В прошлом году в конце августа известный на всю нашу деревню долгожитель дед Игнат отмечал день рождения. Девяносто пять лет – что ни говори, а возраст почтенный, не у всякого человека хватит характера дожить.

На юбилей съехалось всё многочисленное семейство: дети, внуки, правнуки и даже несколько праправнуков. Народу собралось столько, что это больше было похоже на сельскую свадьбу. Чтобы всех разместить, на скорую руку сбили дополнительные столы и скамьи из досок, которые у меня хранились в сарае про запас, а сверху расстелили чистые самотканые дорожки.

Когда гости угомонились и чинно уселись за праздничный стол во дворе, слово взяла, должно быть, шестая по счёту правнучка Леська. Она в городе заведовала детским садом, а в свободное время подрабатывала тамадой на торжествах. В общем, язык у неё подвешен будь здоров.

– Дедуля, – в микрофон сказала она, – с днём рождения тебя поздравляем и от всей души желаем быть здоровым, не болеть и душою не стареть!
Мы дружно зааплодировали, выпили по первой. Потом Леська говорила ещё, её слушали вполуха, но пить после каждого нового тоста не забывали. Правнучка говорила до того складно, что дед Игнат расчувствовался. Он как-то быстро захмелел, но, думаю, не от водки, а от общего внимания. А потом дед Игнат тяжело поднялся, оглядел присутствующих белёсыми добрыми глазами.
– Тихо! – громко объявила Леська. – Ответное слово представляется нашему дорогому и всеми любимому дедуле, – она поднесла микрофон к пушистой седой бороде именинника.
– Дорогие мои детки, а также сродники, – сказал дед Игнат дрогнувшим голосом, – вот гляжу я на ваши радостные лица, и на душе у меня от этого становится дюже хорошо. Очень я вам благодарствую, что вы меня, старого, не забываете. Я даже грешным делом подумал, что мы тут как вроде на мои похороны собрались. – Старик вытер рукавом нового пиджака, подаренного на юбилей, мокрое от слёз лицо и хрипло выдохнул: – Теперь мне и помирать спокойнее, вроде как я побывал на своих поминках, насмотрелся. Да и под образами лежать будет не зазорно – одёжа на этот случай имеется, ещё бы приличный гроб справить.

За столом наступила мёртвая тишина.

– Отец, ты в своём уме? – первой опомнилась старшая дочь Игната, семидесятилетняя тётка Маруся, которая дохаживала старика. – Это надо же до такого додуматься!
– Живой живому говорится, – отмахнулся старик. – А если бы я сейчас и взаправду помер, ой как бы обрадовался.
– Остановись, старая беда, – замахала на него тётка Маруся. – Накликаешь ещё. Тьфу-тьфу на тебя!
– Вон Колька Брыкин, – упрямо гнул своё именинник, – в позапрошлом году собрал на свой семидесятый юбилей всю родню, упился, с порога упал и убился. Сразу на тот свет отправился как миленький. Никого не надо было звать на похороны, все на месте оказались. Да и еды на поминки осталось достаточно, экономия опять. Повезло человеку. Я чем хуже него?
– О как хмель в голову ударил, – ахнула тётка Маруся и оглядела присутствующих умоляющими глазами, ища поддержки.
– Дед, ты и правда чего-то разошёлся, – поднялся за столом внук Роман, солидный мужчина в дорогом пиджаке и при галстуке, занимавший крупную должность в области. – Сегодня твой день рождения празднуем, а ты о смерти разговор завёл.
– Цыц, Ромка! – прикрикнул на него старик. – Самое время о ней проклятой поговорить. Потом не поговоришь, когда язык отнимется.
– Если ты насчёт гроба, – покладисто ответил Роман, – можешь не переживать, закажем тебе лучший. А сейчас давай не будем об этом, чего праздничное настроение портить.
– Знамо дело, закажете, – въедливо отозвался дед. – Только это разве сейчас гробы? Это самая настоящая насмешка над покойником. Колька вон чуток не вывалился по дороге на кладбище, дно прогнулось, как коромысло. Хорошо, догадались на машину поставить. Не тот товар нынче пошёл.
– Плохо выбирали, – легкомысленно крикнул с противоположного конца стола другой внук, шутник и весельчак Валерик. – Надо было на месте испытывать.
– Балабол! – осадил его старик. – Всё бы тебе хиханьки да хаханьки. А тут дело серьёзное.
– Совсем из ума выжил, – сокрушённо покачала головой тётка Маруся. – Несёт тебя, дурака.
– Сроду дураком не был, – обиделся дед Игнат на несправедливые дочерины слова и прикрикнул: – Ты, Маруська, в дела мужичьи не лезь, знай своё место.

Тётка Маруся обиженно поджала губы, опустилась на скамью и искоса поглядывала на отца.

