Выяснилось, что знакомая в больнице. Пробираюсь сквозь кордоны охранников и медперсонал – коронавирус ведь. Ищу Свету по фамилии.

– Савёловская? Нет, не слышали, – отвечают санитарочки.
– Ну, как же? – хмурюсь я. – У нас назначено.

Санитарки расплываются в улыбке:
– Так вам Светланка нужна? Сразу бы и сказали, что это которая на диализе. Светланку-то мы знаем.

Так с улыбкой и проводили меня до палаты.

Солнечный свет пробивался сквозь приоткрытую дверь, в нём кружились пылинки и оседали на курносое веснушчатое лицо. Молоденькая-то какая! Глаза пытливо всматриваются в меня, но слепо щурятся. А голос звонкий и весёлый.

– Ну, вот и встретились, – улыбается Светланка.

Обсуждаем рабочие дела, разговариваем, уже собираемся прощаться. И тут совершенно нечаянно задеваем больную тему.

– Свет, у тебя же раньше проблем со здоровьем не было, и глаза видели.
– Да, вообще никаких предпосылок. И глаза видели, и почки работали.

И словно тонкий песчаный ручеёк, неумолимо сыплющийся через песочные часы, потёк её рассказ, её боль. И не знаешь, что делать, то ли перевернуть эти песочные часы, то ли слушать, как сыплется тонкая песчаная струйка.

– Мы ведь в большом городе жили. И хорошо жили. Я сынульку родила. А потом надумали приехать в деревню, и пошло-поехало. То свекровь убеждает моего мужа: «Не твой это ребёнок!» То муж сам чего надумает. И вот постепенно, постепенно всё на нас навалилось комом. Начал ревновать, руку на меня поднимал. Ушла к родителям.

Андрейка у нас аллергик оказался. У меня пропало молоко, стали подбирать смеси, а они у него не идут, и всё тут. Подходящая есть только в райцентре, туда не наездишься, а что делать?

Вот и в тот раз поехала за смесью, Андрейка остался с родителями. Мама у меня совсем молодая, сорок два года всего. Да ещё отчим. Они за внучком и приглядывали.

А в это время муж, избив своего же родственника, дядьку, забрал у него охотничье ружьё – и к моим. Те, как стояли у кроватки, внука укладывая, так там их нашли расстрелянными. И дядька его потом в больнице умер.

– До сих пор в голове не укладываются ни смерть родителей, ни избиение родственника, – Светланка встряхивает рыжеватым хвостиком. – Сына муж забрал, машину угнал и прятался несколько недель.

А через год мне от его родственников венок принесли, якобы на годовщину. Вот тогда мне в первый раз и стало плохо. Можете не верить, но порча это была. Врачи, правда, говорят, что давление. Глаза видеть перестали. Казалось, временно, но теперь даже не знаю, как дальше будет. А сейчас и вовсе на диализ вот езжу. Да ничего, мне главное суд пережить.

– Какой суд, Светлан? Мужу ведь пожизненное дали.
– Да, – кивает Светлана. – Новая тюрьма, только что выстроенная. Он там не работает, отдыхает. Хочет отобрать у меня сына, представляете?
– Светлана, как так?
– Ну как. Родительских прав он не лишён, так что имеет право. Теперь вот заявил, что я глубокий инвалид. На этом и настаивает. Судебные заседания у нас через монитор, и я по голосу чувствую, как он улыбается. Но я Андрейку никому не отдам. Я ведь и домом сама занимаюсь, и в садик его вожу, и в родительском комитете состою. И игрушки у сына самые диковинные, не у всех в деревне такие есть. Не отдам!

И худенькие кулачки стучат по коленкам. Эх, Светланка, Светланка, мужественная ты девочка. Пусть у тебя всё будет хорошо, и сынок вырастет, и зрение, дай бог, восстановится.

Из письма Марины,
Хакасия
Имена и некоторые подробности изменены
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №4, февраль 2021 года