Эта страшная история началась для Николая Васильевича Нечаева в канун Нового года. И хотя он чуть было не лишился имущества и даже самой жизни, вспоминал это потом с удовольствием.

Жил Николай Васильевич в большом посёлке, вытянувшемся вдоль озера подковой, которая, по примете, приносит удачу. Поэтому все поселковые считали, что жить будут долго и счастливо, но жили, как и везде, по-разному. Работал он бухгалтером на маленьком деревообрабатывающем комбинате, называемом в посёлке по-простому «пилорамой». В тот день он решил заскочить на работу, забрать домой на выходные годовой отчёт и подарок для дочери. Предстояло десять новогодне-рождественских праздничных дней, но сегодняшний вечер был особо важным – дочь должна привести жениха и объявить о будущей свадьбе.

Он положил в портфель толстую папку отчёта, листы чистой бумаги и коробочку с золотым кулоном, который подарит дочери за столом и тем самым преподаст жениху урок, как, не скупясь, надо заботиться о молодой супруге.

Выйдя на улицу, он вдохнул холодный воздух и порадовался морозу. Ничто не предвещало скорых трагических событий, но тут бухгалтер решил не дожидаться поселкового автобуса, а отправиться домой пешком – сначала по Строительной улице, потом за железнодорожным вокзалом свернуть на улицу Ленина, где в самом конце, почти в лесу, и стоял его домик.

Это и было первой ошибкой. Вторая заключалась в том, что он спустился к озеру проверить, насколько окреп лёд и как скоро можно будет начинать зимнюю рыбалку, по которой давно соскучился. Декабрь выдался тёплым и ветреным, по озеру беспрерывно гнало волны с белыми барашками, и когда на пилораме случалось затишье, становилось слышно, как они плещутся и шлёпают в деревянные причалы и мостки.

И здесь, на берегу, его встретили два молодых парня. Они смотрели на него прищурившись, оценивающе. Даже не на него, а на новенький портфель с ремнями и блестящими застёжками, парадный вид которого предполагал наличие внутри чего-нибудь ценного. Нечаев прожил в посёлке пятьдесят лет, но эти парни были незнакомые, и он понял, что сейчас его будут грабить.

Он сжал ручку портфеля, и его тяжесть вселила в него уверенность. Вместо того чтобы обмякнуть, опуститься на колени и отдаться воле грабителей, неожиданно он окреп, услышав внутри себя суровый голос бывшего взводного командира: «Не сдаваться, стоять насмерть, рядовой Нечаев! Ать-два!»

– Покажи-ка свой портфель, дядя, – сказал один бандит, что был повыше, пока другой, пониже, заходил за спину.
– А больше ничего не хочешь? – дерзко ответил бухгалтер и тут же получил сзади удар по шее.

Дальнейшие события развивались с необыкновенной быстротой. Обычно мирного человека надо сильно достать, чтобы тот начал сопротивляться. Бухгалтер был человеком мирным, но тут всё в нём перевернулось. Он крутанулся к обидчику, но в дело снова вступил первый грабитель, завязалась драка. Молодцы били кулаками, и удары получались острые, как от мечей. Николай Васильевич орудовал портфелем, взмахивая им, точно крылом, и раздавая шлепки в разные стороны. Кулачные тычки по меховой куртке были бесшумными, зато портфель производил большой грохот, и издали могло показаться, что в тесной клетке, махая крыльями, мечется огромная птица, пытаясь вырваться наружу.

Получив отпор, грабители отступили, готовясь к новой атаке, а Николай Васильевич, не видя другого способа оторваться от противника, решил уходить озером. Сделал шаг на лёд, и озеро вздохнуло, словно принимая на себя непосильную тяжесть. После второго шага где-то далеко, чуть ли не у противоположного берега, раздался бегущий треск. Всё ледяное полотно от края до края закачалось и заходило медленными волнами, и с каждым новым шагом под ногой появлялась треснувшая вмятина, похожая на лучистую звезду.

