В далёкие времена, когда я был ещё совсем молодым человеком, однажды по дороге из школы мне повстречался давний приятель Серёга Ломов.

– А у меня дома есть кое-что интересное, – заинтриговал Лом и, перейдя на шёпот, добавил: – Из-за кордона привезли.
– Покажешь?

Серёга кивнул, и мы направились к его подъезду. Дома друг взял со стола огромный, толщиной в кирпич, альбом в блестящей суперобложке.

– Видал? На, смотри, но аккуратно. Это для знакомого из Германии привезли, он интересуется. Наверняка денег стоит немереных.

Я принялся листать страницы заграничного альбома. Вначале шёл текст на немецком, потом репродукции. Но что это были за картины! Множество отвратительных уродцев, какие-то ужасные крысы в человеческой одежде, обезьяны с длинными ножами в руках, летающие рыбы с конскими черепами.

– Фу, что это? – спросил я Серёгу. – Какие-то гады.
– Это черти, они издеваются над бедным монахом, – авторитетно разъяснил Серёга и ткнул пальцем в одинокую согнувшуюся в молитве фигурку. – Художник жил в Европе много лет назад и звали его… Вот, читай – Хиеронимус Босх.
Так я впервые познакомился с творчеством загадочного художника из Нидерландов.

Пройдёт время, и в музеях Мадрида, а потом и Венеции, я увижу подлинники мастера, создавшего мир неповторимых образов света и тьмы. Но самую первую встречу с преподобным Антонием Великим из того альбома я запомнил на всю жизнь. На картине подвижник углубился в молитву, а множество бесов пытаются помешать. Но святой одной лишь фразой из псалмов поражает нечистое воинство.

Чего только не придумает вражья сила, лишь бы прекратилась в мире молитва святых угодников! Их усилиями в советские годы удалось разогнать почти все монашеские общины. Но и тогда молитва не прекращалась, она просто перекочевала в скромные домики на окраины провинциальных городков, в подвалы и на чердаки.

Сейчас возрождаются монастыри, и вновь звучит монашеская молитва. Но и враг не дремлет. Вот об этих духовных баталиях мне и хотелось бы рассказать.

Женскому монастырю местные власти по просьбе игуменьи передали руины православного храма в одной из заброшенных деревень. До революции здесь жили сотни семей, весной и летом трудились на земле, а на зиму, собираясь в строительные артели, уходили работать в большие города. Жителей было много, потому и храм построили внушительных размеров, а рядом соорудили священнический дом.

После революций и войн народу в деревне поубавилось. В шестидесятые населённый пункт и вовсе признали неперспективным. Последние жители ушли, остались лишь разрушающаяся церковь и заброшенное кладбище.

С монахинями жизнь вернулась в деревню, вслед за подвижницами перебралось и несколько семей. Одна женщина приезжает помогать матушкам заготавливать на зиму сено. Несколько лет назад она после рабочего дня осталась ночевать в скиту, что недалеко от монастыря, уже собиралась лечь, но глянула в сторону храма и застыла от удивления. Во всю высоту церкви стояла огромная светящаяся фигура человека в полном священническом облачении. Женщина побежала за стареньким отцом Филиппом, который остался в скиту за главного и служил в восстанавливаемом храме.

– Вот те на! – батюшка в недоумении почесал затылок. – Утром сходим, поглядим, авось растворится.

Перекрестился и велел идти спать.

Однако утром фигура не растворилась. Более того, жители скита наблюдали её в течение трёх суток. Те, кто посмелее, подходили совсем близко, но и тогда фигура не исчезала, превращаясь во множество крошечных водяных шариков, словно это была радуга.

Вскоре в скиту на месте, где когда-то стоял домик дореволюционного священника, игуменья решила поставить дом, где могла бы иногда уединяться и молиться в тишине. Красивый двухэтажный особняк собрали всего за сезон. В гостиной на первом этаже сложили камин и к ноябрю уже справляли новоселье. Батюшка Филипп освятил жилище.

Как игуменья ночевала первую ночь, неведомо. Но отец Филипп, донимаемый бессонницей, рассказывал, что незадолго до рассвета взревел мотор матушкиной иномарки. Не разбирая дороги, машина пронеслась мимо скита и умчалась вдаль.

