Года три, как я плотно подсадила соседку-молочницу на «Мою Семью». Каждый день, погода-непогода, она пасёт корову и телят. Но если вы представили старуху с бичом, в брезентовой дерюге и сапогах – то такие персонажи давно ушли в прошлое. Нынче это ярко и модно одетая моложавая женщина в солнцезащитных очках, шляпке и с наушниками. Прибавьте к этому пляжный пёстрый зонтик, чтобы не сгореть. Музыка быстро надоедает, и тогда на помощь приходят книги. До этого она брала в библиотеке толстые дамские романы.

«Ах, Вольдемар, я вся ваша!»

«Он с восторгом бросился осыпать поцелуями две влажные, ещё тёплые полоски на тесте…»

Сейчас читает «Мою Семью». Вот ведь, говорит, какие жизненные истории. Это тебе не Вольдемар с полосками на беременность.

Особенно ей нравятся письма читательниц. Узнала, что у газеты день рождения. «Смотри-ка, у газет тоже бывают дни рождения!» А значит, самое подходящее время озвучивать всяческие пожелания. Она пожелала газете цвести, размножаться и толстеть. А то что за дела: выходит раз в неделю, а прочитываешь за один-два дня, нечестно.

А ещё попросила сделать её компактнее, удобнее: а то в прямом смысле в газете запутываешься. Не то в простынях сидишь, не то в бумажном шалаше. Ветер разносит листы по полю — попробуй побегай полови. Однажды телёнок первый нашёл и сжевал полгазеты.

А если бы ещё и шрифт крупнее – совсем замечательно. А то, говорит, всё перед глазами не то сливается, не то расплывается.

– И платят вам за это? – спрашивает соседка.
– А как же, – говорю. – Любой труд должен быть оплачен.

Помолчала.

– Что ж, если я напишу – тоже напечатают? У меня жизнь – на тридцать романов хватит.
– А попробуйте.

Вздохнула, покачала головой:
– В сердце бушует, а ручкой на бумаге передать не смогу. Я уже письма писать разучилась, с этими рожицами и сердечками в телефоне.

С фразой, что любой труд должен оплачиваться, я однажды столкнулась нос к носу. Писала текст в газету, и мне понадобились кое-какие документы из кое-какой организации. Сотрудница (сейчас уже не работает) со мной поговорила, провела экскурсию, всё показала, обстоятельно разъяснила, потом поделилась отрывками из будущей диссертации. Видно было, что тема ей близка, что она не просто её прекрасно изучила, а пропустила через сердце.

Статья обещала получиться крепкая, обстоятельная, компетентная, я была сотруднице очень благодарна. А она, слегка покраснев, глядя мне прямо в глаза, спросила:
– Простите, вы за эту статью деньги получите?
– Да, небольшие.
– Вот и я хотела бы получить своё. Вы знаете, у нас в стране, к сожалению, бытует ложная стыдливость, когда дело касается материальной стороны вопроса. За границей время и информация – деньги, – она тогда ещё только собиралась эмигрировать и очень этим гордилась.

Всё так же строго глядя мне в глаза, уточнила:
– Я поделилась с вами знаниями, которые собирала по крупице много лет. Вы используете их в своей статье и получите за это гонорар.

– Я обязательно укажу вашу фамилию и публично поблагодарю.

Она сделала досадливое движение рукой, дескать, это всё сантименты… И мы поступили вполне по-американски, где умеют считать деньги и ценят время и информацию. Я открыла калькулятор, приблизительно подсчитала будущий гонорар и честно разделила на два. Сумма вышла даже по тем временам совершенно ничтожная.

Я отдала всё, что со мной было, – банковскими картами тогда ещё пользовались люди вроде Ходорковского.

– Ну, хоть в столовую схожу, – без улыбки сказала она, укладывая бумажные и ссыпая железные деньги в кошелёк. Я пошла обедать вместе с ней, чтобы показать, что не удивлена и не шокирована, что не лыком шита, не лаптем щи хлебаю и тоже умею по-американски и по-современному считать деньги.

Этот случай давний и единственный в моей практике, поэтому и отпечатался в памяти. Наоборот, перед интервью фермеры, предприниматели и хозяева магазинов, все эти ЧП и ИП, осторожно узнавали:
– А платить точно не надо? А то скажете – реклама и всё такое. Нынче слова за просто так не напечатают.

Плохо, когда в комментариях пишут: «Не поняла». «Не поняла, что хотел сказать автор, не поняла действия героев. Объясните, пожалуйста, почему…»

Легче всего отмахнуться: «Если надо объяснять, то не надо объяснять». Потому что поезд ушёл. Рассказ с героями уплыл, зажил собственной жизнью.

Но мой первый редактор говорил: «Запомни, у читателя не должно возникать вопроса «почему». Ответы должны содержаться в статье. И даже если сто человек поняли, а один нет – плохо».

Я спросила соседку-молочницу, почему ей больше нравятся письма, а не авторские рассказы. «Так там в коротусеньком кусочке – целая жизнь. А рассказы эти ваши читаешь-читаешь, читаешь-читаешь, читаешь-читаешь… Хос-споди, думаешь, когда же конец».

