– Не помешаю?
– А о чём хотите поговорить?

– О том, чего ещё нет, но будет. Например, о подготовке к вашей следующей кругосветке. Говорят, для этого вы собираетесь использовать самолёт на солнечной энергии. Как вы собираетесь это сделать?
– Я просто буду лететь выше облаков на высоте от 15 до 17 тысяч метров, там, где нет гроз.

– Вы собираетесь отправиться в путешествие, как и прежде, один? Но ведь автопилот в вашем планере будет? Или полетите с напарником?
– Автопилот обязателен, а вот напарник – нет. Для самолёта, как и для космического корабля, каждый лишний грамм – сложность, тем более если самолёт небольшой. Полёт мой предполагается одиночным, он связан с попыткой установления нового мирового рекорда, и тут немаловажна масса. Лишний человек – это лишний вес.

– Недавно вы собирались подняться в стратосферу на воздушном шаре и катапультироваться оттуда. Для чего это нужно? Чтобы убедиться, что земля круглая и вращается? Гагарин катапультировался с высоты 82 километра, не собираетесь ли вы побить его рекорд?
– Нет, я рекорд здесь не ставлю. Уже сейчас построен тепловой воздушный шар, на котором я должен был ещё в апреле 2019-го подняться из австралийской пустыни на 25 километров. Особое внимание уделено герметичности капсулы пилота, ведь атмосферное давление на высоте 20 километров снижается. Межтканевая жидкость организма в человеческом теле просто закипит. Если не использовать герметичную кабину, то на такой высоте человек погибнет практически мгновенно. Но этот полёт перенесён на неопределённое время из-за коронавируса.

А потом будет второй этап. Если бы не всякие «если», я бы пообещал твёрдо, что в 2024–2025 годах смогу подняться на гелиевом шаре на 41 километр. На этой высоте я буду в скафандре, в герметичной кабине, как космонавт. Потом перейду в планер, отцеплюсь от шара и буду падать с огромной скоростью. Когда пройду границу плотных слоёв, крылья планера найдут опору, и свободное падение перейдёт в планирующий полёт.

А в 2028–29-м мы рассчитываем подняться на гелиевом воздушном шаре на высоту 110 километров. Понятно, что такой высоты на одном гелии не достичь, шару нужно будет помогать. И когда поднимусь, то моя задача – не лететь вокруг Земли, как Гагарин, а встать и стоять. А Земля подо мной три раза провернётся со скоростью 1700 километров в час. Затем я начну спуск, чтобы, по расчётам, опуститься в ту же самую пустыню.

Проект уже получил финансирование, потому что это не забава и не бред. Сейчас учёные во многих странах занимаются данным вопросом. Зачем лететь из Москвы в Нью-Йорк самолётом, тратить время и столько авиакеросина? Ведь сейчас из «лучшего города земли» до «лучшего города мира» – десять часов лёту. А можно создать аппарат (я не говорю «самолёт»), в который люди садятся, взлетают за полчаса на высоту 110–120 километров, и там аппарат зависает. Пассажиры сидят, чаёк-кофе пьют, а Земля под ними проворачивается. И когда в расчётное время под ними окажется Нью-Йорк, аппарат начнёт приземление, чтобы сесть в точно указанное место на аэродроме. Это во много раз дешевле и безопаснее традиционного перелёта. И не надо развивать огромные скорости, которые плохо влияют на психику и здоровье людей. И ещё это уход от авиакатастроф – им просто негде будет происходить. А главное, какая экономия времени! Ни один самолёт не сравнится.

Вот над чем мы начинаем работать, и я поэтапно буду участвовать в этом интересном проекте. Вам, Игорь, сколько лет?

– Тридцать восемь.
– Вы ещё полетите на таких аппаратах, где будете висеть в ближнем космосе, а Земля под вами будет вращаться. Думаю, где-то в 2050 году это уже станет не фантастикой, а реальностью.

– Следующий мой вопрос, извините, «глубже». Он о предстоящем погружении вас с Артуром Чилингаровым в Марианскую впадину. Кто вам помогает?
– Марианскую впадину, уходящую на глубину 11 022 метра, до недавнего времени видели только три человека: Жак Пикар, но он уже мёртвый, и живые – Дон Уолш и американский режиссёр Джеймс Кэмерон. Вот с ними мы до недавнего времени и консультировались. Но в прошлом году к ним присоединился ещё один человек – легенда Америки Виктор Весково, который на сегодняшний день покорил все главные вершины пяти континентов, посетил дно всех пяти океанов. И он первый человек, дважды побывавший на дне Марианского жёлоба.

Вообще проще идти на полюс, когда ты видишь, что у тебя под ногами, а Марианская впадина – это обрыв на дне Тихого океана. Таких разломов глубиной около 10 тысяч метров на земном шаре известно девять, и их надо изучать. Военные уже хотят размещать там ракеты, которые в складках дна можно скрытно держать на боевом дежурстве, ведь их там даже со спутника не разглядишь. Я же как человек, объездивший Землю вдоль и поперёк, считаю, что милитаризация глубоководных зон невозможна и незаконна, как и милитаризация Антарктиды.

