А тут пару лет назад одна моя коллега и хорошая подруга вышла замуж за тайца. Мы познакомились. Очень интересный персонаж.

Полное имя у него длинное и труднопроизносимое. У них вообще положено давать шестизначные торжественные имена и названия.

В нашей стране унитаз тоже любят называть «Дебют», банк – «Каспийский» (прогорел), торт «Еврей» (я не шучу), бассейн «Офелия» и так далее. Человеческие имена тоже у нас забавные. Я знавал, например, неких Генриетту Мохнатову и Аделаиду Задову. Ну зачем Задовой имя Аделаида? В качестве моральной компенсации, что ли? Ни в склад, ни в лад. Это же как Путину кокошник.

Словом, называем мы, не очень думая.

Нет, тайцы подходят к этому вопросу совсем по-другому. Хрестоматийный пример: Бангкок (буквально «Сливовое поселение») официально имеет название, вошедшее в Книгу рекордов Гиннесса по своей длине и вычурности. Это что-то типа «Великолепного и Процветающего Царства, Восхитительной Столицы Девяти Драгоценных Камней, Города Ангелов, Который Нельзя Завоевать, Места, Вмещающего Все Божественные сокровища Вселенной, Всех Богов и Духов, Способных Бесконечно Перевоплощаться, а Также Самых Великих Владык и Самого Великого Дворца…» и так далее.

Муж моей подруги имеет примерно такое же имя, но он попросил звать его просто Мишей. Судьба Миши – чёткое отражение сути Таиланда. Попробую доказать.

Миша родился в Сливовом поселении, окончил школу, а затем лингвистический факультет (там он блестяще выучил русский, английский и китайский) и факультет экономический. Потом год прожил в буддийском монастыре.

В Таиланде двадцать четыре тысячи монастырей. И каждый таец должен хотя бы неделю прожить в монастыре монахом. Можно – месяц, можно – всю жизнь. Полная свобода. Тайцы, кстати, называют свою страну Муанг-Тай, то есть Страна Свободы.

Миша жил в монастыре год. Изучал буддизм, астрологию, медицину, медитировал, созерцал, углублялся. А заодно активно занимался муай-таем, тайским боксом. Им он увлекался с детства и достиг серьёзного уровня мастерства.

Муай-тай придумали 800 лет назад, ещё в XII веке. Согласно легенде, в войне с бирманцами некто Ной Пханом победил один десятерых сильнейших бирманцев.

Сейчас на тридцать миллионов мужчин в Таиланде приходится почти сто пятьдесят тысяч профессиональных боксёров. Это по официальной статистике. То есть каждый двухсотый таец – боец. На самом деле бойцов больше.

Бить в муай-тае можно почти всем. Европейцы запретили у себя удары локтями и коленями по голове. То есть самую изюминку настоящего муай-тая. Есть, правда, и ещё одна изюминка – удар подбородком, один из самых коварных. Им тайские бойцы владеют в совершенстве. Настоящий муай-тай, кстати, подразумевает обёртывание рук верёвками и облепливание верёвок разогретым толчёным стеклом. Так что тайцы серьёзные ребята.

После монастыря Миша ушёл в туристический бизнес. В основном работал по российскому направлению. Часто бывал в России. Организовал сеть тайских ресторанов в Москве, Питере и других крупных городах.

Тайцы при всей своей тяге к торжественным названиям, глубокомысленной буддийской созерцательности и патологической склонности к мордобою толчёным стеклом ужасно шустрые ребята.

Таец должен постоянно что-то предпринимать, крутиться, изворачиваться. Интересно, что именно тайцы ввели в буддийское искусство образ шагающего Будды. У всех других буддийских народов Будда стоит, сидит или лежит. А у тайцев ещё и шагает.

У них ценятся конкретные деловые качества человека. А дальше – кто первый встал, того и тапки. Один тайский экскурсовод, помню, долго и с уважением рассказывал о том, как каждый год тайцы делают набеги на территорию Камбоджи и вырубают там леса. Вырубили – вывезли. Вырубили – вывезли. Я говорю:
– Это же нехорошо! Вы же делаете плохо камбоджийцам.

А он отвечает:
– Когда толстая дурак спит, умная худой ест её рису, – и заливисто рассмеялся.

Несмотря на распадежовку, сказано неплохо.

