Когда у Севки спрашивают, как же он вынес такие жуткие мучения, он сразу вспоминает каникулы в деревне. Вспоминает, как мечтал поменяться биографиями с дедом, заставшим мальчишкой войну, чтобы хоть одним глазком, да хоть бы в окошко увидеть настоящего врага. Конечно, лучше бы дед воевал, думал Севка, мог бы сыном полка устроиться или в партизаны уйти. Но в обычной оккупированной деревне тоже врагов хватало, жили в каждом доме по нескольку человек. Хотя ничего особенного дед не рассказывал, получалось – пожили да ушли.

Мне бы хоть одного врага на каникулы, мечтал Севка. Летом его отправляли к деду в деревню, а там не то что врагов в доме, домов почти не осталось. Севка, считай, единственным взрослым внуком был на всю деревню, остальные – мелюзга. От безысходности ему даже пришлось петуха принять за условного противника. А петух, как назло, равнодушным оказался, нет бы броситься коршуном, а он только шею вытягивал и смотрел на всё свысока, философически – по дедушкиному выражению. Севка и камнями в него, и палкой, а он прокукарекает в небо и вышагивает победителем.

Дед вспоминал, что у них в детстве почти все петухи драчливыми были. А драчливыми, так ему один ветеринар объяснил, петухи становятся от раненной психики, впрочем, как и люди. А у нашего петуха, говорил дед, психика мирная, устойчивая. Зачем ему с мальчишкой драться, вот на другого петуха он, может, и отреагировал бы как на соперника, чтобы перед курами повыпендриваться.

Севка схватился за мысль – повыпендриваться. Привязал на голову красный бант от дедушкиной кровати, набросил банное полотенце на плечи, присел на корточки, кукарекать он к тому времени уже научился, и в таком виде предстал перед петухом. Вместо того чтобы напасть, петух взлетел на дрова и прокукарекал – все куры сбежались, и Севка понял, что такое курам на смех, позавидовав в очередной раз дедушкиному военному детству.

Перспектива военных действий появилась, когда Севка узнал, что соседка, баба Тоня, козу бодучую купила. Тоня жаловалась деду, что все ляжки у неё теперь в синяках, и даже хотела представить доказательства. Но дед занекал, закашлялся и сказал: «Поздно, Тоня, раньше надо было показывать». А Севка подумал, что ничего не поздно, самое время бежать козу выслеживать.

Вид у козы и правда был бандитский, точнее пиратский, из-за чёрного пятна вокруг правого глаза. Привязанная к столбу, она щипала траву, не реагируя на приближение Севки. И когда Севка сказал «эй, ты, одноглазая», коза оторвалась от травы и проблеяла. Севке показалось, что проблеяла она жалобно, но он отогнал эту мысль. Да и вообще, непонятно пока, что делать с этой козой, но уж точно не жалеть, потому как врага жалеть не полагается. А может, её в плен взять, подумал Севка, верёвку отвяжу и в лес к партизанам отведу. Он решительно дёрнул травы, получился неплохой букет с синими цветочками. «Жуй, одноглазая». Коза с аппетитом зажевала цветочки и ткнула мордой Севке в плечо. «А теперь сдавайся, – грозно произнёс он, – будешь сопротивляться, волку отдам, никакие партизаны не помогут», – предупредил Севка, разматывая верёвку.

Шли они по лесу около часа. Севка знал дорогу, дед его водил. Идёшь, идёшь прямо и на поляне оказываешься, в войну партизанам там еду оставляли. «В плену будешь жить, – объяснил Севка козе, – наши придут, решим, что с тобой делать». Привязав козу к берёзе, он побежал обратно в деревню, а там уже Тоня металась – козу украли. Дед в упор посмотрел на запыхавшегося Севку. «Она сама в плен сдалась», – ответил Севка на незаданный вопрос. Он и раньше удивлялся, как это дед умеет, не задавая вопроса, получать ответ.

