– Виталий Валентинович, у вас интересные родовые корни. Кто занимался вашим воспитанием? Ведь отца, флотского офицера, наверняка часто не было дома.
– По линии мамы моего прапрадедушку звали Фердинанд Карл Вольф. Он приехал из Пруссии, принял православие и упокоился здесь с именем Фёдор Константинович. Бабушка тоже немка, её звали Августа Вольф. Она прожила в блокадном Ленинграде всю войну, как и все мои родственники-немцы. Их не взяли в эвакуацию. Вот бабушка и занималась моим воспитанием, ведь мама работала завучем в школе и задерживалась допоздна. А папа, военный моряк, большую часть времени вообще служил за границей. Потом переехал в Североморск. Короче говоря, я его почти не видел. Он жил с нами максимум три недели в году. Но я очень его любил и уважал. Ценил каждую минуту, проведённую вместе.

– Вы не слишком хорошо учились в школе. Почему? Не нравилось преподавание?
– Я учился нормально. Не был отличником, но и в двоечниках точно не ходил. Однако в конце восьмидесятых наступило очень интересное время. Шла перестройка, начался слом всех шаблонов и стереотипов. В нас, школьниках, тогда сильно проявлялся юношеский нигилизм, он просто зашкаливал. И большую часть времени я проводил вне дома. После школы занимался рок-музыкой, тусовался в рок-клубах. Ходил на подпольные партийные собрания. Так что у меня была активная политическая молодость. Вдобавок я учился в школе гидов-переводчиков и очень много времени проводил с туристами. Водил экскурсии по Петербургу, сопровождал студентов, приезжавших по обмену. В общем, жизнь получилась насыщенная.

– А ваш старший брат в то время был увлечён змеями и скорпионами. Я читала, что он иногда приносил своих подопечных в коммунальную квартиру. И если животные сбегали, соседи переживали весьма неприятные минуты.
– Недавно я разговаривал с братом и пытался восстановить объективную картину тех лет. Почему-то у меня в памяти отложилось, что в нашей ванной жил крокодил. Однако выяснилось, что это всё-таки был крупный варан. Впрочем, в нашем доме действительно на постоянной основе проживали ящерицы-гекконы, скорпионы, ядовитые и неядовитые змеи. У меня в детстве не было кошки, зато был полоз. Причём очень добрый. Мы так мило с ним играли, хотя щитомордники одним укусом способны убить верблюда. Так вот, иногда они сбегали, и тогда их можно было найти в любом месте. Например, в кровати. Поднимаешь одеяло, а там лежит ядовитый клубок. Или приходишь из школы, смотришь – гадюка уползла. Залезешь куда-нибудь и часами ждёшь, когда брат вернётся. Тогда не существовало мобильных телефонов, дозвониться было тяжело… Но я искренне благодарен за эти впечатления детства, яркие ощущения и ценный опыт. Например, научился брать змею с помощью палки или рогатины.

– Вряд ли эти знания вам хоть раз пригодились в Петербурге.
– Многие знания, которые нам даются на уроках физики или химии, тоже вряд ли пригодятся в жизни. А вот если встретишь змею в лесу, мало не покажется. Мне неоднократно пригождались эти навыки в путешествиях.

– Вас хоть раз жалили или кусали «домашние любимцы» брата?
– Моего брата кусали, по-моему, все существующие на земле ядовитые змеи, и у него выработался иммунитет. А меня, к счастью, бог миловал.

– А сейчас у брата живёт кто-нибудь в доме?
– Нет, он ушёл из Ленинградского зоопарка и посвятил себя научной деятельности, поэтому змей в квартире больше не держит. К тому же мы приняли законы, которые запрещают держать в домах всяких плюющихся кобр. Они способны на расстоянии восьми метров попасть прямо в глаз. Эти милые животные сейчас объявлены вне закона и могут содержаться только в специальных учреждениях.

– Думаю, ваша жизнь сегодня тоже порой напоминает серпентарий. Когда вы выступаете с инициативами, касающимися личной жизни, то наверняка понимаете, что враги будут копать вашу собственную жизнь. Не боитесь ли историй, которые могут вам приписать?
– Я прекрасно помню английскую поговорку: «Политик живёт в стеклянном доме». Оппоненты, не согласные с моей позицией, не хотят в открытую со мной дискутировать. И потому действуют исподтишка, раскапывая подробности моей биографии. А ведь я живу как любой нормальный человек, у меня есть моменты, за которые неудобно. Но я выработал абсолютный иммунитет, у меня есть антитела ко всяким «вбросам». Стараюсь ко всему относиться с юмором, потому что люди, которые сочиняют про тебя всякую ерунду, – слабые и завистливые. А сам я стараюсь жить прозрачно.