Сейчас для нашей науки погружение в Марианскую впадину – очень интересная тема, над ней уже работают лучшие умы и конструкторские бюро России. У нашей страны всё для этого есть, наши технологии лучше, чем у других стран.
Батискаф для новой экспедиции будет двухместным, длиной двенадцать метров. Он опустится вниз под действием балласта массой в полтонны, а чтобы не отклониться от траектории, аппарату придётся постоянно вращаться. Для всплытия груз просто сбросят, отключив электромагниты. Американец, кстати, очень переживал, находясь на дне, отцепится ли балласт. Иначе ему предстояла недолгая жизнь на дне и смерть от удушья.

Для нас с Чилингаровым разрабатывают и строят аппарат стоимостью 12 миллионов долларов, при этом задействуется только частный капитал. Чтобы ускорить строительство, я встречался с Владимиром Путиным, объяснил ему, что за границей обещают построить батискаф за два года, но хочется, чтобы его сделали у нас. Владимир Владимирович пообещал помочь и подключил к проекту несколько предприятий – конструкторские бюро «Рубин» и «Малахит». И это окупится, потому что наш батискаф потом можно будет сдавать в аренду. В США и Европе уже есть желающие, ведь в мире много глубоководных мест.

Первое наше погружение намечено на март 2021 года, исследовательская команда будет большая, но сначала погрузимся мы вдвоём с Артуром Николаевичем.

– В последние две экспедиции вы отправились на лодке. С виду это были обычные поплавки, не приспособленные для пересечения океанов в восьмибалльный шторм. Как вы выдержали эти испытания, как достигли такой физической формы?
– Вот что я вам скажу, Игорь, дорогой, – что ж вы дурака валяете? Мне не то что некогда приобретать форму – мне некогда её терять. Вам, наверное, странно услышать от заслуженного мастера спорта, что спортом я не занимаюсь. На моём пути экспедиции в принципе не заканчиваются. Я из одной – в другую. Это только те, кому нечем заняться, торчат в спортзале и качают мышцы железом.

Я не против физической разминки с утра или оздоровительной физкультуры. Но судите сами, сильно ли они мне помогут, когда, например, я сегодня лечу на Килиманджаро, с Килиманджаро по Северу иду на оленях, потом иду в Гималаи, а оттуда – через океан на катамаране. За редким исключением вся моя жизнь проходит в экспедициях. И при всём желании нет времени пробежать кросс или принимать по часам биологические добавки. Людям с ослабленным здоровьем я и сам посоветую физкультуру, но людям с характером достаточно ровно того здоровья, которое у них есть, если тратить силы разумно.

– Перед своим вторым восхождением на Эверест вы проходили медкомиссию?
– Да, и остался доволен: органы во мне на прежних местах, и даже без патологии, иначе бы мне тот подъём зарубили. Эверест больных не прощает.

– Какой из ваших проектов был технически самым сложным, какой – изматывающим физически, и какой – психологически трудным?
– Отвечу без подготовки: физически невероятно трудным для меня был кругосветный переход на вёсельной лодке «Акрос» в Южном полушарии. Моя красная лодочка в бушующем океане ко мне теперь по ночам приходит. Я вспоминаю рёв тех волн и отдыхаю под него. Такое вот у меня пятно в биографии.

– Вы очень многое сделали для положительного образа нашей страны. Получаете ли какую-нибудь поддержку от государства? Или всегда рассчитываете только на свои силы и помощь спонсоров?
– За всю жизнь я ни разу не обратился за поддержкой к государству. Почему государство должно помогать финансами Фёдору Конюхову? У государства есть другие задачи. И я никогда не обижаюсь на спонсоров, если захожу к ним, а мне не дают деньги на экспедицию. Выхожу и думаю – значит, я не убедил, или моё достижение не так важно для этих людей.

Вот спортивный рекорд – он ярок, потому что спорт на виду, он – вспышка. А научное достижение должно попасть в питательную среду, значит, и деньги на него надо начинать искать в научных сообществах, которым не помешал бы эксперимент на мою выносливость и способность адаптироваться в условиях экстремальных нагрузок. И, чтобы не залезать в карман к государству, в основе каждой моей экспедиции лежат научные разработки.
Ну а что до оценки Родиной моих подвигов, то я награждён орденами Дружбы народов и Почёта. И грамотой Совета Федерации. Очевидно за то, что я до сих пор живой.