Вот и сейчас почтальонша кричит: «Палыч, тебе письмо». А ведь Севка точно знал, что дед никому писем не пишет, а ответ пришёл. Дед и сам не ожидал, даже испугался – что там ещё стряслось. Оказалось радостное событие, внучку привезут в кои-то веки.

Севке было известно, что параллельно с ним в другом городе существует Маринка, его двоюродная сестра, старшая всего на три месяца, и что её на лето тоже отправляют в деревню, в параллельную, как говорил дед, поэтому они с Маринкой никогда не пересекаются. Вот отец её, дядя Коля, папин родной брат, приезжал к ним в гости. Дядя Коля тогда ещё сказал, что Маринка за мамкину юбку держится – не оторвёшь.

Севка помнил мамкину юбку и был уверен, что через три дня явится сопливая предательница, хуже козы с петухом. И когда Севка увидел Маринку, он сразу вспомнил козу. Жёлто-фиолетовое пятно, оно же фингал, окружало Маринкин глаз. Плюс взгляд исподлобья, длинная чёлка, сбитые коленки, и сама – на голову выше Севки. В руках она крутила верёвку с петлей на конце. Такие верёвки Севка видел в кино у ковбоев, и с мамкиной юбкой всё это не вязалось, и он подумал о внезапном вторжении вероломного врага.

Уже после обеда Севка, связанный той самой верёвкой, лежал в курятнике. Он, конечно, мечтал о враге, но не предполагал, что враг может оказаться настолько обученным. Мешок на голову, сбить с ног, связать и оттащить в курятник – нужна специальная подготовка. На помощь не позовёшь – перед дедом стыдно. И когда дед с Маринкой пришли собирать яйца, Севка сказал, что проводит эксперимент по выживанию в условиях плена. Маринка захихикала, а дед сказал, что лето намечается весёлое, главное, чтобы все живы остались.

Мяч был на Севкиной стороне, и, когда легли спать и дед захрапел, Севка предложил Маринке показать кое-что на чердаке, но если она боится темноты, то можно до утра подождать. Они вышли из дома. На чердак вела приставная лестница. Пропустив даму вперёд, Севка убрал лестницу и пожелал Маринке спокойной ночи.

Под утро Севке снился сон, будто он плывёт по реке, а Маринка стоит на высоком берегу и смеётся над ним. А Севка понять не может, что такого смешного, плавает он отлично, и плавки на месте. Он, когда проснулся, сразу руку под одеяло сунул – проверить, действительно ли всё на месте. Мокро! Простынь мокрая! Такого с ним никогда не случалось. Он откинул одеяло и вскочил, но тут же нырнул обратно. Маринка стояла на высоком берегу, то есть лежала в своей кровати и хихикала.

Севка решил вести себя как ни в чём не бывало, не жаловаться же деду на девчонку, она же ничего деду насчёт чердака не сказала. Даже лестницу поставила на место, только вот как она оттуда спустилась – загадка. Спрыгнуть без последствий – вряд ли, по верёвке – куда её там привяжешь. Он эту загадку за десять лет не разгадал.

Он и Маринку не разгадал – смелая, умная девчонка, таких не бывает. Каждое лето он думал, какая она теперь стала, надеялся, может, всё забудется и дед разрешит привезти Маринку. Годы шли, но почему-то ничего не забывалось. Как такое забудешь, дети чуть не погибли.

Они тогда на болота пошли, что даже взрослые сами себе запрещали. Ходили, конечно, за ягодами, но знали, куда наступить. Дед рассказывал, в войну там с десяток немцев утопло. Севка не хотел идти, пока Маринка не сказала, что он мёртвых немцев боится. Вот и пошли. Хорошо, чисто случайно дядька из соседней деревни оказался поблизости, услышал, когда они орать начали. Дядька и сам тогда готов был орать, городской, в гости приехал, прогуляться пошёл и заблудился. Силы хватило, вытащил Севку и половину Маринки.