– «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас». Это позиция христианина. Знаю, что вы пришли к Богу через баптизм. А сейчас, окончив Православный Свято-Тихоновский университет, как относитесь к протестантам? У вас в семье вообще были верующие люди?
– У бабушки в комнате всегда стояла православная икона. Папа оставался атеистом, поскольку числился членом Коммунистической партии. Хотя вряд ли он был коммунистом в душе, притом что был патриотом, мастером своего дела и хорошо знал специфику службы. В общем, в семье мы не говорили о вере. Однако я после школы захаживал в разные места, в том числе в церковь. Наш Преображенский храм не закрывался в советское время. Я ничего не понимал, но туда тянуло. И мне как советскому человеку нужен был наставник, который взял бы за руку и сказал: «Пойдём, я тебе всё объясню». Но в то время Русская православная церковь только восстанавливалась после гонений, и, конечно, у неё ещё отсутствовала миссионерская деятельность.

И вот когда я окончил школу в 1991 году, наступило абсолютно дикое время, полностью развалился Советский Союз. Я очень хотел поступить в университет на отделение норманнских языков. Честно говоря, полтора года самостоятельно учил датский. Почти наизусть знал русско-датский разговорник, который случайно попал мне в руки. Но, к великому сожалению, моей мечте оказалось не суждено сбыться. Умирающая партноменклатура категорически препятствовала попаданию кого-либо, кроме их собственных детей, в хорошие вузы. Мне сказали, что все места распределены ещё до экзамена.

И вот я оказался в прямом смысле на улице, предоставлен себе. Тогда почти все мальчики становились бандитами, а девочки – валютными проститутками. Господь меня спас на самом опасном рубеже. Я случайно попал в общину евангельских христиан. Тогда не понимал разницы вообще. Кстати, им было выделено помещение православного храма. Очень милые люди… Радушно меня приняли, всё рассказали. В моей неумной голове многие вещи тогда перевернулись. То, что казалось абсолютно нормальным в этом бандитском рае девяностых, стало отвратительно и неприемлемо.

Я начал регулярно посещать воскресные службы. Но, к счастью, не сподобился принять там крещение. Постепенно заметил, что среди прихожан наблюдалось явное тяготение к эмиграции. Многие девочки и мальчики использовали собрания баптистов как трамплинчик, позволяющий познакомиться с кем-нибудь из западных миссионеров и улететь в Америку или Европу. Община стала своего рода протестантским турбюро. Мне всё это было неприятно. Из нашего общения исчезла душевность. Хотелось расти, а я будто застрял в начальной группе детского сада. И я им сказал осознанно: извините, я вас люблю и уважаю, но мой выбор – православие. Тут же принял крещение, и вот уже почти двадцать пять лет являюсь православным христианином. Мне даже посчастливилось в течение пяти лет, параллельно с депутатской деятельностью, быть иподьяконом у епископа Маркелла в Санкт-Петербурге.

– Я работала в православной службе помощи «Милосердие». Одно из направлений, которым мы занимались, – помощь бездомным. Вы однажды высказали идею переселять людей без определённого места жительства в колхозы. Можете рассказать подробнее?
– Колхоз – это просто как один из вариантов размещения коммун либо общин. Сегодня политика государства в отношении бездомных крайне лицемерна. Мы никак к ним не относимся. Это некое аномальное явление, системная ошибка. И в основном помощь бездомным – участь неравнодушных людей, занимающихся доброй подвижнической работой. А я считаю, что власть обязана сформировать своё отношение к проблеме.

