Дверью пришибленная
25.07.2012 00:00
Происшествие

Дверью пришибленнаяНакануне возвращения из детского лагеря сына Стёпки я затеяла генеральную уборку. Уборка обещала быть затяжной и нудной.
Чтобы как-то скрасить это малоприятное действо, перетащила в кухню магнитофон и коробку с любимыми старенькими кассетами.



Согласитесь, когда из колонок чуть стёртыми голосами врываются в кухню мелодии вашей беспечной юности,
в распахнутом настежь окне аплодируют молодой листвою кроны деревьев,
а давно утерянная нежность первой любви вдруг опускается на подоконник яркой отважной бабочкой,
и вас никто сейчас не видит,
и нет напротив бессердечного зеркала –
теряют значение рамки возраста и приличий.

Под рок-н-роллы «Секрета» и «Браво» я скакала по кухне в мокром переднике со шваброй наперевес.

А когда волшебная машина времени, лихо набирая обороты, так раскрутила своё колесо, что из личной юности я уже перенеслась в юность своей бабушки, исполняя то ли фокстрот, то ли танго под пронзительную «Рио-Риту», какая-то главная пружина в механизме времени не вынесла напряжения и лопнула – под страшный грохот всё разом потемнело и смолкло.

Спустя пару минут я осознала себя лежащей на полу, погребённой под дверью от туалета.

По всей видимости, протирая её тряпкой, я так отчаянно приплясывала, что дверь, которую я всегда знала только с порядочной стороны, вдруг заразилась безумием хозяйки, соскочила с петель и бросилась в мои объятия.

Но партнёром я оказалась никудышным, не смогла удержать её, за что и получила внушительный удар по башке.

После этого отрезвляющего шлепка я как-то сразу вернулась в реальный возраст, вспомнила свои обязанности, серьёзно и сосредоточенно вычистила квартиру, безо всяких глупостей вымыла окна и холодильник.

Единственное, с чем мне так и не удалось справиться, – поставить дверь на место. Эта негодница, вкусив воли, прислонилась к стене и с декадентской тоской уставилась в распахнутое кухонное окно, где исполняли свои ритуальные сальто счастливые и свободные ласточки.

Не вижу своих ушей

Следующим утром по зову будильника я сбросила ноги с постели и тут же принялась судорожно хвататься руками за воздух – комната взбесившейся каруселью закружилась вокруг кровати. Такого со мной ещё не было. Когда карусель сбавила обороты и стала притормаживать, я попыталась встать на ноги, но карусель запустили с новой силой.

В растерянности я опустилась на кровать и набрала телефон приятеля Мишки, с которым у нас на сегодня была назначена съёмка в сериале.
– Привет, – прошептала напугано, – я не могу ходить…
– Тебя парализовало? – зевнул разбуженный Мишка.
– Нет, но всё кружится, кружится…

Мишка усмехнулся:
– Крошка, в твоём возрасте пора бы знать, что это называется похмельем.
– Я вчера ничего не пила.

Мишка заинтересовался:
– Ты беременна?
– Я вчера ни с кем не встречалась.

Мишка пробурчал что-то вроде «дура», а затем потребовал факты всех вчерашних свершений.

Последовательно и подробно вспоминая, как чистила ковролин в детской, мыла окна, размораживала холодильник, доведя Мишку до потери всякого терпения, внезапно я вскрикнула:
– Дверь! На меня же упала дверь от туалета!

Мишка разразился бурной непечатной тирадой, из которой прилично процитировать только два слова – «сотрясение» и «мозга».
Со мной случился приступ паники.

– После съёмок мне ещё на вокзал за Стёпкой! Что же делать?
– Так, – деловито начал Мишка, – для начала, не поворачивая головы, скоси оба глаза и посмотри на левое ухо, потом – на правое.
– Скосила… посмотрела…
– И?
– Я их не вижу!
– Кого?!
– Ушей! Это плохо?

