Низенькое неказистое строение с маленьким окошком и дощатой дверью. Трубу не ищите, её в баньке нет и никогда не было. Вот такую построили, то ли по привычке, то ли из-за дефицита материалов. Закопчённые двери, стены и лавки, казалось, тоже были такими всегда. Баня топилась по-чёрному – дым выходил через приоткрытую дверь. Вся левая часть Советской улицы много лет арендовала баньку у деда Давыда и бабы Дашки. Сложилась почти коммуна, в которую постоянно вливались новые любители жара и пара.

В колхозную эпоху желание построить себе индивидуальную баньку не всегда можно было осуществить. Так на смену дедам в эту баньку пришли внуки. Голые тела, крещённые общими вениками, почти сроднились за долгие годы, узнавались в полумраке по особым приметам. Уже никто не представлял себе жизнь без этих чёрных лавок и земляного пола.

В банный день с утра пацаны расчищали дорожку от снега, таскали воду и дрова. Дед Давыд с самокруткой в зубах следил за процессом, сидя на лавочке и вытряхивая из сизой бороды крошки махорки.

Сначала мыться шли бабы с девками, а уж вечером – главы семейств с сыновьями. После каждой группы в пять-шесть человек подкладывались дубовые дрова, подносились вёдра ледяной воды. Густой белый пар валил и из баньки, и от разгорячённых тел. Накинув тулупы и влезши в валенки, любители попариться разбегались по домам к чаю или к чему погорячее, разнося по улице запах дымка и мокрых дубовых листьев.

Яков Феоктистович в этот раз мылся один – поздно вернулся из командировки. Разделся наскоро в ветхом предбаннике, лязгая зубами от холода, и шагнул внутрь. Красота – никто не помешает телу получить свою порцию жара.

Поставив керосиновую лампу, мужик подбросил пару поленьев, поддал парку и полез на полку. Да, черна банька! Две его пятилетние дочки однажды ранней осенью проявили инициативу – решили отмыть многолетнюю копоть. Полдня скребли стены и полку ножами и старыми вениками. А вторую половину дня уже их пытались отмыть мать с бабушкой. Наказанные трудяжки простояли до темноты в противоположных углах.

Подставляя жару то бока, то спину, Феоктистович крутился на полке. А когда потянулся за веником, раздался треск, скользкие доски зашатались, и Яков всем телом рухнул вниз вместе с лампой. Надо отметить, что пола в бане почти не было. А под полкой зияла глубокая яма, куда стекала грязная после мытья вода. И вот в эту жижу бухнулся почтенный отец трёх дочерей.

Свет погас. Чертыхаясь и матерясь, оступаясь и опять падая, Феоктистович принимал грязевую ванну. Всё, что скопилось за долгие годы, все отходы грязной купели с ног до головы покрыли тело. С трудом выбравшись, утерев чем-то лицо, шаря руками в темноте, боясь оступиться ещё раз, он опрокинул ведро с водой. Потирая ушибленные бок и руку, Яков понимал, что одеваться ему даже и не стоит – весь в грязи, он окончательно испортит свой и так скудный гардероб. А в темноте ещё и не определить сразу, где и что бросил впопыхах. Прикинул, что по февральскому морозу он резво, минуты за три, успеет добежать до дома. Ну, за четыре точно – с учётом вечерней темноты.

Крякнув, вдохнув тёплого воздуха, мужик ринулся наружу. По тропинке, скользя босыми ногами по снегу, Яков мчался по улице. Чёрная фигура, окутанная белым паром, рекордно быстро достигла дома. Но не осталась незамеченной. От калитки напротив шарахнулась чья-то тень.

– А-а! – закричали испуганные дочки, прячась за спину бабушки.

Мать-старушка часто закрестилась, когда в резко распахнутую дверь ввалилось грязное, облепленное дубовыми листьями тело и кинулось к печке.

Понятно, что домываться Феоктистовичу пришлось дома. Но сначала – согреться изнутри. Стопка первача – и Яков почти ожил.

Пока жена хлопотала возле грязного после бани супруга, матушка Евдокия Захаровна мужественно вышла на мороз – надо же забрать одежду сына, а то как он утром будет? Взяв свечку, бабушка направилась в баню.

Двенадцатый час. Скользко. Неторопливо и осторожно дошла до ветхого строения. Зажгла свечку и начала собирать брошенные вещи. Потом так же тихо отправилась в обратный путь с узлом на спине.

Звёзд почти не видно. Где-то лают собаки. Тёмная бесформенная фигура, окутанная паром, в слабом свете свечи отделилась от старой баньки. Захаровна и не подозревала, что в ту самую минуту другая женщина забежала в дом, кинулась под икону и стала истово молиться, призывая Бога защитить её от страшной ведьмы.

Утром у колодца бабы постарше и помоложе обсуждали последнее событие: ведьма по ночам посещает Давыдову баню! Верующие крестились, атеистки отмахивались.

Но когда сама баба Маня, непререкаемый авторитет на селе, крестясь и клянясь в истинности сказанного, в красках описала, как по улице в темноте, в клубах смрадного дыма сам чёрт бежал от бани, атеистки тоже притихли. В селе многие ещё верили в существование нечистой силы. Если бы они только знали, что эта сила действительно после бани была не просто нечистой, а грязной с головы до пяток!

Евдокия Захаровна передала содержание разговора своему сыну. Безбожник, он сначала смеялся над фантазиями сельчан. А потом рассердился. Да так, что уже в апреле за старой кухней появился свежий бревенчатый сруб. Хватит по чужим баням ходить, своя будет, с печкой и трубой. Мужики помогут.