После этого случая у деда терпение лопнуло, он телеграмму дал Маринкиному отцу, чтобы забирал. Дед молодец, он долго терпел, целых две недели, ночью уснуть боялся. Севка тоже боялся ночью уснуть, на всякий случай, вдруг Маринка опять ему наводнение устроит. Хотя понимал – Маринка не дура, воду лить в одно и то же место не станет. Это у него мозгов не хватило, в следующую же ночь Маринке воды налил. Она тогда покрутила у виска, говорит, ноль фантазии, ты бы меня ещё пастой намазал.

Вот лягушонка в чашке с молоком она оценила. И лягушонок не подвёл, вовремя выскочил, только Маринка чашку поднесла ко рту. Потом она уже каждый раз ложкой мины проверяла. Но червяка на спор раскусила. Севка не ожидал такого успеха, он только вид сделал, что раскусывает, а она своего тяпнула пополам. Севку чуть не вырвало. А когда он в борще червяка съел, даже не понял, думал, мясо какое-то попалось, пока Маринка не предложила ему ещё червячка подложить.

А потом он, вот тоже дурак, купился, на спор волчью ягоду съел. А куда деваться, если Маринке мухомор достался, а ему волчья ягода. Сам же и выбрал правую руку, а в правой руке у Маринки волчья ягода была. Но дед и ей желудок промыл на всякий случай, хотя сказал, что кусочек мухомора не навредит, волчья ягода опасней.

Тётя Тоня тогда ещё им активированный уголь принесла. Они его потом козе скормили, думали, молоко чёрное даст, полдня ждали, за вымя дёргали – ни капли. Вечером с Тоней доить увязались, но молоко не окрасилось. Севка не выдержал, глупый вопрос задал: «Почему трава зелёная, а молоко белое?» Коза заблеяла, Тоня внимательно посмотрела на козу, потом на Севку. «А я вот думаю, почему у козы язык чёрный», – сказала Тоня. «Она траву немытую ест», – выпалила Маринка и убежала. А Севка не успел, Тоня его схватила и трясла, пока он про уголь не признался.

Маринка его потом предателем называла, говорила, что его ещё пытать не начали, а он уже сознался во всём. Севку задело это страшно, хуже червяка в борще, засыпал и просыпался с мыслью о предательстве. А накануне Маринкиного отъезда торжественно заявил, что любые пытки выдержит, включая калёное железо, смутно представляя процесс. Зато Маринка хорошо представляла. «Выбирай, что калить будем», – сказала Маринка, когда они зашли в сарай. Севка не раздумывая выбрал старую подкову, он давно на неё глаз положил, хотел домой на память взять.

Так и осталось пятно на животе в виде подковы. Он тогда даже орать не смог, дыханье перехватило, но сознание не потерял. Он и потом ни звука не издал, когда Тоня первую помощь оказывала. Спать он не мог от боли, и Маринка ночь просидела рядом с ним, а перед отъездом сказала, что он никогда не станет предателем и любой плен переживёт.

Маринка права оказалась, пережил он кавказский плен. В больницу, правда, попал уже в тяжёлом состоянии. Маринка сначала обратила внимание на необычное пятно на животе, а потом уже фамилию посмотрела. Фамилии у них одинаковые, они же по отцам родственники, и замуж она ещё не успела выйти, в больнице работала. Так они ни разу и не виделись после дедушкиной деревни. Знала она, что пропал Севка на Кавказе.

Он, когда в сознание пришёл, никак поверить не мог, что Маринка перед ним, пока она ему не рассказала, как с чердака спустилась в ту ночь. Да проще простого, на чердаке ещё одна лестница нашлась.

Первые дни в больнице они каждый день летние похождения вспоминали, потом каждый про свою жизнь рассказывал, росли ведь параллельно, не пересекались.

Скоро всем ясно стало, что Маринка с Севкой пересеклись навсегда. Кто-то говорил, как это так, ведь они двоюродные брат и сестра, близкие родственники, и фамилии у них одинаковые. А они отвечали, что не только двоюродные и близкие, но и параллельные, что так случается в параллельных мирах, там не только родственники, но и враги уживаются.