Этого грузина я знаю давно. Седой, круглолицый, небольшого роста, избыточно полон, как многие профессиональные шофёры, он при встрече всегда застенчиво улыбался, обозначал поклон головой и проезжал мимо. Иногда грузин заходил в церковь и ставил свечи. Прежде чем зажечь свечу возле образа, всегда интересовался, что это за святой и за какую сферу человеческой деятельности «отвечает». Правда, о святителе Николае этому человеку не нужно было рассказывать. Он знал, что Никола Угодник охраняет таксистов, и с удовольствием ставил свечку перед иконой.

Поблагодарить Бога он пришёл в начале августа. В руках держал небольшой латунный восьмиконечный крест. Такие отливки были очень популярны в конце XIX века.

– Вот, – протянул мне распятие, – это вам в церковь. Пришёл специально поблагодарить Бога. Я очень тяжело переболел, отец. Не знаю, как выжил. Он мне такое сделал, такое… Это просто чудо! Дайте мне самую большую свечку. Хочу сказать Ему спасибо.

Таксист отправился ставить свечу, а мне позвонили. Пока я разговаривал по телефону, грузин уже ушёл, а я пожалел, что не успел расспросить подробнее о случившемся.

В середине декабря бабушка собралась ехать в Москву поздравлять нашу внучку Полинку с днём рождения, но приболела. Поэтому подарки было решено отправить вместе с дедушкой. Я заказал такси до железнодорожной станции и очень обрадовался, увидев за рулём грузина.

– Как хорошо, у нас с тобой есть двадцать минут. Расскажи, что стряслось, почему ты пришёл тогда благодарить Бога?

– Заболел в начале июля, – начал свою историю таксист. – А за десять дней до этого умерла моя собачка, шпиц. Любил её очень, словно это мой ребёнок, и так переживал, что почти ничего не ел. Вернулся однажды домой после ночной смены. Для расслабления выпил пару рюмок коньяку и вдруг почувствовал, словно в груди что-то разорвалось, прямо треснуло. Так явственно почувствовал, что даже начал себя ощупывать – а вдруг у меня где-то появились трещины? Разделся, подошёл к зеркалу, осмотрел себя. Никаких дырок не нашёл, успокоился и пошёл спать.

Проснулся днём и чувствую – поднялась температура. Померил – почти 39, вызвал «скорую». Сделали жаропонижающий укол. Фельдшер сказал: «Завтра, если температура не спадёт, вызывай нас снова». Но утром температура не только не упала, а поднялась выше. Раскалывалась голова, и я почувствовал, что задыхаюсь.

Когда привезли в больницу, врач измерил сатурацию и сообщил фельдшеру «скорой»: «Семьдесят семь, очень мало. Мы его примем, но выживет ли, сказать не могу. Надежды очень мало».
Меня отправили прямиком в реанимацию. Там пролежал сутки, а на следующий день умер.

Что меня больше нет, понял, когда увидел себя летящим в длинном туннеле, в конце которого ярко сиял свет. Кто-то огненный, кого я никак не мог разглядеть, летел сзади и держал меня в своих руках. Наконец мы преодолели туннель и вылетели на простор. Я смотрел вниз и видел города с улицами и дорогами. Смотреть на всё это было интересно и одновременно страшно. Я улетал всё дальше и дальше от земли, но мне не было жалко.

Вдруг полёт резко прервался. Такое впечатление, словно у нас на дороге невесть откуда появился здоровенный чемодан с открытой крышкой. Створки чемодана неожиданно захлопнулись, и я, как муха, оказался в темноте между двух гигантских ладоней. В тот же момент увидел себя стоящим на земле, в нашем посёлке. А конкретно – напротив металлических ворот, за которыми начиналось предприятие моего лучшего друга, тоже грузина. Да ты, батюшка, его знаешь.

Стал думать: как же мне пройти, если ворота крепко заперты? И только об этом подумал, как тут же ноги оторвались от земли, и я начал плавно подниматься. Очень легко, будто пушинка, пролетел над воротами. Я понимал, что могу спуститься на землю и идти ногами, но лететь нравилось больше. И полетел – не высоко, два метра над асфальтом. Долетел до здания, в котором рабочий кабинет приятеля. Завис у входной двери, а потом, не опускаясь, спокойно и без всяких сложностей пролетел сквозь стену. Ещё пара мгновений – и я уже в кабинете товарища.

