Слухи о появлении ведьмы или колдуна раньше не были редкостью, да и по сей день некоторые деревенские жители уверены в их существовании. Как только возникает проблема в хозяйстве, у них готово самое верное и единственное объяснение – порча.

Помнится, Вера Трофимовна все неудачи своей семейной жизни объясняла колдовством невестки – приезжей женщины лёгкого поведения, по чьей вине так рано умер крепкий и здоровый брат Пётр.

– Окрутила Петра, приворожила, а сама всю жизнь гуляла и колдовала. Разбирали старый сарай, а там свиная голова закопана – это подклад на болезни. И чтобы свиньи тощие были. Валина работа! Под срубом колодца нашли нож ржавый – это чтобы мужик спился. В калитке иголка была – чтобы ко мне люди добрые не ходили. Валиных рук дело, всю жизнь мне колдует. Ещё мама моя нашла у неё тетрадку со всякими заговорами.

Лучшим средством от колдовства Трофимовна считает немедленный отпор. Если вдруг во дворе обнаруживается пучок сена непонятного происхождения или соседка плещет на дорогу воду из помойного ведра, Вера, взяв крепкую палку, выходит за калитку и на всю округу ругает-клянёт наглую ведьму за очередные козни.

Невестка Татьяна долго не могла понять, почему незаметная баба Валя на долгие годы выбрала объектом своих проделок именно её свекровь. Ведь вон сколько соседок потише. Да и к чему ей эти скандалы? Она никогда не реагирует на выпады Веры Трофимовны. Непонятно… Но вмешиваться в привычные, сложившиеся за десятилетия отношения не стала: «Я приеду и уеду, а им дальше жить».

Поэтому, когда раскрасневшаяся и глубоко удовлетворённая скандалом мама Вера гордо возвращалась во двор, Татьяна ускользала в огород, чтобы не слышать её убедительные комментарии.

Сегодня у Трофимовны гости – Павловна с Корнеевной. Сидя на лавочке, женщины делятся последними новостями о детях и внуках, обсуждают ползущие вверх цены, жизнь Филиппа Киркорова и наперебой перечисляют обнаруженные у себя симптомы разных болезней, а также только им известные способы борьбы с хворями.

– Ох и чижолые у меня болезни! – подытожила хозяйка, решительно намекая на то, что уж её заболевания не чета прочим. – И всё это Валькины козни. Вот твоя мать, Корнеевна, лечила людей травами и молитвами, и никто никогда не называл её колдуньей.

– Как сказать, – отозвалась Корнеевна. – Помнится один случай…

Корнеевна пошла работать сразу после семилетки. Особого выбора не было – на ферму, дояркой, вместе с подружками. Вставали ещё затемно и выезжали на луга, где было нужно управляться с рогатыми подопечными.

– Утренняя дойка, потом послеобеденная, а вечерняя – уже как солнце садится. Руки тонкие, сил мало, обувки никакой. Сидишь под коровой, от мошки отмахиваешься, затем тащишь вёдра с молоком, а думаешь о танцах. Ведь совсем ещё девчонки были, гулять хочется. А в то лето прибыли солдаты в летний лагерь. Ну как же без женихов? Нас с дойки привезут домой, наскоро перекусишь – и в клуб. А мама, Дарья Михайловна, встанет у калитки, руки расставит: не пущу! Мол, ещё молодая бегать на танцульки и свидания. Но уже замужняя сестра Шура всегда была на моей стороне: «Конечно, как работать в пятнадцать лет – так взрослая, а как на танцы – маленькая. Не слушай, сестра, иди и танцуй».

В тот вечер мать задержалась в огороде, а я – шмыг из дому. С Верой побежали в клуб. Мама, не обнаружив младшенькой, бегом к соседке: «Твоя Вера дома?»

Услышав ожидаемый ответ, бросилась в клуб – загнать домой непослушную дочку. Не найдя меня среди танцующих, совсем расстроилась и распереживалась. Бегом домой и опять к соседке.

– Девки у вас? Нет? Вот же сучки! Скорее всего, удрали к солдатам на стройку. Беда! Пойдём, Мария, домой загоним.

Стройкой называли место километрах в двух, где располагалась строительная часть. Иногда девчата бегали туда на танцы к солдатам; некоторым даже удалось таким образом выйти замуж.

При мысли о том, что мы наделаем глупостей, прогуляем до утра и опоздаем на работу, тётка Мария вскочила с постели. И вот в двенадцать часов ночи, в полнолуние, в длинных юбках и белых платочках – по тогдашней деревенской моде – матери отправились на поиски. Чтобы сократить путь, пошли через ручей у фермы. Подняв подолы, тихонько брели в темноте вдоль ручья.

А в это время член колхозного правления Максим Данилович с женой Марией Христофоровной припозднились после покоса в поисках своей коровы. Оставив мотоцикл на дороге, они уже было обрадовались, увидев пасущихся бурёнок, но появление женских фигур в длинной светлой одежде там же, у ручья, сбило супругов с толку.

Христофоровна, испугавшись до смерти, остановилась – куда идут бабки? Ночь, полнолуние! Тут и коммунист Данилович, бывший фронтовик, малость забеспокоился. Кто будет лазить ночью по деревне, да и зачем? Только когда женские фигуры растворились в темноте, они решились погнали свою Майку домой.

Мать вернулась через пару часов. Меня так и не нашла. Представляю лица солдатиков, среди ночи увидевших на своей территории двух пожилых женщин, которые к тому же устроили им допрос с пристрастием. А всё это время мы сидели с другими солдатами у речки прямо напротив дома.

Когда измученная и грязная мать вернулась и принялась выговаривать Шуре за то, что та потакает моим свиданиям, я уже лежала в постели.

Всё бы так и забылось, если бы на следующий день деревню не облетела новость: в одном из дворов корова подоилась с кровью: сглазили. Это ведьмины проделки! Шумно обсуждая в магазинной очереди неприятное событие, женщины терялись в догадках: кто же эта ведьма?

«А я знаю кто, – торжественно призналась Христофоровна, – лично видела. Вчера в двенадцать часов ночи, у фермы, рядом с коровами».

И она в красках рассказала, как поздно ночью две наших деревенские женщины колдовали у воды в полнолуние, подняв юбки выше колен. Правда, назвать имена отказалась наотрез: «Я боюсь. У меня тоже корова есть, и не уговаривайте!»

Расстроенная мать вернулась домой в слезах.

Сестра Шура жалеть её не стала: так тебе и надо, нечего по ночам шататься, теперь будешь деревенской ведьмой.

– Да, помню, долго судачили о том случае, – протянула Трофимовна. – А я и не знала, что это твоя мать тогда колдовала.