Одной из таких оказалась наша нэнэй, бабушка. Собственного угла у неё не было, и она жила у нас, присматривая за нами, малышнёй. Нэнэй приходилась моей матери двоюродной сестрой, лет ей было за пятьдесят, но тогда она казалась мне слишком древней. Помню её изрезанные глубокими морщинами руки, пахнувшие хозяйственным мылом. Мы с братом очень её любили – наверное, не зря, детское сердце не обманешь. У нэнэй был единственный сын, который жил в далёком Ашхабаде, – её гордость и надежда.

Характер у нэнэй был совсем не золотой, жизнь в чужом доме, пусть и у родных, видимо, оказалась несладкой, больно била по самолюбию.

Запомнился случай. Сварили суп из гуся, и он почему-то оказался несъедобным, решили его вылить. А она говорит:
– Мне уже пора умирать, я поем.

Мы с братом с воплем вцепились в неё.

– Нэнэй, не ешь!

Она часто напоминала, что задержится у нас ненадолго, сын обязательно её заберёт.

И вот она начала готовиться к отъезду. Думаю, сын прислал письмо, что едет за ней, другой связи тогда не было. Нашу нэнэй нельзя было узнать, на неё сильно повлияло предстоящее расставание – исчезли её вечные колкости, она сделалась такая мягкая, ещё сильнее постаревшая и погрустневшая. Сложила вещички в маленький сундучок. На самом верху портрет сына в рамке, на дне – гостинец, сушёная малина. Мы с братом, паразиты такие, всё ходили, выпрашивали у неё это нехитрое лакомство. Она бережно отложит лежавший сверху портрет, достанет узелок с ягодами, одарит нас горсточкой. Мне до сих пор стыдно за то, что просили, а она вот не могла отказать, видимо, дороги мы ей были и болела душа перед разлукой.

Уехала нэнэй в дальние края. Спустя какое-то время к нам в деревню приезжал её сын. Рассказал, что наша любимая мучается лёгкими и очень скучает. Говорят, иногда люди заболевают чахоткой от тоски. Мы всей семьёй собирали для неё в лесу молодые сосновые почки, как раз стоял май – они в эту пору особенно целебны. Сын специально выбрал время для отпуска, чтобы привезти матери лекарство, верил, что родные сосны её спасут. От детских ушей не скрылись его рассказы о том, как сильно мама переживает, что её похоронят в чужом краю.

Теперь наша нэнэй спит вечным сном где-то в Каракумах. Пусть северный ветер принесёт ей запах урадинских сосен (Урада – деревня в Башкирии. – Ред.) и прошепчет мои сердечное «помню» и запоздалое «прости». Да не будет бесприютно ей там, в чужой земле, к которой она так и не смогла привыкнуть.

Звали её очень редким именем – Хамсафа. А ведь я никогда не давала милостыню на помин её души. Но обязательно исправлю свою ошибку.