Но Мишку мои уши совершенно не интересовали, что стало ясно из серии его новых ругательств.

Выяснив, что меня не преследуют боли и тошнота, он вынес вердикт «средняя тяжесть», приказал аккуратненько одеваться и обещал за мной заехать.

К Мишкиному приезду аттракцион с каруселью прекратился, но временами штормило. В поликлинику ехать я отказалась, сорвать съёмку было немыслимо.

– А если ты будешь выпадать из кадра? – настаивал Мишка.
– У меня все мизансцены сидячие! – умоляла я.

Конкурентная борьба

На съёмочной площадке я шепнула оператору, что у меня сотрясение, так, на всякий случай, если камера и в самом деле не будет успевать за моими колебаниями в пространстве.

Оператор поцокал языком, покачал головой и сообщил о происшествии режиссёру.

Режиссёр тоже в свою очередь поцокал языком, а затем гневно закричал молодому артисту, исполняющему роль демонического любовника:
– Вот, бери пример со старших товарищей! Актриса с сотрясением мозга, а сидит на стуле ровно! Говоришь ей: встала – села – взяла чашку – заплакала – разбросала цветы! Так она и встала, и села, и цветы разбросала! А ты орёшь, как африканский гамадрил, и кулаком себя в грудь долбишь, а у тебя там, между прочим, микрофон прилеплен! Ты мне звукооператора контузил!

Я чувствовала себя героем дня, моя самооценка резко подскочила, со мной обращались как с пожилой звездой, водили под локоток, подносили воды, интересовались, как я себя чувствую, не проводить ли меня до уборной.

Тем из съёмочной группы, кто ещё был не в курсе ситуации и спрашивал меня, отчего я такая загадочная, отвечала полуулыбкой, небрежно отмахиваясь: «Ничего особенного… так… ерунда… сотрясение мозга средней тяжести». А если не спрашивали, объявляла сама:
– Привет! У меня сотрясение мозга!

Меня распирало от ощущения собственной значимости, когда молодой артист нагло и бесцеремонно вырвал пальму всеобщего сочувствия из моих рук.

Битый час режиссёр репетировал с демоническим любовником сцену рокового соблазнения. У молодого артиста сцена категорически не шла. Он бледнел, краснел, покрывался испариной, но никак не мог выговорить фразу: «Что, не ожидала увидеть меня в спальне? А я тут!»
Вместо этого, страшно закатывая глаза, он почему-то говорил:
– Что в спальне ты не ожидала? А тут-то я! – или ещё хуже: – Что, тут как тут, меня не ожидала?

На дубле пятнадцатом, когда все уже дошли до белого каления, наш Туткактут вскочил со словами:
– Мне надо собраться! Сейчас я соберусь! Я только выйду на минутку! Сейчас соберусь и выйду… – и рванул по коридору куда-то в сторону курилки.

Групповой окрик «Стой!!!» опоздал на какую-то долю секунды, демонический любовник в сильно расстроенных чувствах прошёл сквозь застеклённую дверь – бзам-с! – и в каждом из нас запечатлелся его светлый, по-детски изумлённый взгляд в сверкающих брызгах стекла.

По счастью, молодой артист отделался незначительным порезом руки, но тем не менее все теперь хлопотали над ним, усаживали под локоток, несли воды, провожали в уборную, совершенно забыв «пожилую звезду с сотрясением».

И, главное, сцена у него, мерзавца, пошла так, как надо!

Неприятное знакомство

Как я ни противилась, Мишка всё-таки загнал меня в поликлинику. Я знала, что ничем хорошим это не кончится, и вот сидела в кабинете брутального вида невролога, который вёл допрос с пристрастием.

Записывал мои показания более чем подробно: какого числа и в котором часу упала дверь? в какое конкретно место и с какой силой ударила? долго ли я пролежала под ней? есть ли у меня муж или хотя бы любовник?