– Мне гроб магазинный ни к чему, – капризно заявил дед Игнат. – Мне нужен нашенский, деревенский, какие в старину мастерили. Без всяких излишеств, дубовый, сухой, чтобы я в нём не плесневел долго, – дед закончил свою зажигательную речь совсем неожиданно: – Вот его сосед сделает, друг мой разлюбезный, Михайло.

Выбор на меня пал не случайно: я увлекаюсь резьбой по дереву, вырезаю разные скульптуры, фигурки и даже целые композиции. Но тут дело особое, так сказать, совсем не мой профиль. Я уже было собрался деликатно отказаться, но вовремя заметил, как мне отчаянно подмаргивала тётка Маруся: мол, соглашайся, завтра он и не вспомнит.

– О чём разговор, – бодро ответил я.

Старик сразу успокоился, показал мне большой палец, и праздник продолжился. Мы плясали до упаду, залихватски исполняли частушки и горланили на всю деревню русские народные песни. Голоса у меня, признаться, нет, но тоже старался…

Однако с памятью у деда Игната всё оказалось в порядке. На другой день он припёрся ни свет ни заря, чтобы лично контролировать изготовление такого необходимого предмета для проживания в потустороннем мире.

– Хозяин, – постучал в оконную раму своей неизменной палкой, – поднимайся, Царствие Небесное проспишь.

С тех пор дед Игнат ходил ко мне ежедневно, словно на работу. Он устраивался рядом на пеньке, смолил свою вонючую цигарку, разгонял дым рукой и с интересом поглядывал, как я орудую рубанком.

Через неделю гроб был готов: аккуратный, с изысканной дубовой структурой, приятный на ощупь, пахнущий свежими стружками. Я вбил последний гвоздь и присел передохнуть.

– Работу иду принимать, – ещё издалека оповестил дед Игнат.

Он с важным видом несколько раз обошёл вокруг гроба, придирчиво высматривая мелкий брак, не обнаружил, к чему придраться, и остался очень доволен моим творением.

– Подарок ко дню рождения самое то, – сказал дед, хитро посмотрел на меня, потом воровато оглянулся на свой дом и достал из-под полы старенького пиджака четвертинку коньяка. – От именин осталось. Гроб надобно обмыть, чтобы служил бессрочно.

Мы зашли на веранду, выпили, закусили и снова вышли на улицу как ни в чём не бывало. Там сели на искривлённое бревно, которое в скором времени должно было стать сказочной Бабой-ягой, и принялись неторопливо беседовать. Дед Игнат привычно закурил самокрутку, пару раз пыхнул, и его заметно повело от выпитого.

– Слушай сюда, – вдруг осенило деда Игната, – а давай ты меня сфоткаешь в гробу. Чтобы я, так сказать, со стороны увидел себя на собственных похоронах.

Старик загорелся этой нелепой идеей, и как я ни пытался его отговорить, не смог. Дед Игнат, кряхтя, забрался в гроб, поелозил в нём, устраиваясь поудобнее, затем сложил на груди зачерствелые руки.

– У тебя свечка есть? – спросил он оттуда.

Я сунул ему в руку тут же подобранную щепу.

– Я тебе не кукла, – рассердился дед Игнат, – а живой человек. Поэтому и свечка требуется настоящая. Сказал неси – значит неси.

Спорить с подвыпившим стариком не имеет смысла, я сходил в дом и принёс декоративную ароматическую свечу в виде витой сосульки.

– То что надо, – одобрительно заметил старик. – Как я смотрюсь? В общих чертах.
– Лучше не бывает.
– Тогда фоткай, – разрешил дед.

Я со смартфоном отошёл на расстояние, чтобы выбрать удобный ракурс, но сфотографировать не успел – вдруг откуда ни возьмись явилась сердитая тётка Маруся.

– Оба умом тронулись? – всплеснула она руками. – Из окошка глянула, прямо сердце захолонуло. Чтобы вам пусто было! Уберите его от греха подальше, иначе за себя не ручаюсь, топором порублю, – пригрозила она и в сердцах перевернула гроб, вывалив несостоявшегося покойника на землю.

Тётка Маруся развернулась и ушла, громко ругаясь.

Лёжа на траве, дед Игнат беспомощно подвигал ногами и руками, словно большая черепаха, потом кое-как встал на колени, упёрся руками в траву и, оттопырив тощий зад, с трудом поднялся.

– О как кувырнула, – беззлобно сказал старик, и по его лицу было заметно, что он очень доволен. – Переживает за отца-то, значит, любит ещё.

Я обернул гроб толстой мешковиной, потом тщательно замотал клейкой плёнкой-стрейч и убрал подальше в сарай.

– Вот теперь я у-ком-плек-то-ван, – еле выговорил непривычное слово дед Игнат. – Можно и пожить ещё трошки.
– До ста лет, – подсказал я.
– Думаю, поболее, – хихикнул старик.

В этом году именины у деда Игната прошли скромнее из-за «коровьего вируса». Будь он неладен.