Пятьдесят лет назад мои родители арендовали на лето домик лесника. Мама, стоя у допотопной электроплитки, снимала пену с ароматного бульона, папа за рабочим столом что-то мастерил, а бесстыдная соседская девочка Люба в глубоком овраге на примере собственного тела объясняла шестилетнему мне разницу между полами. Все занимались делом.

В конце мая соседний от нас сарай, в котором прежде хранили вилы и лопаты, на всё лето сняла некая тётя Гутя. Её точёная фигурка странно смотрелась посреди деревенского двора, будто по ошибке приземлилась райская птица. Мы, дети, сразу полюбили её. Всё в этой женщине было необычным, начиная с имени. Гутя! Видимо, полностью её звали Гуттиэре, «Человек-амфибия» и всё такое – я любил проводить аналогии.

Яркая от природы, тётя Гутя просто не могла не нравиться. В те незапамятные времена ещё не придумали силикона и ботокса, женская красота была естественной. Васильковые глаза тёти Гути сияли лазурью без помощи линз, алая помада едва коснулась сочных губ, и только светлые волосы жёстко вились после ночи, проведённой ею на бигуди. Ясно, лесник не захотел упускать такую жиличку и сдал ей сарай почти задаром.

Красотка сделала генеральную уборку, отмыла окно и поставила на подоконник цветочный горшок с бутоном чёрного тюльпана. Какая экзотика! Затаив дыхание, мы со дня на день ждали, что бутон развернётся. До сих пор мы видели белые, жёлтые, даже махровые тюльпаны, а вот чёрные не доводилось.

Сарайчик был так мал, что кроме кровати в нём помещались только древний платяной шкаф с зеркалом да видавший виды чемодан. Впрочем, сюда тётя Гутя приходила лишь ночевать. Своих детей она с собой не привезла, а может, их и вовсе не было. Так или иначе, она часто приглашала нас к себе поиграть. Постоянно напевала, что-то рассказывала и каждую свободную минуту возилась со своим диковинным цветком: то выносила его погреться на солнышке, то укрывала от солнечных лучей, то поливала, то удобряла. Даже разговаривала с ним.

Уже пару лет снимаю дачу в тех же местах, этот сарайчик из посеревших от времени досок совсем покосился и стоит заколоченным, вызывая во мне щемящую тоску. Устраиваюсь в гамаке, начинаю раскачиваться и под убаюкивающее жужжание новомодной соседской газонокосилки вспоминаю подробности того лета.

Вечерами тётя Гутя наводила марафет – угольные брови, кокетливые стрелки, надевала элегантное платье, напоминавшее тот самый тюльпан (голые плечи, широкая юбка колоколом), вокруг неё витало облако «Белой сирени». Потом Золушка отправлялась в ближайший санаторий – на бал для тех, кому за тридцать, входной билет стоил всего десять копеек.

На танцплощадке она под пение модного певца Валерия Ободзинского пленяла «принца», увлекала в своё жилище и далее действовала строго по Лермонтову: «Уста прилипали к устам, и странные, дикие звуки…»

Наутро тётя Гутя возвращала очередного подполковника в его санаторную палату и укладывалась спать, а вечером появлялась уже с другим «принцем».

Соседская девочка Люба повторяла за взрослыми непонятное слово «проститутка». Что оно значит? Напомню: мне только исполнилось шесть, и жрицы любви в те годы по телефонному звонку на дом к клиентам не приезжали. Услышав мой невинный вопрос, папа крикнул в сторону кухни:
– Нина, наш сын заинтересовался проститутками. Не рановато ли?

Меня ненадолго поставили в угол. Дождавшись, пока мамы не будет рядом, я снова попросил у папы разъяснений и оказался весьма смущён его ответом. Нет, это колючее слово никак не вязалось с нашей красавицей.

По тем временам считаясь слишком пожилой для замужества, тридцатилетняя тётя Гутя оттягивалась вовсю. Теперь-то я понимаю, что она любила саму любовь. Рассматривая «принцев», покидавших по утрам тёти-Гутину келью, я испытывал желание жить так же свободно, получая удовольствие. Мы наивно считали её не в меру темпераментной вдовой морского волка – простой смертный такую красавицу не завоевал бы.

Дачники с усмешкой подмигивали ей, а их жёны, завидев сутулую спину очередного удалявшегося ухажёра, злились и поджимали губы:
– Да здорова ли она? Надо проверить, у нас тут дети!