Специалисты говорят: если человек находится на улице больше трёх месяцев, то он сам с неё уже не уйдёт. Происходят изменения психики, надламывается что-то внутри. Это болезнь, состояние, в котором он уже не способен помочь сам себе. Нам необходимо принять тот факт, что жить на улице нельзя. МЧС должно зачищать города, поскольку бродяжничество как явление относится к разряду чрезвычайных ситуаций. И таким людям мы должны дать место в коммуне, созданной на базе разрушившихся сельских хозяйств. И вот как раз здесь государственные и общественные силы могут создавать программы, чтобы бездомные трудились, имели медицинское обеспечение, тёплую постель, начали зарабатывать и откладывать деньги на собственное жильё. Но есть люди, которые живут на улице годами. Они больны алкоголизмом, наркоманией, токсикоманией. У них психические расстройства в очень тяжёлой стадии. Такие сами никуда не поедут. Для них нужно создавать особые общины, уже с более строгим режимом содержания. Эдакие медико-социальные учреждения, где за ними будет вестись контроль.

– Бездомные на улице не нравятся никому, и это понятно. А в чём вы видите опасность детских конкурсов красоты? Почему считаете, что их нужно запретить?
– Конкурс красоты – это не конкурс талантов. Эти соревнования основаны на сравнении параметров, улучшение которых не зависит от старания детей. Ребёнок может научиться бегать или прыгать, а вот внешние данные либо есть, либо их нет. После подобных мероприятий проигравшие девочки получают установку, что они некрасивые. А это мощный удар по психике. В творческих и спортивных состязаниях ты можешь совершенствовать своё мастерство, просто надо больше стараться. А вот после конкурсов красоты у тебя один путь – лечь под нож пластического хирурга или сесть на изнурительную диету.
Я также против пропаганды «бодипозитива» (феминистское движение, отстаивающее права людей с лишним весом под лозунгом «любви к своему телу». – Ред.). Я против всех этих моделей «сайз-плюс». То, что сейчас провозглашается нормой, избыточная масса тела, – огромная опасность для здоровья. Конечно, стыдно и неудобно, когда тебя травят за то, что ты толстый. Но если ты полный и тебе внушают, что это нормально, – тоже получается перекос. Такой ребёнок будет страдать сердечно-сосудистыми заболеваниями, которые проявятся у него уже к двенадцати годам. Разве это любовь к своему телу?
А кто продвигает подобную моду? Корпорации. Современный бизнес – бизнес для жирных. Макдональдс, кока-кола, всякие там батончики, быстрая еда – это всё опасные продукты. Я, кстати, предлагал существенно ограничить использование трансжиров в пищевых продуктах. Как продуктовое лобби тогда всколыхнулось! «Это нельзя! Это неправильно!» А Дания первая пошла по этому пути, потом многие другие страны поддержали. Почему? Потому что трансжиры – основа современного фастфуда. Любой справочник вам расскажет о канцерогенности этих добавок, о том, что они вызывают ожирение и нарушения эндокринной системы. Но это бизнес, в нём крутятся миллиарды миллиардов долларов. И, естественно, голос разума и научного сообщества совсем не слышен на фоне рёва рекламных воззваний тех, кто на этом делает деньги.

– В вашей биографии упоминается очень много законодательных инициатив. И почти все они содержат слова «запретить», «ограничить», «отменить». Таким образом можно понять, против чего вы протестуете. А не могли бы вы сказать, за что вы выступаете?
– В любой инициативе есть две стороны – за и против. Я выступаю за защиту традиционных ценностей, следовательно, против их искажения. Например, я – за материнство. Особенно за мам, у которых трое, четверо, пятеро детей. Считаю, что материнская миссия должна расцениваться как выполнение государственного задания, как госслужба. Я против того, чтобы многодетная женщина после истечения декретного срока шла на работу. Однако на мизерные суммы от соцподдержки не проживёшь. Нужно предоставить право людям, которые не отдают детей в сады, а воспитывают самостоятельно, получать от государства вознаграждение. Я считаю, что если у мамы пятеро детей, то она должна получать полноценную зарплату – тридцать или сорок тысяч рублей. Чтобы у неё всегда были деньги на подгузники и еду.

– Я считаю, что самое опасное и печальное событие, которое произошло в России, – это Февральская революция. Поэтому Российская республика вызывает у меня много вопросов. Но и СССР – тоже. Я родился в Советском Союзе и понимаю, что наша история очень сложная, красить её в белые и чёрные цвета невозможно. «Россия», на мой взгляд, – идеальное название. Хотя я безусловный монархист. России нужен сильный правитель, собиратель, концентрирующий нацию, заботящийся об экономике. Слабый государь всегда приводит к ужасным последствиям. Руководитель страны по духу должен быть самодержцем, императором.