– В детстве мне одна ясновидящая нагадала, что в прошлом воплощении я была знаменитостью, скорее всего танцовщицей. А ведь я действительно танцую без всякой школы – видимо, сказывается опыт прошлой жизни. Более того, ребёнком я мечтала о балете, но потом это ушло. Помню себя на одной из фотографий в родительском альбоме: крохотуля в балетной пачке. А петь я начала ещё до того, как заговорила. Думаете, слова ясновидящей меня удивили? Ничуть! Более того, я уже тогда не сомневалась, что и в этой своей жизни стану звездой, артисткой, и моё имя будет у всех на слуху. Знаете, я считаю, что родилась для жанра мюзикла, но в СССР, увы, таких музыкальных спектаклей не ставили.

– Поэтому решили стать драматической актрисой?
– Мало ли что я решила! Родители и слышать не хотели ни о каком моём актёрстве. Хотя росла я в семье, где хватало талантов. Мама была прекрасным хирургом и потрясающе исполняла романсы. Сестра старшая тоже пела изумительно, однако выбрала профессию врача. А могла бы стать оперной певицей, у неё голос классического плана. Не пел в семье только папа. Он был автором учебника, по которому многие годы учились будущие стоматологи во всём Советском Союзе. Как раз перед войной родители переехали из Киева в Казань, где папа получил кафедру профессора. Там я и родилась перед самой войной. В общем, у нас музыкальная семья. Но родители решили, что я должна получить профессию, связанную с иностранными языками. Для этого мама взяла для меня гувернантку – женщину, которая вернулась в Россию из Шанхая и хорошо знала английский язык. Мне было четыре года, когда она поселилась в нашем доме и стала учить меня английскому. А в школе я учила немецкий. Это уже по настоянию папы – он хотел, чтобы я знала ещё и этот язык. Кстати, в мой последний школьный год случилась такая история: меня невзлюбила учительница немецкого. Она была совсем молодая и интересовалась моим ухажёром, тоже десятиклассником. Я понимала: из ревности она на экзаменах поставит мне тройку, хотя немецкий язык я знала прекрасно. Решила, что пойду сдавать не немецкий, который десять лет учила в школе, а английский. Одноклассники только ахнули: «Ну Вайсиха даёт!» Меня в школе Вайсихой звали, потому что моё имя при рождении – Ида Вайс. Я пошла и сдала на пятёрку.

– Однако знание языков вам здорово пригодилось.
– Это правда. Теперь думаю: надо же, мама с папой будто знали, что мне обязательно нужно знать языки, особенно английский. Зубрила ведь из-под ремня, не понимала, зачем мне это надо! После школы по требованию родителей поступила в иняз, получила диплом преподавателя английского. И знание языка стало моим преимуществом, когда уехала в США. Помогло подняться. Судьба всё-таки есть. И любое наше умение, любое наше знание обязательно пригождается.



– Как же вы оказались на сцене?
– Началось всё в Иркутске, куда родители переехали после войны. В этом городе была очень культурная публика – ссыльные. Бандитов тогда ссылали дальше, а в Иркутск – интеллигенцию. В городе работали филармония, ТЮЗ, Театр музыкальной комедии… Я смотрела все спектакли, жила этим. И родители ничего не смогли сделать с моим стремлением оказаться на сцене. Переведясь в инязе на заочное отделение, поехала в Москву поступать в театральное училище. Готовил меня артист Иркутского драматического театра Серебряков. Я была уверена, что поступлю. И действительно прошла все три тура. Казалось, уже могу радоваться, но меня вызвали люди с портфелями и сказали: «Вы уже поступили в один вуз, теперь хотите ещё в один? А у нас за дверью стоят те, кто мечтает только об актёрской профессии». Короче, не приняли. Это был удар! Жизнь кончена. И Москва-река казалась единственным выходом. К счастью, я не наделала глупостей. На самом деле мне тогда крупно повезло.

– В чём?
– Вот никогда не знаешь, чем для тебя обернётся даже вроде бы очевидное поражение. Стань я драматической актрисой, не получила бы то, что в итоге обрела. В общем, вернулась в Иркутск. Окончила институт, в котором был свой студенческий театр миниатюр, одновременно была студенткой музыкального училища. И пела. Я ведь ещё в девятом классе победила в конкурсе самодеятельности с «Песенкой про пять минут», её исполняет Людмила Гурченко в «Карнавальной ночи». Меня приглашали участвовать в концертах. Так всё и сложилось. После иняза оказалась не с указкой у школьной доски, а в Орловской филармонии, в которой начала работать ещё студенткой. Потом – в Харьковской филармонии, Горьковской, Владимирской… Ох и помоталась я тогда с концертами! Во время одних таких гастролей познакомилась с первым мужем Вячеславом Ведищевым, акробатом, работающим на эстраде. Мне было двадцать лет, мужчины меня абсолютно не интересовали – только творчество.