– А как насчёт неоправданного риска в экспедициях? Такое бывает?
– Не со мной. Хуже нет, чем не рассчитать свои силы. Я со смертью не флиртую, готовлюсь так, что ко мне учиться приходят. Но это и чтобы Господу было полегче. Сберечь-то меня иногда даже Ему непросто. Взмолишься голосом, который и самому не узнать: «Господи, за что? Неужели это конец?» Во вторую мою вёсельную кругосветку на «Акросе» я подцепил шторм. Океан болел целую неделю. В районе Антарктиды работают просто разрушительные волны высотой восемь метров, движущиеся со скоростью 90 километров в час. Раз в 15 секунд волна проходит под лодкой и устремляется в сторону мыса Горн. Лодка полностью утопает в пенистых гребнях. Океан слился с небом. Горизонт пропал – сплошная летящая вода! Лежишь, пристёгнутый ко дну лодки, пытаешься пережить шторм, каждый час пишешь короткие эсэмэски: «У меня всё хорошо», – и молишь Бога, чтобы лодку меньше переворачивало, потому что тело моё чувствует все двести сорок восемь костей, и замены у меня нет…

– Вы рассказывали, что в океане рядом с вами плавают киты и дельфины, в небе парят птицы. Как складываются ваши отношения?
– Такие встречи всегда неожиданные. И радостные, и тревожные. Например, выходя в океан на маленькой лодке, я всегда опасался встречи с китами, которые могут случайно, затеяв со мной игру, перевернуть лодку. Морские животные весьма любопытны.

– Фёдор Филиппович, серьёзно, вы не опасались встречи с океанскими кальмарами? У некоторых монстров наблюдали пятнадцатиметровые щупальца – акулы перед ними робеют. Это не фантазия?
– Ну какая фантазия... И находили, и наблюдали. Когда мы на Дальнем Востоке рыбачили на траулере, то в наш трал не однажды попадали кальмары, у которых туловище – с длину моей лодки, а это девять метров. А щупальца доходили до тридцати двух! Я почему говорю? Когда монстр попадал в наш трал, мы его вытаскивали, палуба у нас была 32 метра, и он лежал на всю палубу. В Атлантике такого не словишь, но в Тихом океане противостояние с этой тварью вполне возможно – он твой улов, ты его улов. В океане я всегда помню, что мне следует их опасаться, они нападают внезапно, могут обвить тебя вместе с лодкой и потащить в глубину.

– А акулы вас не рассматривали как добавку в свой рацион?
– Акула – нет, она ничего не сделает, пока ты в лодке, ты на неё смотришь, как на кино бесплатное. Но стоит лодке перевернуться, тебе только Бог поможет, если успеет.

– Я знаю, у вас есть надёжный тыл, но о нём, как правило, забывают. Исправьте несправедливость, скажите, кто вместе с вами возносит молитвы за благополучное возвращение?
– Ну, что ж… Семья моя в первую очередь состоит из жены Ирины и четырёх детей. Главный и самый важный из её детей сейчас беседует с вами. Потом идёт наш старший сын, Оскар, за ним дочка Танечка и младший сын Николай. Но он не замыкает семью, потому что за ним идут ещё внуки, в количестве четырёх, и две лапочки-внучки, предмет моей любви необыкновенной. Из сорока лет брака я только лет пятнадцать дома и был. И это заслуга жены, что семья оказалась крепкой. Её терпению памятник должен стоять из золота. Надеюсь, что и на этом дело не остановится и моё дерево вырастет. Вот они, все эти товарищи, за меня и молятся, кто умеет. Но есть ещё и друзья, и братья мои, которых я тоже считаю семьёй. Они за меня переживают так, что я это ощущаю каждую минуту и каждым нервом.

– Вами построен небольшой храм Святого Николая Чудотворца. Вы его покровительство ощущаете?
– Конечно! Без его обо мне заботы я бы не выжил. Он самый лёгкий святой, самый быстрый и самый добрый. К тому же он покровитель нас, путешественников. Святых, Игорь, много, а на кого опираться – сердце подсказывает. Николай Чудотворец, писанный по моему эскизу, в космос отправился. С тех пор он постоянный член экипажей МКС. В одной его руке парусник, в другой – мыс Горн.

– Вы были рукоположены в сан диакона, и это дало вам основание заявить о прекращении путешествий: «Я уже сорок лет путешествую, как Моисей по пустыне. Мало времени осталось, чтобы помолиться». Но через месяц опять отправились в экспедицию. Фёдор Филиппович, вам Бог разрешил изменить планы, или просто сердце позвало?
– Как только меня рукоположили, возник вопрос – а где я буду служить, в каком приходе? И появился приход путешественников – 113 человек у меня в приходе. И храм у меня, Николая Чудотворца, в Москве, на Сокольнической улице, дом 77. В нём я встречаю и провожаю ребят, которые идут на Эверест или вокруг света. Читаю за них молитвы. Я знаю, что это не совсем обычное и, может, неправильное служение. Я не крещу, не венчаю, не отпеваю, но благословляю мужественных людей на путешествие или покорение таких вещей, где можно потерять жизнь. Доходят ли мои молитвы до самого Бога, я точно не знаю и никогда не узнаю на земле. Но если они дойдут до сердца человека, за которого молюсь, и укрепят его, значит, мой храм нужен и я служу правильно.

Мне могут сказать: это грех – подвергать свою жизнь опасности. И я соглашусь. Да, это грех, но сильные люди всегда шли и будут идти к вершинам и подвергать свою жизнь опасности, а не только пробки в городах создавать. И я для них буду священником, а если понадобится, то и проводником.