В тайских сказках (которые неглупо почитать наряду с путеводителями перед посещением Таиланда) хитрец Заяц всё время «делает» дурака-Тигра. Самый популярный герой тайского фольклора с древних времён – некто Си Тханон Чай, который похож то ли на Ходжу Насреддина, то ли на Швейка, то ли на Санчо Пансу.

Дураки у тайцев всегда наказываются жестоко. Например, в тайской литературе широко распространён следующий бродячий сюжет: девушка ловко обманывает глупых и самоуверенных молодых людей (обычно семерых), ловко играя на их чувствах, потом продаёт их в рабство на крайне выгодных для себя условиях, а в конце, когда пользы от них уже нет никакой, убивает. Милый такой гуманный сюжетец.

Таиланд – это страна, где чуть ли не треть женщин готовы заниматься проституцией и не видят в этом ничего предосудительного. Но вместе с тем это, по сути дела, единственная страна в Юго-Восточной Азии, которая никогда ни под кого, пардон, не легла и никогда не была чьей-нибудь колонией. Как Россия в Евразии.

Между прочим, тайки, если им изменил муж, согласно местной традиции могут (и даже должны) ночью отрезать мужу, опять пардон, его мужское достоинство и скормить его уткам. Непременно уткам. Традиция такая, а соблюдать традиции – святое. Представляете, что будет, если феминизм по-настоящему докатится до Таиланда? Представить страшно. Словом, утки будут сыты.

В этой стране все поголовно улыбаются. Приветливо и искренне. Но, с другой стороны, тайцы на протяжении всей своей истории были настоящим кошмаром для окружающих народов, особенно для кхмеров. Рейды тайцев на окрестные земли в фольклорах соседей с чем только не сравниваются: с налётом саранчи, с набегом стада бешеных слонов, с наводнением, с засухой.

К сожалению, я так и не выучил тайский язык. Но я очень люблю слушать тайскую речь. Один раз я встретился с Мишей и пожаловался, что у меня болит голова. Миша сказал:
– Давай присядем.

Дело было на Гоголевском бульваре. Мы присели на скамеечку.
– Теперь сиди тихо, молчи и слушай.

Миша положил ладони мне на голову и стал что-то говорить по-тайски. Это явно были стихи.

Можете не верить, но через пять минут целебной полудрёмы у меня прошла голова. Кстати, говорят, такие же фокусы можно проделывать и с итальянским.

В тайском языке 20 согласных, 24 гласных (у нас – 6!), да ещё 5 тонов. Кроме того, тайский язык устроен таким образом, что на нём очень легко рифмовать. Поэтому любой таец – что-то вроде Винни-Пуха. Ему очень трудно удержаться от какой-нибудь пыхтелки или сопелки. Скажем, во время похорон очень часто буддийский священник не удерживается и тут же импровизированно сочиняет длиннющую элегию о покойном.

Но при этом тайцы очень ценят лаконичность и меткость.

В тайском фольклоре очень распространён жанр краткого изречения, вроде нашей пословицы. Почти всегда – с внутренней рифмой. Все народные афоризмы тайцев чёткие, конкретные, без всякого ханжества и сусальности. «Каждый хочет вырастить рис на чужой спине». «В стране кривых старайся быть кривым». «Хитрец переносит пучки соломы, а дурак – брёвна». «Бегущего слона за хвост не остановишь». И тому подобное. Вообще тайцы люди терпимые и вежливые, но дошедшую до маразма западную политкорректность не признают и вряд ли когда-нибудь признают.

Точно так же по-деловому и чётко тайцы относятся к судьбе, карме и прочим мистическим материям. Миша рассказал мне следующее:
– Если у тебя что-то не так, значит, виноваты звёзды. Если виноваты не звёзды, значит, тебе вредят демоны. Если демоны тебе не вредят, значит, тебя наказывают боги. А если боги тебя не наказывают, значит, дело в карме, и тут уже ничего не поделаешь. Звёзды, соответственно, можно просчитать. Демонов – либо обмануть, либо задобрить. Богов хорошенько попросить через жертвоприношение. А карму исправлять примерным поведением.

Я его попросил «исследовать» меня. Он немного поколдовал и сказал так:
– Звёзды в порядке; есть один демон-шкода, но я с ним договорился; богам до тебя особого дела нет; карма в норме. В следующей жизни будешь, скорее всего, таксистом или певцом.

Это учитывая, что у меня топографический кретинизм и в школе была твёрдая тройка по пению.

