После окончания института я 16 лет проработала в конструкторском бюро, но пришлось уволиться. Повсеместно шло сокращение штатов, заводы закрывались. Мужу случайно предложили для меня место в районном военкомате, где был нужен специалист, владеющий компьютером.

Я не знала компьютер, у нас дома его не было. Муж в срочном порядке устроил меня на специальные курсы, пришлось всё осваивать за короткий срок. В военкоматы города компьютеры поставили, но как с ними работать, никто не знал. Хотя выбирать мне не приходилось.

Со страхом шла на новую работу. Специальные программы для военкоматов ещё не внедрили, и на первых порах мне пришлось просто печатать повестки на принтере, потому что, как и всё в стране, стандартные бланки давно закончились. Это оказалось мне на руку: появилась возможность подружиться с техникой.

Коллектив военкомата был на редкость дружным, и коллеги искренне огорчались, глядя на мои мучения. Их отношение ко мне не разделял только один сотрудник – Пётр Яковлевич Набоков. Бывший военный, он занимался учётом техники. Каждое утро подходил ко мне и радостно говорил одно и то же, что компьютер – техника ненадёжная, другое дело пишущая машинка.

Потом он придумал новое издевательство. Предлагал эксперимент: кто больше повесток напечатает за час. Скорость печати у меня была совсем небольшой, но я честно отчитывалась о своих «успехах», а он, довольно улыбаясь, уходил, ещё раз повторяя, что думает по поводу компьютера.

Настроение у меня портилось день ото дня. Компьютер всем казался лишним и ненужным, областное начальство потребовало отчёт о том, как используется новая техника. Под радостные ухмылки Петра Яковлевича я ломала голову, как выйти из положения. Спас муж, работавший руководителем технического отдела одного из заводов города. Он очень красиво и подробно расписал для меня возможности компьютера, выдав их за реальную работу.

Все во главе с военным комиссаром остались довольны, тем более отчёт оказался на высоте – среди прочих, представленных военкоматами области. По-прежнему ворчал только Пётр Яковлевич.

Вскоре завезли бланки повесток, и компьютер до загрузки специальных программ стали использовать редко, а моё рабочее место, уже с обычной пишущей машинкой на столе, теперь было рядом с Набоковым.

Очень скоро я простила ему прошлые издевательства. Он оказался удивительно добрым, лёгким и позитивным человеком. Главное его положительное качество – редкая коммуникабельность.

Поставка техники для военных сборов, учений – всегда одна из сложнейших задач военных комиссариатов. Наш военкомат благодаря Петру Яковлевичу в этом плане являлся исключением. Майор запаса помнил наизусть адреса и телефоны автопредприятий города. Казалось, все люди вокруг – его друзья.

Мы часто пользовались связями и знакомствами Набокова в личных целях, особенно в отсутствие начальства, когда Пётр Яковлевич проявлял одну из присущих русскому человеку слабостей – принимал на грудь.

Наш кабинет находился в первой из трёх смежных комнат. Во второй работала машинистка Ирина Ивановна, а дальняя комната была оборудована радиотехническими средствами связи.

И вот как-то с утра, когда военкома не было на месте, Пётр Яковлевич зачастил в третью комнату, называемую радиорубкой. С каждым возвращением на рабочее место настроение бывшего майора улучшалось. К обеду оно уже стало совсем весёлым, и он настойчиво стал угощать нас с коллегой приготовленной им курицей, изумительной на вкус. Тут же поделился и рецептом.

Ирина Ивановна заметила, что частые походы в радиорубку неспроста – там явно припрятано спиртное.

После обеда Пётр Яковлевич буквально прилип к телефону. Звонки начались по списку его любимых абонентов. Первым, как всегда, шёл наш Успенский собор. Темы разговоров так и сыпались: о предстоящих религиозных праздниках, о начале службы, постах и прочем. Разговоры были долгие. Набокова терпеливо выслушивали и так же терпеливо ему отвечали.

