском.

Едва успел поравняться с ними, как один из сотрудников в штатском резко притормозил меня, прихватив за рукав куртки, и потребовал предъявить документы. Паспорта у меня с собой не оказалось, но зато во внутреннем кармане было военное пенсионное удостоверение, которое я и показал оперативнику.

– Извините, товарищ подполковник, – вежливо отреагировал милиционер. – Хорошего вам дня.
– Простите, а можно узнать, почему вы остановили именно меня? – спросил я. Мне действительно стало любопытно.

Оперативник сконфузился. Чувствовалось, что он знает, но затрудняется мгновенно сформулировать своё решение. Пять секунд, десять, пятнадцать…

– Шапочка! – вдруг озарился в улыбке милиционер. – Вязаная шапочка. А ещё не советую носить балаклаву и надвигать капюшон на глаза – стопроцентный типаж ориентировки. Хорошего дня.

Вернувшись домой, я забросил чёрную вязаную шапочку подальше. А спустя три дня ко мне на выходные приехал из Москвы друг Витёк – талантливый журналист и продвинутый модник.

– Ты так и остаёшься на службе, Володечка. Застрял в прошлом, – поучал меня товарищ за бутылочкой португальского портвейна. – Менты, понимаешь, реагируют не потому, что шибко умные. В них накрепко вбили алгоритмы – тормозить всё, что «не так». При этом мент порой даже самому себе не может объяснить, что именно «не так», но «не так», и всё тут. Я бы назвал это эффектом добермана. Лады. Завтра отправляемся в бутик и приоденем тебя по-столичному.

Назавтра друг с удовольствием выбрал и преподнёс мне в подарок белую вязаную шапочку с помпончиком и орнаментом из скандинавского эпоса, парочку ярких кашне, пуховик цвета алой артериальной крови, джинсы оливкового цвета и зимние белые кроссовки. У бабульки на перекрёстке мы купили ещё мохеровые варежки с Санта-Клаусом и подобные шерстяные носки.

Теперь в метро и на улице я смело двигался прямо на ментов, и никто меня не останавливал.

– Это что! – смеялся Витёк. – Вот если бы ты ещё покрасил усы в бордовый цвет и вдел в нос и уши серёжки, они бы и вовсе от тебя шарахались. Почему? Менты жуть как не хотят иметь дело с городскими сумасшедшими. И главное, в этом прикиде ты местный, питерский, а вовсе не мигрант, не зробытчанин, не псковской, не тверской. И попробуй подкатиться к питерским девушкам, увидишь, что получится.

Попробовал, и в моей жизни появилась Юлька, ставшая впоследствии героиней десятка рассказов – красивая, озорная стопроцентная юная петербурженка и капризная лунная психопатка. В полнолуние мы с Юлькой всегда «профилактически» расставались до тех пор, пока не пойдёт на убыль загадочное бледнейшее, самое женское из всех небесных светил.

Теперь я одеваюсь не столь попугаисто, как в холостяцкий период, но и не торчу в полусотне оттенков серого. К зиме у меня припасена современная стильная ушанка, а синяя вязаная шапочка лежит на антресолях. Вот Верунчик заставил её надеть, и воспитательница посмотрел на меня как-то по-иному. А вдруг и она знает, что такое «свежий» и «молодёжный»?