– Простите, – вскинулась я, – а какое имеет значение?
– Огромное! – сердито ответил доктор. – Что ж вам, голубушка, дверь-то никто не закрепит?

Пытаясь свести меня с ума, он заставлял следить за молоточком, которым водил перед моим лицом, с интересом бил им по моим коленям, исхитряясь попадать в особенно чувствительные точки, требовал, чтобы вслепую я нашла кончик носа.

Когда и этого ему показалось мало – приказал лечь на кушетку и стал щекотать мне пятки, поставил диагноз «ревнивая» и обратился к медсестре:
– Ну что, Валентина Сергеевна, а теперь помучаем её?

Сердце моё рухнуло в босоножки, я огляделась в поисках пыточных инструментов.

А доктор, как ни в чём не бывало, принялся строчить одно за другим направления на экзекуции к своим коллегам.
– Карта у больной тоненькая, значит, по врачам ходить не любила, – сказал он обо мне почему-то в прошедшем времени.
– Я в детскую поликлинику хожу, – ответила я обиженно.

Невролог приспустил очки и посмотрел на меня внимательно.
– В детскую, голубушка?
– Конечно. С сыном. Мне и там впечатлений хватает.
– Ага! Значит, пришло время познакомиться со своим организмом! – подмигнул невролог.

Знакомство оказалось не из приятных. Мне просвечивали мозг, облепляли какими-то присосками, измеряли и взвешивали, отбирали кровь и не разрешали дышать. От кабинета к кабинету мне становилось всё хуже.

Я узнала, что за последние годы мой рост уменьшился, а вес увеличился, давление упало, а холестерин вырос, ухудшилось зрение, искривилась шея, в довершение ко всему на одной из выписок мне прибавили возраст.

Через несколько часов я вернулась к неврологу разбитая и постаревшая.

– Ну, голубушка, с такими данными вам нужно беречься, – сказал невролог. – Никакого алкоголя, курения, мужчин и физических нагрузок.
 Отныне – покой, лекарства и ортопедический воротник.

Побег

Два дня я честно провела в тенёчке на лавочке возле детской площадки, на которой Стёпка уныло играл в песочнице с малышнёй.

Я запивала пилюли исключительно нарзаном, купила унизительную панаму в стиле довоенных старушек, проходивших лечение на водах в советских санаториях, приобрела ортодоксальные очки в круглой роговой оправе, дабы избежать искушений, и мужчины послушно обходили меня стороной.

Только мне становилось всё хуже и хуже.

А когда вечером второго дня на мой призыв к сыну: «Стёпа, в последний раз говорю тебе, слезь с дерева и домой!» – какой-то прохожий посочувствовал: «Мальчик, нужно слушаться бабушку!» – терпение моё лопнуло. Я взбунтовалась.

Мишка, научившийся за годы дружбы угадывать мои тайные помыслы даже на расстоянии, немедленно примчался ко мне, измерил мне шею сантиметром и объявил:
– Во избежание глупостей я остаюсь у тебя, а завтра мы вместе поедем к ортопеду за воротником!

«Так же в своё время позаботились об императоре Павле», – подумала я с тоской, а вслух сказала Мишке:
– Ты – милый! Спокойной ночи.

Однако спала я тревожно. Под утро увидела странный сон – я парила над кронами деревьев, легко и свободно. «Задушит, точно задушит!» – шептала я в полубреду.

К шести утра всё было готово к побегу: бутерброды, варёные яйца и помидоры, вода в дорогу и деньги «на первое время», как пишут в авантюрных романах.

Подкравшись к постели сына на цыпочках, растормошила его осторожно.
– У тебя пять минут на сборы. Ни о чём не спрашивай. Велики ждут нас у подъезда.
– А как же Мишка? – всполошился сын. Я приложила палец к губам.
– Тсс! Выбирай – ты с ним или со мной?
– С тобой! – с готовностью прошептал мой верный рыцарь.