Наутро отец Филипп обнаружил дверь нового дома раскрытой нараспашку и подивился поспешности, с которой матушка покинула скит. Неделю спустя батюшка приехал в монастырь, и мать игуменья подозвала его к себе.
– Знаешь что, отец Филипп, – обратилась она к священнику, – я тут подумала и решила, что новый дом больше подходит для вас, скитских. А конкретно – для тебя. Вот ключи, перебирайся и живи. Я больше не стану там останавливаться.

Батюшка, не ожидавший такого поворота, лишь озадаченно поблагодарил и в тот же вечер отправился исполнять матушкину волю. Расположившись в спальне на втором этаже, вычитал монашеское правило и в подрясничке, как и положено монаху, улёгся в постель.

Долго ли спал батюшка Филипп, он и сам сказать не может. Только помнит, что проснулся ночью от звуков игравшего внизу рояля. Удивился себе: как это он не заметил инструмента, рояль не губная гармошка, мимо не пройдёшь.
Он ещё дремал какое-то время и слушал красивую мелодию. «Хорошо играет», – отметил батюшка. Потом, не открывая глаз, подумал: стоп, а кто же это может играть? Ведь священник точно помнил, что запер входную дверь на два оборота. Благодетели, что ли, пожаловали? Но матушка его ни о чём не предупреждала.

Иеромонах встал с кровати, спустился на первый этаж и увидел, что вся гостиная уставлена подсвечниками с горящими свечами. Посредине комнаты за роялем спиной к отцу Филиппу сидел офицер в сапогах и мундире времён Первой мировой. Он вдохновенно играл. Единственной несуразностью была голова офицера. Почему-то отцу Филиппу показалось, что это голова кота.

Внезапно кот в мундире повернулся к монаху. Тот вместо ожидаемой кошачьей морды увидел лысую голову с усатым лицом не кого-нибудь, а Григория Ивановича Котовского, легендарного комбрига, чьё имя носила средняя школа, где некогда учился отец Филипп.

«Я – Котовский!» – как в известном фильме, произнёс кумир далёкого советского детства. Одной этой фразы оказалось достаточно, чтобы иеромонах в подряснике и тапках на босу ногу пробкой вылетел из дому. Холодной ноябрьской ночью, не разбирая дороги, старик помчался к спасительному скиту.

С тех пор дом так и стоит никем не востребованный.

Ещё находясь под впечатлением от истории отца Филиппа, я отправился по делам в епархиальное управление и там встретился со знакомым священником, человеком серьёзным и мною весьма уважаемым. Назову его отцом Сергием.
– Батюшка, – говорю ему, – люди историю рассказали, а такие врать не будут. Даже не знаю, что и думать.

Священник меня выслушал, улыбнулся и сам принялся рассказывать.

Когда отец Сергий ещё только начинал свой путь в православии, его познакомили с одним игуменом. Этот монах и Серёжин духовный отец были большими друзьями, когда-то учились в одном классе семинарии.

Игумен Николай обладал необыкновенной способностью – любого человека «читал», словно книгу. Жил в монастыре не вместе с братией, а отдельно, во флигеле. Всё потому, что братия однажды возроптала и заявила наместнику, что совершенно невыносимо, когда рядом живёт человек, знающий о тебе абсолютно всё, вплоть до того, что может сказать, сколько раз за утро ты прочитал «Отче наш».

И хотя отец Николай всячески скрывал свои способности, но порой, забываясь, попадал впросак. Начинал отвечать вслух на мысли окружающих.

– Иногда он приезжал к нам на приход, – вспоминал отец Сергий. – Мы отправлялись пообщаться в трапезную, но моя староста никогда с нами не трапезничала. Она говорила: невозможно разговаривать с человеком, который слышит то, о чём ты в этот момент думаешь.

Помню случай, когда мы с батюшкой заговорили об одном молитвословии, которым очень редко пользуются современные священники. Я сказал, что вообще не представляю себе его содержания. На это отец Николай возразил:
– Знаешь. Ты читал его целых пять раз.

Потом, когда оказался в родительском доме, мой взгляд упал на одну старинную книгу. Я вспомнил, что именно по ней учился читать на церковнославянском. Открываю, и вот он, тот самый чин, о котором мы разговаривали с отцом игуменом!

Став священником, я продолжал бывать у отца Николая. Однажды по дороге в его монастырь заехал на подворье старинной женской обители навестить знакомую послушницу. Знаю её очень давно, девчонка высокого роста и крепкого телосложения, много лет занималась восточными единоборствами. В то же время она ходила на службы в храм, пела на клиросе и любила играть на фортепьяно. Я тоже был прихожанином этого храма, там мы и познакомились.