– То есть это был брак по расчёту?
– Можно и так сказать. Слава позвал меня в Москву. А я хотела в Москву. Ну и всё. В двадцать один год родила ему сына Володю. Моя мама так попросила назвать внука. В честь князя Владимира Великого. Сейчас мой сын – блестящий музыкант. А Слава известный был артист в те годы. Он меня представил Олегу Лундстрему, тот пригласил в свой оркестр… Это был изумительный человек. Культура высочайшая! Таких сейчас нет. Мы увиделись тридцать пять лет спустя в Лос-Анджелесе. Как Олег Леонидович вёл себя, как держался – ах!.. Но в его оркестре я проработала недолго. Приходилось всё время ездить, а мы со Славой только поженились, хотели быть вместе. Поэтому, когда Утёсов сказал: «Беру вас обоих», – я ушла от Лундстрема и перешла вместе с мужем в оркестр Леонида Осиповича. Но и в нём не задержалась. Мне хотелось идти дальше, а я застряла тут на трёх-четырёх песнях. Аранжировки были дорогие, потому репертуар не меняли. Когда я сказала «ухожу», Утёсов очень обиделся: «От меня никто ещё не уходил!» Я: «Дорогой Леонид Осипович, вы нашли свою лебединую песню, а мне до этого ещё далеко-далеко. Поэтому нельзя стоять на месте. Простите!» Я и сейчас всегда знаю, чего хочу. А когда знаешь, то тебе легко принимать решения, слезать с печи, на которой, может быть, и славно лежится. Тепло. Но я это не люблю. Лёжа на печи, не выплатить Богу аренду за талант. Мы ведь все – арендаторы.

– В конце шестидесятых вы стали настоящей звездой!
– В 1966-м я победила в Первом всесоюзном конкурсе советской песни. В 68-м – вышла по продаже пластинок на первое место. А ведь тогда уже пели такие звёзды, как Муслим Магомаев, Иосиф Кобзон! Моя «Песенка о медведях» из «Кавказской пленницы» разошлась семимиллионным тиражом! Многие считали, что я выскочка, раз пою не как все – скромно стоя у микрофона, – а изощряюсь, придумываю какие-то ходы… Серьёзные неприятности начались у меня после фестиваля в польском Сопоте, куда меня отправили не участницей, а гостем, как обладательницу миллионного тиража пластинок. И вот там я исполнила лишнюю песню. Меня принимали очень хорошо, вызывали на бис – должна же я что-нибудь спеть! И спела песенку Владимира Шаинского из своего репертуара, она только что в СССР была признана лучшей песней 1968 года. Но в программе она не значилась, и оказалось, что Шаинский уже не в фаворе. Но я-то этого не знала! И влипла. Меня вызвали в министерство и отчитали: злоупотребила! Дальше – больше: моё имя не поставили в титры «Кавказской пленницы» и «Бриллиантовой руки». Ладно, утешала я себя, это мелочи. Хотя столько шишек получила за «Помоги мне!»… Создал фильм Гайдай, Зацепин написал музыку, Дербенёв – стихи, а меня обвинили в пошлости! Отняли ансамбль, с которым я работала… Сказали: «Нам срочно нужны хорошие музыканты для зарубежных гастролей, а вы себе новых найдёте». Новый ансамбль тоже отобрали через четыре месяца. Кажется, даже избили музыкантов. Тёмная вышла история.

– У вас было столько врагов?
– У меня никогда не было врагов. Может, только завистники. Я никогда не скандалила, даже если возникала ситуация. Просто умывала руки. И в этот раз не стала бороться. Лишь сказала себе: всё, Аида, больше музыкантов у тебя не будет. И пошла к композитору Юре Силантьеву: «Юрочка, запишите мне фонограмму моих песен». С ней я сделала новую программу. Меня сейчас называют «первой фанерщицей», но это не было «фанерой». Я не просто раскрывала рот – я пела. Записано только музыкальное сопровождение. А поскольку музыкантов нет, мне надо было чем-нибудь украсить сцену. И я взяла троих братьев-близнецов. Чеченцев. С потрясающей пластикой. Они танцевали. Это был уже совсем другой жанр, который я придумала. Из-за этого шоу я сначала попала в немилость у Екатерины Фурцевой, тогдашнего министра культуры, а потом в чёрный список артистов, которым следует перекрывать кислород. И мне его перекрывали с большим размахом.

