Однажды, давным-давно, я исповедала свою жизнь без прикрас одному случайному иеромонаху. Об этом священнике говорили, что он добрый духовник – пожалеет, если нужно. Но мне было необходимо в этом убедиться.

Я приехала в монастырь одна, тайком, не сказав близким. Иеромонах исповедовал кающихся, я находилась поодаль и лишь следила за его лицом – священник стоял ко мне вполоборота. Спустя примерно час решила: этому человеку можно открыть душу. Я увидела не «профессиональное», а искреннее сочувствие к исповедующимся. Убедилась, как долго духовник беседует с каждым, как не отпускает человека, пока не поговорит о каждом грехе. У некоторых людей есть традиция записывать грехи на листках, и священник прямо пальцем водил по этим «реестрам», спрашивал, советовал, уточнял… В общем, я увидела настоящего монаха. И подошла к нему. А потом осталась в этом храме на восемь лет.

Тот пастырь венчал нас с мужем – это событие произошло спустя сорок лет нашего брака. А потом его перевели в отдалённый приход, куда очень проблематично добираться. Да и женщин туда пускают редко и неохотно. Чаще отказывают в посещении: мол, нет благословения приезжать.

Иногда я поздравляю батюшку с праздниками и днём ангела, жалея, что не могу, как обычно, приехать с белым нарядным букетом, который он, слегка смущаясь, принимает, и тогда на лице иеромонаха сверкает совершенно детская улыбка. Затем велит кому-нибудь поставить букет к одной из икон Богородицы. Это особое чувство – приехать через неделю в монастырь и увидеть в храме, как мой букет стоит почти такой же свежий, в красивой вазе. По словам иеромонаха, это бывает не всегда, хотя так положено поступать – ставить цветы к иконам. Таков мир тех, кто от мира ушёл и сейчас спасается в скиту.

Господь послал мне другого духовника, моложе. Очень доброго и сердечного. Я, конечно, много раз исповедовалась ему, но… Так случается порой: вдруг вспоминаешь постыдный поступок из далёкой молодости, и не хочется батюшку огорчать. Такова наша мирская натура: желание выглядеть лучше, не ударить в грязь лицом иногда преобладает. Это состояние отцы называют «ложным стыдом».

Грех меня беспокоил, и я нашла в поездке другого иеромонаха. Мне рассказывали раньше о его очень непростой жизни до монастыря. И тогда я подумала, что ему можно доверить исповедь. Вот таким извилистым и малопочтенным способом я исповедала самое сокровенное.

Но вообще-то, если спрашиваешь совет священника, то надо быть готовой поступить именно так, как он велит. Или совсем не спрашивать. Совет может показаться парадоксальным и странным, совершенно не подходящим и даже вредным. Однажды я, внутренне сопротивляясь и ужасаясь наставлению духовника, исполнила всё, что священник посоветовал. И проблема ушла, будто её и не было. Не всё мы знаем, не все причинно-следственные связи доступны нашему пониманию. Во всяком случае, я ни разу не пожалела, что послушалась батюшку.

Особое время в монастырях – Великий пост. В этом году у меня получилось выбраться. В монастыре стояла полная тишина. Шла строгая и длинная Литургия преждеосвященных Даров, и мы как раз успели попасть на неё, я всегда стараюсь причаститься на этой службе. В храме горели лишь свечи и лампады фиолетового стекла. Стояла и думала: совсем скоро они сменятся на праздничные красные, и весь храм озарится ярким светом, засияют красные покровы и облачения. Но пока всё сдержанно, пока полутьма и раннее утро. Исповедь, молитвы, поклонение святым мощам.

И вот снова я одна. Обычно подгадываю поездку в обитель в те дни, когда в монастыре не бывает паломников. Потому что когда стоишь одна с Богом в пустом храме – это непередаваемое ощущение. Хор высоко, на балкончике, на уровне второго этажа, несколько монахов стоят на своей половине и почти не видны в полутьме. Три монахини молятся, почти невидимые в своих стасидиях – так называются высокие кресла с перегородками в человеческий рост. Остальные на послушаниях. Монастырь готовится к Пасхе.

Потом скромный постный обед в трапезной для паломников. Каша пшеничная на воде, салат из свежих огурцов, зелени и фасоли, сухое печенье, мёд, чай двух видов – в заварном чайнике с травами и обычные пакетики. Варенье в вазочке, хлеб, испечённый в обители. Я в основном пью чай с хлебом и вареньем. Он такой вкусный – никакого мясного супа не надо.

Затем я вышла в пустой двор – одна бездельница на весь монастырь. Вдалеке шла обрезка деревьев и кустарников, послушники собирали мусор, наводили порядок в яблоневом саду. Стук за колокольней, стук на втором этаже другого храма, в трапезной мыли посуду и готовили обед. Люди трудятся, одна я гуляю с фотокамерой.

Но недолго это продолжалось. Вскоре ко мне быстрым шагом направился молодой монах, с которым мы давно знакомы. В его руках светился огоньком рыжий пушистый котёнок.

– Это вам от нас подарок, – пояснил брат. – Кошка послушника принесла котят, один остался. Правда, красивый? Будет у вас жить.

О, все мои эмоции отразились на лице! Они давно обещали подарить мне котёнка, хотя я убеждала, что не смогу держать дома животных.
– Нет, ни в коем случае, не нужно! – пыталась я протестовать. – Я не смогу о нём заботиться. Часто болею.

Но аргументы мои на монаха не действовали. Спокойно и доброжелательно он положил котёнка мне в руки и предложил:
– Давайте я вас с ним сфотографирую? Дайте ваш телефон.

На снимке появилась обалдевшая, смеющаяся нервным смехом пенсионерка, прижимающая к себе лохматый рыжий комочек.

– Ну что, несём в машину? – продолжал монах.
– Нет, как хотите, но я не могу, – упиралась я. – Это непосильная ответственность.

Меня ещё несколько минут убеждали в необходимости кошки в доме. Наконец я высказала последний аргумент:
– У меня открытый шкафчик с иконами и книгами, лампадка. Всё это резвый котик прикончит, у него ведь не будет возможности выходить на улицу, как в монастыре, он останется заперт на всю жизнь в квартире. И мне тогда не до молитвы будет – лишь бы за ним уследить.

На том и порешили. Котика брат отнёс назад. Но пообещал подарить мне на день рождения ёжика, раз уж котик не подошёл. У них там ёжики бегают по дорожкам в огромном количестве.

Братия умеет шутить. Они трудятся много, но живут легко, как птицы. И так же легко улетают к Богу.