Выгрузив велики из электрички на незнакомой станции, мы весело катили по лесной тропинке, преодолели подвесной шаткий мостик через ручей, въехали в берёзовую рощу.

Лес густел, но тропинка была довольно сносная. Остановились у родника, над которым пристроился деревянный крестик с простенькой иконкой и пластиковой бутылкой для питья.

Я вспомнила, что второпях оставила дома свои пилюли, но, как ни странно, мне было гораздо лучше, чем накануне, а голова если и кружилась, то от сладкого запаха лесных цветов и тёплого ветерка, ласкавшего наши голые плечи.

За новым поворотом мы пронеслись мимо чего-то живого и огромного, чуть не задев его на ходу, и не сразу осознали, что это было.
Притормозили метров через десять, обернулись в изумлении.
– Мама, кто это?
– Кажется, лось, но откуда здесь?

Позади нас величественно стояла у края тропинки большая безрогая лосиха и спокойно объедала листья с осины. Она смотрела на нас буднично, без любопытства, мы же – взволновано и во все глаза.
– Её можно погладить? – спросил Стёпка.
– Что ты, это же не собачка!

Мы ещё были под сильным впечатлением от встреченного чуда, но нас ждало новое потрясение.

Полёты во сне и наяву

И хотя это лесное озеро было нашей целью, о нём нам поведали мужики в электричке, его красота была неожиданной.

Большое и почти идеально круглое, с облаками и синью неба в отражении чистой глади воды. Берег, на котором мы остановились, был песчаный и пологий, а противоположный – высокий, крутой, поросший стройными роскошными соснами.

Вдруг с того берега что-то метнулось, высоко взлетело и с хохотом плюхнулось в воду.
– Мама, это же тарзанка? – ахнул Стёпка – он видел такое только в кино.

Откровенно говоря, я тоже никогда в жизни не прыгала с тарзанки, и мы, не раздумывая, направили велики вокруг озера на тот берег.

Спешившись, мы толкали велосипеды впереди себя вверх по горке, карабкаясь между густо растущих ароматных розоватых сосновых стволов, спотыкаясь на их мускулистых змеящихся корнях. За деревьями уже отчётливо были слышны весёлые голоса.

Наконец добрались. Нас с любопытством встретили местные подростки, трое пацанов и девчонка. Они приехали сюда на мопедах.

На самом краю обрыва, склонившись над водой, росли две мощные сосны. Высоко, под самыми кронами, были примотаны крепкие ремни двух тарзанок.

Ума не приложу, кто и, главное, как мог осмелиться взобраться так высоко по гладким стволам без единой веточки и прикрепить наверху тарзанки.

Ребята по очереди подцепляли болтающиеся над водой ручки тарзанок длинной веткой, подтаскивали их к берегу, а потом, разбежавшись, взмывали над озером, отпускали руки и с визгом вонзались в воду. Ручки тарзанки возвращалась и с силой билась о ствол сосны.

Тут нужно было обладать особой ловкостью, чтобы вовремя спрыгнуть, не плюхнувшись у самого берега на подводные корни, и тем более не врезаться со всего размаха обратно в сосну.

Но пацанам ловкости было не занимать, а девчонка – та и вовсе умудрялась исполнить во время падения сальто.
– Мама, а у меня получится? – робко спросил Стёпа.
– Лучше не надо, – испугалась я. – Ты ещё маленький.
– А как это – летать? – с завистью спросил Стёпа у девчонки.
– Ну как… – растерялась девчонка, – это как во сне, понимаешь? Ты же летал во сне?
– Нет, – смутился Стёпа. – Никогда.

Ребята посмотрели на меня с удивлением. Признаться, я тоже не ожидала, что Стёпа не летает во сне. Я была уверена, что все дети летают. И даже некоторые взрослые. Я, например, это делаю до сих пор.

– Можно, мы его научим? – спросила девчонка. – Потихонечку, без разбега, с маленькой тарзанки?