– И тогда вы решились на переезд?
– Да. Шёл 1980 год. Я уехала с мамой, сыном, вторым мужем Борисом, музыкальным руководителем моего последнего ансамбля, и несколькими моими собачками. Мне сказали, что породистых собачек при необходимости можно продать. Что поделаешь, я была к этому готова! Поэтому и в чемоданах лежали не только мои наряды, но и всякая сувенирная мелочь вроде матрёшек, годная для продажи за границей. И ведь на самом деле приходилось выступать в роли уличной торговки! Зато у семьи был лишний доллар. В США нас, разумеется, никто не ждал, никому мы там не были нужны. На моё заявление «Я советская певица, я звезда!» мне отвечали в американских агентствах: «Это там вы были звездой, а здесь вас никто не знает. Уходите!» Однажды, чтобы хоть немного заработать, пришлось выступать в тюрьме! Могла ли я такое представить раньше? Вот с чем пришлось мириться – и это после полных залов в СССР! Но Россия всё равно моя страна. Я очень благодарна судьбе, что родилась здесь, а не там. Ту высокую культуру, которую я получила в России, я понесла туда, за океан. Я не проспала там ни одного дня! Приехала в Америку – и сразу пошла учиться в Колледж искусств наравне с юнцами, хотя мне уже было сорок лет. И ни капли не комплексовала! Вообще чувствовала себя молодой – как тогда, когда приехала покорять Москву. В 1982 году я уже пела бродвейскую программу в Карнеги-холле!

– Муж был вам опорой?
– Нет, наши дороги с Борисом разошлись очень быстро. Он сам сказал: «Я не хочу быть связан с тобой». И мы сразу порвали близкие отношения, хотя продолжали какое-то время работать вместе. Он был младше меня на девять лет. Удивительный человек, я его вспоминаю с большой теплотой. Кстати, Борис привёл меня в церковь, за что я ему очень благодарна. Он был глубоко погружён в религию. Но с ним в США, я считаю, случилась трагедия. Психика надломилась. Увы, Борис покончил с собой. И церковь не помогла. Мужчины – такие слабые. Мы, женщины, должны им помогать. Но я своему второму мужу, к сожалению, помочь не смогла.

– А с третьим мужем у вас вышла остросюжетная история.
– О да! Вообще моя жизнь – американские горки! (Смеётся.) Третий муж был настоящий миллионер. Я пела в фешенебельном «Фрайерс-клаб» в Беверли-Хиллз. Это уникальное место, там выступали абсолютно все звёзды, включая Фрэнка Синатру, Боба Хоупа… Там Джей увидел меня, узнал мой номер телефона через какого-то агента. Стал звонить, просил о встрече, говорил, что всё сделает для меня, что я буду в Голливуде и всё такое прочее. Ну и поженились. Джей дал мне абсолютно всё – шикарный дом, возможность покупать любые наряды и украшения, мы с ним много путешествовали по миру. Но он хотел, чтобы я заплатила за это свободой, перестала выступать. Я согласилась, но очень быстро поняла, что без сцены, без настоящей работы не могу. Сказала Джею, что ухожу от него. Он всеми способами пытался меня вернуть – не помогло. Тогда он решил наказать меня при разводе. Хотел оставить нищей. Даже пытался усадить в тюрьму. Я через такое прошла! В результате отсудила у него рояль, автомобиль и украшения. Занимаясь этим ужасным разводом, подорвала здоровье. Когда все суды закончились, врачи поставили мне диагноз «рак третьей стадии» и отказались делать операцию. Говорили – поздно. А я знала, что не поздно. Нашла клинику, где согласились прооперировать и провести химиотерапию… Незадолго до этого я встретила своего четвёртого мужа, Наима. Он бизнесмен, родом из Израиля. Мы познакомились, когда я пришла к его сыну, занимавшемуся видеозаписями, чтобы размножить кассеты с моими выступлениями. Наим буквально выхаживал меня во время болезни. А ведь мог бросить! Я не могла этого не оценить, поэтому, когда поправилась, вышла за него замуж. И вот уже столько лет мы вместе.

– Однако сильно вас судьба испытывала!
– Сейчас, спустя годы, я вот что думаю о своей болезни: это Бог испытал меня и увидел, что я сильная. Узнав, что почти обречена, я не запаниковала, это был лишь сигнал к сражению. Я этот бой приняла. И победила. Думаю, победила ещё потому, что вовремя исправила ошибку, которую совершила. Ведь рак случается, когда дух надламывается, когда мы теряем свою миссию. И тогда начинаем съедать сами себя. С тех пор я каждый день молюсь и спрашиваю: правильно ли я поступаю? И Бог меня ведёт. Без этого нельзя. Особенно артисту. Ведь у нас очень серьёзная профессия. Мы в ответе за то, что несём людям. Развлечение – это ресторан, кабаре. А сцена – святое!