Разгорячённый недавним сражением, он не сразу понял, в какую попал западню. Теперь приходилось двигаться не останавливаясь. Стоило помедлить, как возле ног скапливалась вода. Путь его напоминал пробежку, точно не по льду он спешил, а по раскалённым углям, каждый раз успевая переставить ногу за мгновение до пролома.

Несколько раз бухгалтер оглядывался, опасаясь преследования. Грабители побоялись встать на ненадёжный лёд и сначала о чём-то спорили, а потом пропали. Первой мыслью Николая Васильевича было вернуться, но парни могли спрятаться и поджидать его. Тогда он окинул взглядом ледяное пространство до чернеющего полоской противоположного берега и решил идти до конца.

Что за страшный путь это был. Сейчас он уже скользил ногами, точно двигался на лыжах, тем самым уменьшая давление на лёд, который по-прежнему прогибался и трещал, расходясь лучами. Но это были уже не отдельные звёзды, а беспрерывный белый след, словно он прокладывал по озеру Млечный Путь.

Однажды ему доводилось проваливаться весной на рыбалке. Толстый, но уже ноздреватый лёд мгновенно обрушился под ногами, и он с головой ушёл в воду. К счастью, не запаниковал, а, вынырнув, ухватился за край полыньи и дал себе успокоиться. Потом потихоньку, бултыхая ногами и упираясь на локти, стал выползать на лёд животом.

Он прошёл больше половины пути, когда за спиной начало заходить солнце. Оно окрашивало небо заревом, в блеске которого потонул оставленный берег, а встречный, приближаясь, стал виден явственно. В ожидании земли Николай Васильевич приободрился и даже запел под нос разухабистую песенку, переделанную из цыганского романса: «Ехали на тройке – не догонишь, а вдали мерцало – не поймёшь…»

Но мерцало-то как раз понятное, мерцало близкое – заросший лесом берег. Он уже мог разглядеть отдельно стоявшую наверху знакомую сосну с красным стволом. В этом месте посёлок отступал от озера почти на километр, и у раскидистой сосны с красным стволом начиналась лесная тропинка, ведущая прямо к концу улицы Ленина и к его дому. И тут Нечаева ждало новое потрясение.

От знакомой сосны отделились две фигуры, одна повыше, другая пониже, и он сразу узнал своих врагов. Было ясно, что они успели отмахать по берегу половину озера, собираясь встретить его на выходе, и от спешки так запыхались, что от частого дыхания над ними клубился пар.

– Ага, попался, гад, – торжествовали разбойники, от нетерпения подпрыгивая на месте и махая руками, призывая бухгалтера к себе. – А мы думали, ты не дойдёшь, утонешь.
– Дуракам всегда везёт, ха-ха-ха.
– Слушай, дядя, отдай портфель и катись на все четыре стороны. Мы тебя не тронем.

Увиденное, казалось, лишило бухгалтера остатних сил. Он так ослабел, что готов был уже смалодушничать, отдаться на милость врагу, но удержал снова прозвучавший командирский голос: «В разговоры не вступать, голову выше, рядовой Нечаев. Ать-два!»

Подчиняясь приказу и помня о необходимости постоянного движения, Николай Васильевич сделал резкий разворот и заскользил обратно в озёрный простор. И ещё долго слышал, как ругались и грозили ему вслед бандиты, и не только ни разу не ответил, но даже не обернулся, выдерживая позу.

Куда теперь идти, Нечаев не знал и пошёл куда глаза глядят. Чтобы не поддаться панике, следовало всё обдумать и оценить обстановку. По бухгалтерской привычке он мысленно провёл на воображаемом листе вертикальную линию, разделив её на две графы, в графу «прибыль» вписал свою временную неуязвимость для разбойников. Пока он на озере, его не поймать. И надо ждать темноту, которая позволит невидимо выбраться к посёлку.

