В результате наблюдений я пришёл к выводу, что всех нас можно разделить на три категории. К первой относились только что прибывшие пассажиры, свежие и упругие, как огурчики, высыпавшие из вагонов, как из корзинки. Они дружно и напористо атаковали кассы и окошечко администратора, потрясая в воздухе справками, телеграммами и детскими сосками.

Представители второй категории не тратили силы столь неразумно. Они пересчитывали багаж, уныло слонялись группочками и тихо совещались, тасуя между собой слова: «жалоба», «сбор подписей», «министерство» и «безобразие».

Третья категория, старожилы, высидели на вокзале более трёх суток, миновали первые стрессовые стадии и вели себя наиболее разумно. Они уже полностью осваивались с суровым вокзальным бытом, свивали на твёрдых казённых скамейках гнёздышки и заводили знакомства с соседями. Оживлённо дискутировали с уборщицами и охотно разъясняли несведущим, где находится туалет, а где камера хранения, где можно набрать кипятка и где купить кроссворды и кефир.

Я совершал моцион, наблюдая за людьми, досматривающими беспокойные пассажирские сны, как вдруг почувствовал, что сам, оказывается, являюсь объектом самого пристального наблюдения.

У лотка мороженщицы стоял высокий парень и внимательно изучал мою провинциальную кепку с пуговкой, дешёвые солнцезащитные очки, сланцы и свешивающийся через ремень животик. В свою очередь, и я, хмыкнув, оглядел безмолвного соглядатая: длиннющие ноги в выгоревших добела джинсах, видавшая виды красная майка с тёмными пятнами пота под мышками, огромная круглая шляпа дынного цвета на вздыбленных, давно не мытых волосах.

– Давненько? – парень указал на мой дорожный кейс. – Я так понимаю, до столицы?

И, равнодушно подбрасывая скомканный картонный стаканчик, предложил:
– Уехать хочешь? Могу устроить.
– Каким образом? – спросил я.

Парню не понравилась моя реакция, он поморщился и стал подбрасывать картонный комочек энергичнее. Теперь я ждал условий. Он наклонился и сказал вполголоса:
– Инициатива моя. Гроши твои.

Цифра кусалась, но в случае отказа я бы напоминал небезызвестную собаку на сене.
– Будешь подыгрывать. Можешь изобразить важность?

Я выпятил живот, вытянул губы трубочкой, оттопырил за щеками что-то вроде бульдожьих желваков. Парень с видом режиссёра, измученного нескончаемыми пробами, отступил на шаг и хмуро смотрел, покусывая губы.
– Не годится. Радостное, приветливое выражение можешь?

Я вновь нервно задёргал мускулами лица. На этот раз меня одобрили:
– Годится. Я буду менять лицо в зависимости от обстоятельств. Пошли.

У справочного бюро благодаря табличке «Насчёт билетов до Москвы бюро справок не даёт» создалась пустота. В окошке праздно сидела девушка.
– О, – сказал парень, прижимая руку к груди.

Это означало, что девушка поразила его в самое сердце. Несмотря на поражённое сердце, он, не мешкая, перешёл к делу.
– Простите, вопросик личного характера. Кузюриной Л.Д. из шестой кассы не звонила некая знакомая (парень поискал глазами в потолке)… Вера Васильевна?

Девушка за свою коротенькую жизнь привыкла не удивляться никаким вопросам. Она озабоченно наморщила лобик и сказала:
– Это насчёт парней из Томска? Звонили. Только не знакомая, а знакомый. Не Вера Васильевна, а Ярослав Петрович.

Считая комплименты при прощании излишними, парень поспешил от окошка прочь. Я устремился за ним.
– Приступаем к главному. Адреналин в кровь, – отрывисто потребовал он. Я послушно выделил в кровь требуемое количество адреналина.
 Работая изо всех сил локтями, вызывая ропот толпы, мы пробрались к шестой кассе.

Там сидела неприступного вида пятидесятилетняя дама в фиолетовом парике. На табличке было начертано: «Кузюрина Л.Д.» Кажется, мой новый друг не очень удачно выбрал объект, чтобы попытать счастья.

Кузюрина Л.Д. считала выручку. На осаждавших кассу пассажиров она смотрела, как слон на мосек. Время от времени, когда гомон за стеклом становился угрожающим, она прекращала своё занятие и степенно кивала на объявление об отсутствии билетов до Москвы. И, тыча сосисочный палец в мокрую губу, вновь считала радужные сотенки привычно и равнодушно, будто перекидывала колоду карт.