Девушка мечтала поступить в монастырь, но всё время искала какую-нибудь отправную точку, достигнув которой могла бы сказать себе: ну вот, теперь я спокойно ухожу в монастырь. Такой отправной точкой она назначила себе победу в престижном соревновании по карате и получение чёрного пояса. В тот же год на удивление легко одержала заветную победу и, став обладательницей пояса, ушла в монастырь добиваться уже духовных побед.

Встретившись с будущей инокиней, я заметил в её глазах тревогу. После нашей последней встречи девушка заметно сдала.

– Мне не очень нравится, как ты выглядишь, – забеспокоился я. – С тобой всё в порядке?
– Да, у меня всё хорошо, – ответила она, отводя взгляд в сторону.

И всё же, расставаясь, обратилась с неожиданной жалобой.

– Смотри, – показала она руки, обнажив оба запястья. – Видишь, сплошные синяки? И так до локтей.
– Ого, – подивился я. – Тебя с чёрным поясом кто-то бессовестно обижает, а ты смиряешься с насилием и молчишь?
– Этот кто-то приходит каждую ночь, – вздохнула девушка. – Стоит мне задремать, он уже тут как тут, больно хватает за руки, пугает и не даёт уснуть.
– Ты его когда-нибудь видела?
– Видеть не видела, кроме приблизительных очертаний, но чувствую его сильные руки. Вместе с ним приходит страх. Спроси у отца Николая, что мне делать. Он монах опытный, а здесь мне не с кем посоветоваться.

Моё посещение отца игумена прошло как обычно. Я исповедался, мы попили чаю, и я засобирался в дорогу. Но перед тем, как уехать, решил поговорить с батюшкой о знакомой. Опережая заготовленную мною тираду, отец Николай остановил меня знаком руки и произнёс:
– Всё это время только о ней и думаю. Передай той послушнице мои слова. В следующий раз перед сном пусть правую руку спрячет под себя, а левую нарочно выставит, словно приманку, чтобы «гость» за неё ухватился. А как схватит, так сразу с правой пусть наносит удар в голову. Она знает, как это делать, её учить не надо.

На обратном пути я заехал к знакомой и передал слова игумена. Выслушав благословение, она сначала удивилась, а потом улыбнулась.

Месяц спустя я снова ехал тем же маршрутом. Первым делом решил узнать, как дела у девушки. Когда вызвал её через дежурную послушницу, увидел совсем другого человека. Некогда осунувшуюся, измученную бессонницей и постоянным страхом знакомую было не узнать. Передо мной стояла улыбающаяся, радостная, уверенная в себе девчонка. Заприметив меня ещё издали, с ходу протянула мне руки.

– Вот, смотри, ни одного синяка! Передай от меня огромную благодарность отцу Николаю. Я всё сделала, как он сказал, левую руку выставила вперёд, а правую завела за спину и сжала в кулак. Лежу, вроде дремлю, а сама в ожидании. Как только мучитель явился и снова ухватил за руку, я тут же отработанным приёмом нанесла удар в область предполагаемой головы. И не промахнулась. Фу, какое мерзкое шерстяное создание! На ощупь очень похоже на кошку. Отлетел от меня в сторону и кричит: «Ой, как больно! Что ты дерёшься? Вам же не положено!» «Знаю, что не положено, – отвечаю. – Так я ведь не по произволу, а по благословению. Приходи, шерстяной, теперь на тебе буду удары отрабатывать!» И что ты думаешь, – смеётся юная подвижница, – вот уже месяц как он забыл ко мне дорогу.

С той поры прошло лет двадцать. Отец Николай упокоился на монастырском кладбище, а мать Ангелина теперь благочинная в своём монастыре, и вся бесовская братия обходит её обитель за километр. Но у меня возникла мысль: а если попросить матушку ночь-другую провести в том доме с играющим роялем?

Живо представил, как матушка подходит к инструменту, хлопает по плечу «музыканта» и говорит:
– А вот здесь сфальшивил, браток.

Музыкант поворачивается и обиженно заявляет:
– Я – Котовский!

Та, поднося к его носу совсем не женский мозолистый кулак, парирует:
– А я мать Ангелина из Н-ского монастыря, и шутить со мной не надо.

Нужно будет спросить у отца Филиппа, умеет ли кто-нибудь в скиту играть на рояле.