Графа «убыток» оказалась длиннее. Несомненно, он находится под наблюдением разбойников, следующих за ним по берегу. Как быстро стемнеет, тоже неизвестно, возможно, к тому времени у него не останется сил. Он даже на минуту не может остановиться, а ноги от напряжения отяжелели, спина затекла, руки оттянуло портфелем. Всё его тело требовало передышки, напоминая часовой механизм, у которого заканчивается завод: часы ещё тикают, колёсики крутятся, но в любой момент могут остановиться. К тому же солнце заходит в тучи, а это к перемене погоды, в его случае к потеплению. Порывами стал задувать ветер, и если он усилится, может начать ломать лёд.

Пока он размышлял, быстро темнело, далёкая улица Строителей осветилась цепочкой уличных фонарей. Ветер толкал в спину и налетал сбоку. Небо было непроницаемым, тяжёлым, и Нечаева охватила такая безысходность, словно смытого с палубы шальной волной пассажира, с отчаянием наблюдавшего, как исчезает вдали его корабль.

Усиливая тоску, вспомнился свой дом. Замёрзшему и усталому Николаю Васильевичу он казался невыразимо далёким, и в то же время так отрадно было представить сейчас его тепло, уют, наряженную ёлку, жену, дочь с женихом, сидевших за столом. Увидит он их когда-нибудь ещё? Или утонет, не оставив следа?

Тем временем супруга бухгалтера тоже пребывала в волнении и тоске. Она убрала в доме, расставила на столе приборы и посадила в протопленную печь пироги. Печь была большая – казалось, от тепла она расширяется, так что было не пройти, чтобы её не задеть, а на кухне вообще приходилось пробираться вдоль стен.

По мере того как заканчивались дела, тревога усилилась. Канун Нового года всегда связан с шумом, весельем, появлением гостей, а она уже несколько часов пребывала в одиночестве, словно заблудилась в каком-то безвоздушном пространстве. Дочь ушла к жениху, они давно должны были объявиться, но совершенно непонятно, куда пропал Николай Васильевич.

Он даже не взял с собой телефон, сказал, что смотается на работу, возьмёт нужное и прибудет. Но вот стемнело, скоро по всему посёлку взовьются в небо праздничные фейерверки, окрашивая поднятые лица в красные, зелёные и синие цвета, а его всё нет и нет. Может, опоздал на автобус и отправился пешком? Ну конечно, пешком, по дороге встретил друга, зашли в кафе выпить и засиделись.

За окном послышались голоса, и супруга выскочила на крыльцо в надежде увидеть мужа. Но это были дочь с женихом, застенчивым кудрявым пареньком, рядом с которым дочь выглядела особенно бойко.

– Папа дома? – первым делом спросила она, уже тайно зная от матери о приготовленном подарке.
– Что-то задерживается наш отец. Да вы проходите, гости дорогие.

Гости прошли. Сначала протиснулись вдоль кухонной стены, затем поочерёдно задели плечами печь и уселись за праздничный стол – радостные, в ожидании счастливых событий, не зная, что в эту минуту Николай Васильевич уже писал предсмертную записку…

Мысль о том, что он утонет и следа не оставит, так поразила бухгалтера, что он чуть было не остановился. Конечно, проведут расследование, спросят вахтёра на комбинате, видевшего его последним. Тот скажет, что Нечаев ушёл через проходную, весёлый, пожелал ему счастливого Нового года – а дальше пропал, как в воду канул. Причём в воду он канет буквально. Через несколько дней полынью затянет льдом, и никто не узнает, что на дне лежит бухгалтер Нечаев.

Прежде чем тонуть, следовало оставить на поверхности какой-нибудь знак. Лучше всего новенький нарядный портфель с ремнями и замочками, известный половине посёлка и всем работникам пилорамы. Но сначала надо написать записку.

Достав лист бумаги, он взялся писать почти вслепую. «Если кто читает эту записку, – начал он, – значит, меня нет в живых. Я утонул в озере, и в смерти моей прошу винить двух незнакомцев, пытавшихся меня ограбить. Просьба к нашедшему портфель вернуть годовой отчёт на комбинат, а кулон передать дочери. Прощайте, родные».