Парень между тем последним героическим броском пробил блокадное кольцо у кассы и втащил следом меня. По нашим спинам гулко забарабанили десятки кулаков. Не обращая внимания на такую мелочь, парень снял дынную шляпу и пригладил грязные волосы. Постучал согнутым пальцем в стекло и приветливо сказал:
– Здравствуйте.

Рёв толпы не достигал ушей важной дамы. Волшебное слово произвело мгновенное магическое действие. Дама вздрогнула и выпустила из рук колоду.
– Простите. Мы от Ярослава Петровича. Дядя Ярик не хлопотал за двух своих племянничков из Томска?

Кузюрина Л.Д. отрицательно мотнула головой. Парень преданно прижимал шляпу к груди.
– Как же так? – искренне огорчился он. – Хотя дядя угодил в больницу… Вы не в курсе?

Дама повторно качнула тяжёлым париком.
– Но сейчас всё в порядке, – бодро информировал он. – Тревога оказалась ложной. Анализы мокроты и рентгеновские исследования дали хорошие результаты.

Дама занялась выручкой. Парень кашлянул и вдруг радостно вскричал:
– Совсем забыл! Тётя Калерия передавала вам горячий привет. Вы, конечно, помните нашу тётю Калерию? Ту, что заведует урологическим отделением в Колпашеве?

Кассиршу Кузюрину интересовала урология. Она прекратила считать деньги и задумалась. Парень с готовностью напомнил:
– Ну, с её помощью дядя Серёжа достаёт бесплатные путёвки в «Гуцулку».

Щёки у кассирши стали пунцовыми. Наверно, ей было стыдно, что она не помнит таких ценных родственников. Она пожевала морковными от помады губами и неуверенно уточнила:
– Дядя Серёжа – это который у Шевцовых?
– Ну да! – обрадовался парень и больно наступил мне на ногу.

Я подпрыгнул и затараторил, лихорадочно припоминая карту Томской области:
– Тётя Маруся с семьёй перебрались в Новый Васюган. Лора устроилась в Пудине фармацевтом и может достать редкие лекарства по льготным рецептам.

Дама указала на меня острым фиолетовым ногтем:
– Это кто же?
– Как?! – застонал парень. Он обнял меня за талию и слегка встряхнул. – Это же Стасик!
– Стасик? – теперь вытянулось лицо у дамы. – Как постарел… прости, возмужал. Помнишь, в девяносто пятом я приезжала на твой день рождения с корзиной алычи? Ты был тогда такой забавный ушастый второклашка…

Вообще-то в 1995 году мне стукнуло 24 года. Но вдаваться в арифметические подсчёты было опасно.
– Кстати, как там тётя Маруся?
– Располнела страшно, – подхватил эстафетную палочку парень. – Теперь сидит на кефирно-яблочной диете.
– А была худющая как щепка, – подивилась дама. – А как окончила институт Леночка?

После того как мы не без удовольствия перебрали пяток-другой родственников, кассирша кивнула и потеплевшим голосом сказала:
– Значит, заказываю два билета, ребята. Конечно, купейные, нижние, о чём разговор, – и, приподняв крупный торс, взяла наши паспорта. Потом шустро защёлкала клавиатурой.

Через минуту мы протискивались сквозь толпу, неся над головами, как пловцы одежду, драгоценные билеты. Перед нами почтительно расступались.

Из своего скворечника Кузюрина Л.Д. провожала нас благосклонным взглядом. Вдруг она спохватилась, привстала и зычно крикнула в наши спины:
– А как там тёти Марусин Жорик?

Парень сделал ладони рупором и отвечал:
– Жорик говорит «агу» и «тпрусик» и бросил сосать из бутылочки. Пока, тётя Кузюрина!

Нижняя челюсть у тётки отвалилась, и она плюхнулась обратно в кресло. Не исключено, что Жорику было пятьдесят, он курил «Приму» и сосать из бутылочки никогда не бросал.

Но мы находились вне опасной зоны. Мы стояли, тяжело дыша, и смотрели друг на друга блестящими глазами. Эти полчаса сроднили нас больше, чем пять лет самой нежной дружбы. Исполнив несколько движений, что-то между цыганочкой и ламбадой, мы с благоговением заглянули в билетные бланки.

Билеты гарантировали нижние купейные места в мягком вагоне дополнительного поезда №517, следующего в Новосибирск, с последующим компостированием билетов: мне – в Пудино, парню – в Новый Васюган.