Ну, раз приказано таксистом – значит, таксистом. Водителем тук-тука (это местное такси, такая таратайка с открытым кузовом) в Стране Свободы.

Свобода – это, наверное, главное ощущение, которое испытываешь в Таиланде. Я, помню, испытал его в полной мере, когда во время одной из командировок в Бангкок с компанией коллег-журналистов ехал в тук-туке и пил вино из горла.

А водила тук-тука, старик с баклажанной кожей, мужественно вёл свой тук-тук по страшным бангкокским пробкам и пел что-то своё, сугубо тайское. Всеми своими двадцатью согласными, двадцатью четырьмя гласными и пятью тонами. О родном Муанг-Тае. И мы тоже пели, как могли. Про «нас не догонят». Было это лет семь назад.

А в прошлом году я опять должен был лететь в Муанг-Тай. По делам. Вместе с Мишей.

Сначала мы прилетели в Бангкок, в местный университет. Был сезон муссонов. И с неба, как из жемчужного сита, сеял мелкий тёплый дождь, качая какие-то горячечные, тревожные орхидеи.

Золотые женственные Будды в гулких монастырских дворах под дождем жарко потели золотом и блаженно улыбались, как одалиски в хаммаме.

Беззубо жамкала, обсасывая днища хрупких лодок, тяжёлая малахитовая вода в каналах Бангкока.

Ночами в сладком соевом смоге Бангкок рычал, как огромный неоновый тигр. И сердце моё, помню, стучало, как раскалённый орех. И было как-то по-подростковому жутко и радостно.

Когда мы покончили с делами в университете, то на несколько дней слетали на остров Пхукет. И не просто так. Дело в том, что Миша ещё в Москве однажды неожиданно спросил меня:
– Слушай, а хочешь попробовать стать Буддой?
– Ничего себе вопросик.
– Я тебя спрашиваю: хочешь?
– Ну, предположим, хочу.
– Сделаем, – сказал Миша с интонацией Крамарова из фильма «Иван Васильевич меняет профессию». И поведал следующее. Слушайте.
На острове Пхукет в Андаманском море есть бухта Пханг-Нга. В бухте Пханг-Нга есть морской тоннель. Надо заехать в этот тоннель и ровно за восемь вздохов до заката очутиться в гроте Тхам-Лот.

Восемь – потому что в буддизме есть Великий Восьмеричный Путь к Нирване.

Если ровно на твоём восьмом вздохе – вернее, выдохе – солнце коснется моря (непременно на восьмом), твоя жизнь закончится нирваной и ты станешь Буддой. Не прямо сейчас, конечно. А в глубокой счастливой старости.
Вот такие мистические дела.

Мы плыли по бухте Пханг-Нга на моторной лодке, от которой оставался шлейф, похожий на плавленое стекло. Журчание воды напоминало далёкий детский смех.

Ветер пах прохладным замшелым камнем, и казалось, что ветер зелёный. Море постоянно меняло цвет: оно было то чернильное, то аквамариновое, то нефритовое.

Возле тоннеля Миша заглушил мотор и перешёл на вёсла и шест.

В тоннеле было оглушительно тихо. Вопросительные всхлипывания воды только подчёркивали эту тишину. Блики воды на сводах – откуда-то из детства. Или из прошлой жизни.

Мы начинаем вплывать в грот Тхам-Лот. Предзакатный воздух плотнеет, сгущается, приобретает васильковый оттенок.

Мы заворачиваем за крайнюю скалу грота и видим золотой шар солнца. Это именно золотой шар. Вот он: литой, с искрящимися шероховатостями. Кажется, что его можно потрогать рукой.

– Начинай дышать, – говорит Миша.
Я глубоко вдыхаю и выдыхаю. Раз, два, три…
Начинает приятно кружиться голова.

Я делаю восьмой вдох и восьмой выдох. Мне кажется, что у меня темнеет в глазах. Но – это солнце касается моря и тут же, как по волшебству, мгновенно превращается из золотого в кроваво-красное.

Миша смеётся:
– Успел?
– Кажется, да.
– Буддой, значит, будешь…

Значит, буду. А скорее всего, нет. Потому что всё это, конечно же, всего лишь красивая туристическая сказка. Но разве в этом дело?
Главное – что солнце можно было потрогать рукой. И что вода была – как детский смех. И что тревожно качались под дождем орхидеи. И с блаженных муссонных Будд стекало золото. И так сладко пелось и пилось в тук-туке.

Разве не так?