Детская ватага состояла из меня и шестнадцатилетнего шалопая Кольки, уже получившего паспорт. Бесспорной предводительницей была тринадцатилетняя Люба. Это она подбила нас без спроса отправиться в лес, чтобы увидеть следы знаменитой линии Маннергейма.

Полдня мы выискивали финские укрепления, ничего не нашли и повернули в сторону дома. И тут Люба страшно разодрала себе ступню, наступив на колючую проволоку, сохранившуюся в канаве с военных времён. Девчонка, тайно влюблённая в Колю, ни за что не позволила ему взять её на руки.

Потом мы окончательно заплутали и совсем пали духом, но внезапно навстречу нам из чащи вышла тётя Гутя. Одинокая, как всегда днём, она в сатиновом халатике собирала лесную малину, её кудри скрывал платок. Узнав, что случилось, она сняла его и перевязала Любину рану, потом посадила воющую девчонку на закорки и быстро зашагала. Мы уныло потащились за ними. Я проголодался, а Коля вмиг воспылал страстью. К кому? Естественно, к тёте Гуте.

Это заметили все в нашем дворе: неопытный парень не умел скрывать чувства. Коля выглядел рано возмужавшим, и тётя Гутя вполне могла оказаться его первой женщиной. Но Колина мать переживала напрасно, красавица повела себя скромно.

В тот день тётя Гутя донесла пострадавшую до дома, сама намазала рану зелёнкой и помогла растерявшейся Любиной бабке вызвать «скорую».

Через несколько дней, проходя мимо Колиной матери, она бросила загадочное:
– Солдат ребёнка не обидит.

Та перекрестилась, и об этом можно было бы забыть. Но Коля влюбился намертво. Не в силах признаться тёте Гуте лично, он всё изложил в письменном виде и отправил конверт на наш дачный адрес.

После происшествия с Любой соседи приняли тётю Гутю в свои ряды и перестали осуждать за разгульный образ жизни, взрослая дама, пусть делает что хочет. Спасённая Люба больше не говорила о тёте Гуте гадостей, но никто не знал, что за черти притаились в груди обиженной девчонки. Ревновать она только училась.

Потом тётю Гутю взяли с поличным. Она всё-таки влюбилась в одного из своих «принцев», плечистого лётчика. Незадолго до этого зацвёл чёрный тюльпан, чудо из чудес, развернув свою чашку во всём её великолепии. Расцвела и сама тётя Гутя. Она совсем перестала краситься, отросшие за лето волосы больше не завивала, забирала в хвостик. Лицо стало почти девичьим. А вот в её избраннике, на мой взгляд, не было ничего выдающегося.

Пара начала регулярно встречаться, по вечерам тётя Гутя уже не спешила на танцы, не надевала чёрное платье колоколом, а поджидала лётчика дома у окна. Он, тоже влюблённый, спешил к ней ежедневно. В сумерках они сидели на крыльце в обнимку, кавалер курил «Казбек». Молодые негромко смеялись и иногда целовались. За их идиллией наблюдала вся наша дачная компания. И все были за них рады. Ну, почти все.

Тем временем с чёрного тюльпана осыпались лепестки, мы сочли это нехорошей приметой. Тётя Гутя выкопала из земли грязную луковицу и убрала её в шкаф. «На зиму!» – объяснила она. История могла развиваться по сотне сценариев, но однажды утром при помощи интриг ревнивой девочки Любы лётчика выследила законная супруга.

Скандал она устроила грандиозный. Мы оторопело молчали, смекалистая бабка отвесила Любе здоровенную затрещину, а бесстрашный пилот понуро ретировался.

Разъярённый лесник решительно изгнал провинившуюся красавицу из дачного рая. Веер и бигуди полетели в чемодан. За ними, завёрнутая в газету, отправилась заветная луковица. Колька беззвучно рыдал в комнатке на втором этаже нашего домика. Осенью того же года он бросил школу, пошёл работать и снял комнату, поселившись вместе с девушкой старше себя. Тётя Гутя испарилась.

В конце лета почтальон доставил Колькино письмо. Лесник прочитал имя адресата и ухмыльнулся. Любовное послание было адресовано некой Августе. Такие имена раньше давали тем, кто родился в августе. Так вот что скрывалось за таинственным «Гутя»! Откуда Колька мог знать её полное имя и почему не поделился со мной?

Обиженный, я забрал себе забытый ею в спешке цветочный горшок из-под того самого чёрного тюльпана. Его потом смахнул на пол наш кот, тот треснул пополам и перестал ежедневно напоминать мне о самой экзотической фигуре моего детства.