Я из деликатности не стала напоминать ей про толстые романы, где дон Луис с любовницей на 150 страниц перетирают какое-нибудь украденное горничной жалкое кольцо с бриллиантом. Потому что читатель, как покупатель в магазине, всегда прав.

Мой первый редактор говорил: «Друзья мои, всё понимаю: у нас нет талантов – сплошь одни гении. Но помните: на четырнадцатой минуте чтения у человека резко снижается острота внимания. Ради бога, пожалейте читателя!»
Значит, надо исправляться. И это несмотря на то, что «Моя Семья» учит драгоценному дару краткости. Держит авторов прямо-таки в прокрустовом ложе. Ну не совсем прокрустовом: сжиматься можно сколько угодно, краткость приветствуется, но если высунешься за пределы – отсекут не голову, так ноги.

Пишешь и контролируешь себя (сам себе не то цензор, не то надзиратель). Чтобы уместиться строго в нерушимые 15 тысяч знаков – сокращаешь не то что абзацы и предложения – даже слова, даже знаки препинания сокращаешь.

Имя Пантелеймон Христофорович меняешь на Петра Игнатьича – потому что короче. Любашечку – на Любу (в итоге экономия почти сто знаков!) – и… Понимаешь, что так даже лучше.

Изредка редакция слегка отпускает поводья (раздвигает прокрустово ложе). Это когда предоставляет целый разворот – чтобы автор имел возможность разливаться соловьём и не наступать на горло собственной песне.

По себе сужу: после такой публикации токуешь, как тот красноштанный глухарь, самозабвенно топчешься и пляшешь, ничего не понимая, не видя и не слыша от счастья и умиления самовыражения. «Ах, какая я красивая, какая я умная!» (Это я о себе, ни в коем случае не о других авторах.)

А потом читаешь в опубликованном виде и думаешь: ведь можно же, можно было этого героя без ущерба сократить и использовать в другом тексте. Вот этот диалог убрать, а вот из этих кусков ткани (деталей) скроить совершенно новый рассказ. И вполне уместиться в одну полосу.

Самая приятная работа – сидеть и подбирать картинки к текстам, думала я. Задаёшь тему, и знай себе копайся в залежах любезно предоставленных фотографий. Красота!

До тех пор думала, пока не пришлось самой подбирать картинки к электронным обложкам. На десятой странице рябит в глазах, на тридцатой начинают бегать мухи и мыши, на сороковой – элементарно тошнит от этих сливающихся в одно целое девушек, старушек, красавцев мужчин, от их гримас, мимики, движений, поцелуев, слёз. То есть физически, в прямом смысле слова тошнит. Перекошенные, весёлые, смеющиеся, злые, плачущие лица преследуют вас по ночам.

Подводные камни есть в каждом занятии. Решила я тихо-мирно подобрать на бесплатном ресурсе картинку к книге «Тихоня деревенская». Нашла миленькую такую девушку, платье в горох.

И вдруг где-то через полгода – гневное письмо. Если немедленно не сниму книгу с продажи, то данная обложка будет расцениваться как оскорбление и посягательство на личную жизнь. Хозяйка фото уже наняла адвоката. Разбирательства, суд по месту истицы, штраф…

Я прекрасно понимаю девушку. Если бы название было «Роковая красавица», или «Королева ночи», или «Царица любви», или что-нибудь в этом духе – тогда фотогероиня ничего не имела бы против. А тут тихоня, да ещё деревенская. Дура неотёсанная. Обидно.

Но, продавая (или безвозмездно передавая) снимки на фоторесурсы, владельцы дают согласие, что изображения будут использоваться, пардон, во всех видах, и в монтаже, и в коллаже, и в так называемом фотошопе.

Я написала в фотобанк. «Да, отвечают, размещено такое фото, но сейчас его срочно сняли. Решайте вопрос с вашим издательством».

Издательство, как у нас принято официальным лицам, выражало озабоченность, глубоко сожалело, но советовало поменять обложку, потому что с судами и склоками никто дела иметь не хочет, и неважно, кто прав. Заняло позицию «я – не я, и хата не моя».

В общем, мой дизайнер убрал эту и поставил другую девушку, ещё более миленькую. И платье тоже в горох. В первое время я с опаской ждала гневного письма, но вроде обошлось.

Некоторые рассказы я «прокатываю» на подруге в социальной сети. Значит, сюжет таков. Молодящийся муж, красавец со следами былого обаяния, изменяет жене. Судьба, по закону жанра, должна его жестоко покарать. Как?

– Давай его утопим, – предлагает подруга. Она глубоко «в теме»: развелась с мужем, который был тот ещё ходок.

Потом меняет гнев на милость:
– Ладно, так и быть, – разрешает, – пускай живёт. Но всё же давай его, гада, парализуем.

Через пять минут сообщение: «Не всего парализуем, а хотя бы до пояса, ладно?»

До пояса – это фигня. Нынче медицина делает чудеса. Лечение, гимнастика, хороший уход. Встанет на ноги и, исполненный благодарности к верной супруге, пристыжённый, на костылях вернётся в лоно родной семьи. Жизнь продолжается!