Он сидел за столом и что-то записывал в ежедневник. Лицо озабоченное. Друг ломал голову, как предприятию вылезти из долгов, ведь производство остановлено. Где найти деньги на зарплату рабочим? Я завис под потолком и наблюдал сверху. И словно слышал всё, о чём он думал. Так хотелось сказать: «Генацвале, не переживай так! Жизнь даётся не для того, чтобы переживать. Радуйся, что у тебя есть дом и друзья. Пей вино, кушай сулугуни, гуляй по зелёной травке, нюхай цветы. Брат, посмотри на меня! Подними голову, я здесь, рядом с тобой, вишу конкретно над твоим столом. Слушай, извини, даже неудобно…»

Мне захотелось спуститься немного, рассмотреть, что он так сосредоточенно писал в ежедневнике. И разглядел цифры «2» и «3». Друг вывел их крупнее, чем другие. Остальное я не успел рассмотреть, зато услышал незнакомый голос: «Внимание! Начинаем обратный отсчёт: десять, девять, восемь… один, ноль. Разряд!»

И снова лечу с огромной скоростью и оказываюсь в большой больничной палате. Вижу над собой склонённую голову в скафандре. Там, где рот и нос, респиратор, а лицо полностью прикрыто пластиковым щитком. Пластик прозрачный, и я хорошо вижу глаза врача. Они наполнены радостью.

– Поздравляем с возвращением с того света!

Потом этот человек взял клейкую бумажку, что-то написал и приклеил её сверху над моей кроватью. Я взглянул вверх – это были цифры «145». Я лежал и думал: интересно, что они означают? Потом догадался: это между собой они будут называть меня «сто сорок пятым». У меня трудное для русского уха имя, и это логично. Но потом всё-таки поинтересовался, что значит эта цифра.

– Ты сто сорок пятый, кого за четыре месяца работы нам удалось вернуть к жизни, – ответил врач. – Каждый раз для нас это большая удача.

С того момента я медленно пошёл на поправку. Из месяца, проведённого в «красной зоне», три недели пролежал в реанимации. Кстати, после выздоровления пришёл к тому самому другу-грузину и рассказал, как висел под потолком в его кабинете. Он не поверил. Тогда я назвал день, когда умер, и попросил открыть ежедневник на этой дате. Сказал, что среди его записей две цифры самые большие – «два» и «три». Товарищ очень удивился, потому что так и есть. И вообще был очень растроган, что пришёл к нему первому, как к брату и лучшему другу.

В больнице я ни разу не видел лиц тех, кто ухаживал за нами, лечил, кормил и поил. Знаю, что всего их было десять человек. Свои имена они писали на костюмах. Ты не представляешь, батюшка, как эти люди к нам относились, с каким вниманием! В это отделение людей свозили со всего района, даже из области. Посещение больных запрещено, можно лишь передать продукты. Но приезжали далеко не ко всем. Если у родственников нет машины, добираться надо автобусом или электричкой. Во время эпидемии ездить общественным транспортом нежелательно, поэтому мы просили к нам не приезжать. Нас хорошо кормили, но, когда болеешь, хочется чего-нибудь вкусненького. Так вот, медики на свои деньги покупали для нас фрукты!

В эту минуту я увидел, как рассказчик вытер слёзы.

– Они с нами обращались как со своими детьми, – продолжил таксист. – В реанимации ты на самом деле превращаешься в ребёнка, маленького и беззащитного. Я за всю жизнь не испытал столько любви, сколько дали эти незнакомые люди, лиц которых я так и не увидел. А кто я им? Никто!

Грузин снова прослезился.

– После болезни стал часто плакать, – пояснил он. – Надеюсь, пройдёт. Знаешь, очень хочется, чтобы все мы, люди, жили хорошо и относились друг к другу как братья. Это они, врачи, меня научили, просто своими делами. Бог вернул меня к жизни. Я понимаю, Он чего-то от меня теперь ждёт. Я думаю, добрых дел.

Мы уже почти подъехали к станции, и таксист спросил:
– Куда ты, батюшка, едешь?
– В Москву, внучке везу подарок. Завтра день её рождения, девять лет.

Нужно было видеть, как изменилось лицо таксиста. Оно прямо-таки засияло от нахлынувших чувств.

– Как хорошо! Слушай, я тебе завидую, у меня ещё нет внуков. И дай Бог твоей внучке всего самого лучшего в этой жизни. Пусть она никогда не знает, что такое горе и болезни, и будет счастлива! И пусть все дети будут счастливы.

Таксист уехал, я проводил его машину взглядом и думал о том, какой хороший человек вёз меня сегодня. И о том, как много он пережил за этот год. Чего только ни испытал: и боль, и страх, и даже клиническую смерть. Он многое пережил, зато научился быть благодарным и ещё научился любить.

И всё же, неужели для того, чтобы прийти к такому простому и понятному выводу, что все мы, живущие в одной семье, городе, стране – ближние, братья и сёстры, нужна беда? Ведь те, кто вокруг тебя, – тоже люди, со своей болью, страхом и надеждой, но кто-то в трудный момент их тоже пожалеет. Вот ради всего этого тебе нужно заболеть, мучиться и даже умереть?

А может, действительно, без этого ничего не выйдет? И потому, прежде чем воскреснуть, внутри нас что-то должно умереть.