Я колебалась. Но Стёпку было не отговорить.

Уже через полчаса цепкий поджарый Стёпка почти не уступал местным пацанам в искусстве полётов.

Я – чайка!

Я наблюдала за ним с гордостью и завистью. Наконец оторвала свою попу от земли, стряхнула налипшие сосновые иголки и сказала:
– А ну-ка, и я попробую!

Ребята оторопело уставились на меня.
– Может быть, вам не надо? – с сомнением спросила девочка.
– У мамы сотрясение мозга! – похвастался Стёпа.
– Давайте как-нибудь в другой раз, – миролюбиво предложила девочка.
– Ты видишь, сколько мне лет? – спросила я с упрёком.
– Конечно, вижу, – девочка охотно кивнула на мою панаму и очки.
– Так вот, ещё пару лет – и всё, – припугнула я её, – может быть, меня скрутит ревматизм или совсем парализует, как мою покойную бабушку!

Ребята подцепили веткой тарзанку. На дрожащих ногах, стараясь сохранять достоинство, я подошла к обрыву, вытерла о купальник вспотевшие от страха ладони, ухватилась за ручку, оттолкнулась ногами и взмыла… не очень высоко, правда, и не очень далеко, но всё-таки полетела.

До середины озера я, конечно, не допарила, руки соскользнули, и в какой-то нелепой позе я шмякнулась в воду.
Когда я вынырнула, лица детей были крайне взволнованны.

– Живы? Больно? Как вы? – закричали они наперебой.
– Всё нормуль! – ответила я небрежно. – Чувствую себя чайкой.

Дети захихикали в кулачки.

На цепь!

Домой мы приехали затемно, втащили велики в коридор. Мишка встретил нас в дверях с грозным видом.
– Ты почему не отвечала на звонки?
– Не слышала, наверное… – отмахнулась я.
– Мы были на концерте, – поддержал меня заготовленной легендой Стёпа.
– Угу, весь день и на великах, – понимающе кивнул Мишка.
– Это такой очень длинный специальный концерт… для велосипедистов, – пряча глаза, я суетилась с рюкзаком.

Мишка отобрал у меня рюкзак, выудил из него трос с велозамком, продел его между колёсами обоих велосипедов, скрепил его и приказал:
– Отвернитесь!
– Это ещё зачем? – удивилась я.
– Поменяю код! – рявкнул Мишка. – А то вдруг вы завтра в театр надумаете, специальный такой, для велосипедистов! Тебя бы тоже не мешало на цепь посадить, но, думаю, хватит и ошейника.

Мишка достал из пакета с медицинской символикой какую-то мерзость на липучках и пристегнул её мне на шею.
– Только не затягивай! – взмолилась я, нервно сглотнув.

Я почувствовала себя отвратительно: женщиной из бирманского племени, с кольцами на шее. Вернулось головокружение, стало даже подташнивать, и вообще жить расхотелось.

Стёпа поглядел на ортопедический воротник и спросил меня с сочувствием:
– Мама, ты теперь инвалид?
– Мама у тебя давно инвалид на всю голову, и дверь тут, по-моему, ни при чём, – мрачно подытожил Мишка. – Ладно, поехал я домой кота кормить. А ты, Стёпа, покорми, пожалуйста, маму – её пилюли на тумбочке.

Утром я никак не могла добудиться сына. Понятно, поздно вернулись и всё такое. Но оказалось, не в этом дело.
– Мама, я совсем не хотел просыпаться, – вздохнул он, обнимая подушку. – Там было так прекрасно!
– А где ты был, милый?
– Я летал над городом! Впервые в жизни летал во сне.
– Ну, наконец-то, – я потрепала его по волосам. – Значит, сон в руку. Вставай, нас ждут великие дела!

Напрасно Мишка менял код на замке и пристёгивал велосипеды, сегодня они нам были ни к чему. У нас намечались совсем другие, грандиозные планы…

Наталия СТАРЫХ