Затем начинались звонки для решения чужих проблем: Пётр Яковлевич очень любил помогать людям, он был совершенным альтруистом. Ирина Ивановна боялась появления начальства и, не выдерживая, выскакивала из своей комнаты, уже вопя:
– Немедленно положи трубку! Не-мед-лен-но!

Даже пыталась вырвать её из рук Набокова, но всегда безуспешно.

Во время одного из таких длинных разговоров к нам в кабинет зашла прапорщик соседнего отделения Светлана Васильевна. Несколько минут послушав монолог Петра Яковлевича, она обратилась к нему так, как он сам давно для неё установил:
– Батя, я никак свой дом не дострою, кирпич закончился. Договорись для меня, чтобы подешевле.

Как просиял Пётр Яковлевич! Наконец появилась новая тема для телефонных разговоров. С нескрываемой радостью в голосе он пообещал решить проблему. Все его последующие разговоры перешли в новое русло.

Общение с нужными людьми начиналось с вопроса о делах, семье, погоде, а потом майор переходил к главному. Тут у него сразу просыпалось вдохновение. Уж как поэтично рассказывал он о прапорщице, описывая её ум, красоту, доброту и другие достоинства. Заканчивалась речь просьбой помочь с кирпичом, потому что его хватило только на подвал, а стены дома строить уже не из чего. Речь Петра Яковлевича была настолько проникновенна, что на другом конце провода почти сразу соглашались решить проблему.

Потирая руки от удовольствия, наш майор продолжал колдовать. Через минуту последовал звонок в другую организацию. Начало разговора повторяло предыдущий, а вот окончание меня удивило: Светлане Васильевне буквально уже не хватало кирпича достроить второй этаж. Последующие звонки я не слушала.

Через несколько дней снова уловила окончание разговора – коллеге не доставало кирпича для третьего этажа. Моё воображение уже рисовало огромный замок с колоннами из белого кирпича, стены которого после каждого звонка Набокова поднимались всё выше и выше. И я, отвлекаясь от дел, начала прислушиваться к разговорам о кирпиче. Похоже, в коттеджном посёлке для Светланы Васильевны возводилась самая высокая в наших краях многоэтажка, с верхнего этажа которой далеко виднелись поля, пасущийся скот, озеро и лес и вообще все красоты целого района.

Дом всё строился, и периодически Пётр Яковлевич, пребывая в состоянии эйфории после посещения радиорубки, выпрашивал для прапорщицы кирпич.

Светлана всё чаще смотрела в обеденный перерыв каталоги мебели и обсуждала в своём кабинете шторы на новые окна. Я заключила из этого, что новоселье уже близко. Семья действительно вскоре перебралась из города на новое место жительства. Во внерабочем общении в обеденный перерыв появилась тема сада, огорода, клумб вокруг дома.

Скоро я уже с удовольствием рассматривала фотографии нашей прапорщицы на фоне помидорных плетей в теплице. Жизнь в новом доме кипела вовсю, но каждый раз, увидев на пороге кабинета Светлану Васильевну, Набоков вновь интересовался стройкой. Та откровенно отвечала:
– Ай, батя, лучше не спрашивай. Частный дом – это прорва, всегда что-нибудь надо, то починить, то достроить.

Удовлетворённый ответом Пётр Яковлевич при слове «достроить» радостно звонил своим собеседникам с рассказом об умной, деловой, красивой прапорщице, которой не хватает кирпича для завершения строительства верхних этажей коттеджа. В моём представлении дом Светланы уже являлся образцом самого большого долгостроя, достойного Книги рекордов Гиннесса.

И однажды, сгорая от любопытства, я спросила, сколько этажей в её доме. Светлана Васильевна долго смеялась. Не помню ответа, потому что перед глазами всегда возникал развалившийся в кресле Пётр Яковлевич, договаривающийся о кирпичах, и многоэтажный коттедж, устремлённый ввысь.

Сколько этажей было построено при активном участии нашего альтруиста, для меня до сих пор загадка.