Поскольку писать пришлось на ходу, продолжая длинно скользить, то и буквы получились неровными, длинными, и первые пять слов заняли три строки, а весь текст пришлось переносить на обратную сторону листа.

Вложив бумагу обратно, Николай Васильевич оставил портфель на льду и, уходя, всё оглядывался на него, пока тот не исчез из вида. И его не оставляла мысль, что он смотрит на собственное надгробие.

Подобные мысли не прибавили веселья. Ветер продолжал усиливаться, разгоняя по небу тучи, и тогда в прорехи выглядывала луна. Рваные тучи наплывали на неё, и было такое впечатление, что наверху идёт упорная борьба, что луну пытаются одеть в грязные обноски, а она с отвращением сбрасывает тряпьё, вновь появляясь целомудренно-обнажённой.

Здесь тоже ничего хорошего. В эти минуты он становился хорошо виден преследователям, что пресекало всякую попытку выбраться на берег незамеченным. «Ишь, вылупилась», – со злобой думал он о ночном светиле.

Но именно луна и спасла Николая Васильевича, когда выглянула в очередной раз. Свет её, ложившийся по льду ровным неподвижным слоем, в одном месте, как раз по пути следования бухгалтера, оживал, дробился, мелькал и подскакивал просыпанным горохом. Удивлённый, он подошёл ближе и вдруг отпрянул – впереди зияла огромная незамёрзшая промоина, наполненная мелкими сверкающими волнами.

Трудно вспотеть зимой на холодном ветру, но Нечаев облился потом. Промоина внушала ужас, и он невольно воздел руки, как будто уже тонул и в последней надежде пытался ухватиться за лунный луч.

Теперь не могло быть и речи, чтобы шляться по озеру, надо идти к берегу. Пускай его поджидают бандиты, пускай, не увидев при нём портфеля, побьют – всё это будет на твердой земле. И как только бухгалтер принял такое решение, силы оставили его. Последние метры, вспомнив армейскую службу, он прополз по-пластунски.

Домой добрался на попутной машине и жене сказал то, что она ожидала, – зашёл с приятелем выпить. Выглядел он таким измученным, что супруга дальше расспрашивать не стала.

А ночью он вдруг проснулся от леденящей мысли и зашарил вокруг себя по постели в поисках портфеля. Когда сонный туман прояснился, вдруг явственно представилось, что случится, если записку первым прочтёт какой-нибудь знакомый рыбак и удивлённо скажет другому рыбаку, соседу по лункам:
– Тут Николай Васильевич, пилорамовскй бухгалтер, пишет, что утонул в озере, и прощается с родными. Как, спрашивается, он мог утонуть, если час назад я видел его в магазине.

Скоро об этом проведают остальные рыбаки. О странной записке узнают другие жители, и на долгое время он станет поселковым посмешищем.

Допустить подобное было нельзя. Рано утром он отправился к озеру. Погода, как и предсказывалась, потеплела, в лесу висел промозглый туман, отчего были хорошо видны только ближние деревья, а дальние словно укутались в серые плащи и ссутулились. Лёд, конечно, не окреп и даже покрылся сверху тонкой плёнкой воды. Портфель он увидел в километре от берега, и если не знать о нём, ни за что бы не догадался.

Только через неделю грянули крепкие ночные морозы, сразу упав в градусниках на двадцатиградусную отметку. Николай Васильевич выжидал недолго и после второй морозной ночи стал собираться на озеро.

– Ты куда? – спросонья спросила супруга.
– На рыбалку, куда же ещё.
– Так на улице темно.
– Ничего, пока дойду, высветлится. Главное успеть первым.

Портфель он нашёл, когда на востоке разгоралась холодная заря. И, оглядываясь, разорвал свою записку на мелкие кусочки.