Двадцать минут назад закончилась служба, но храм ещё не опустел. Очень люблю это время. Редкие стайки прихожанок дожидаются батюшку, чтобы взять благословение. Свечи церковницы ещё не погасили, в одиноком солнечном луче кружатся пылинки. В такие минуты хочется задержаться в церкви подольше, присесть на скамейку и прислушаться к остывающему после литургии храму. Кажется, что и эхо последних возгласов застряло где-то под куполом. Полное умиротворение.

– Знаешь, как отличить опытного батюшку от неопытного? – вдруг доносится женский голос с соседней лавки.
– Как?
– Епитрахиль у опытного священника мягкая как пух, – объясняет бывалая прихожанка. – А у неопытного – жёсткая и слегка колется. Даже через косынку чувствуешь. Неопытный батюшка провёл слишком мало исповедей, потому его епитрахиль новая, ещё не истёрлась о наши головы.

Я улыбнулся. Всё-таки удивительные существа женщины! Казалось бы – кому как не мужикам с непокрытыми головами чувствовать «опытную епитрахиль»? Но мы почему-то об этом даже не задумываемся. Зато от прихожанок со стажем ничто не скроется. Хотя они, конечно же, правы – нежнее истрёпанной мягкой епитрахили пожилого священника ничего быть не может.

Конечно, неприлично разглядывать людей, пришедших на исповедь, но, если стоишь с ними в очереди к аналою битый час, деваться некуда. Вот один опустил глаза в пол, другой с толком «убивает время», ещё раз прочитывая молитвослов с покаянным каноном. Третий просто глядит в окно. Ничего не поделаешь: очередь на исповедь во время Великого поста большая и движется очень медленно.

– Исповедь только с первого взгляда кажется «конвейером», – рассказывал знакомый батюшка, отец Сергий. – Но никогда не угадаешь, что творится на душе даже у знакомого человека. Знал я одного мужчину. Он изредка бывал в церкви, приходил и на исповедь. Но я в курсе его дел.

Жил тот человек с женой очень плохо. Пил, бил её. В этом тоже каялся, но как-то привычно, «на автомате». Но по-настоящему ему не давали покоя лишь сладкие пастилки от кашля, которые жена держала в сумочке. Она в этих конфетах постоянно нуждалась. Муж просто сходил с ума по пастилкам – был страшным сладкоежкой и всё время таскал их из сумки супруги, ничего не мог с собой поделать. Это мелкое воровство больше всего его и мучило. Тяжёлые грехи душу мужчины не так беспокоили, а вот за пастилки он слёзы лил. Говорю же, душа человеческая – потёмки!

Всякие истории случаются на исповедях. Это только на первый взгляд кажется, будто все грехи одинаковые. Нет, на самом деле каждый грех, как и человек, – особенный.

– Некоторые люди приходят на Таинство в первый раз, – говорит батюшка. – Случается принимать такое покаяние и полтора, и два часа. Ни прерывать, ни торопить человека в таких случаях ни в коем случае нельзя, иначе он может навсегда забыть дорогу к храму. Наоборот, надо «раскручивать» нить исповеди, направлять кающегося в правильную сторону, чтобы он осознал свои грехи, их взаимосвязь, сделал выводы… После одной такой исповеди, помню, стою мокрый, как после бани, – семь потов сошло. Такое чувство, что это не я, а меня исповедовали. Два часа принимал исповедь! Зато после аналоя человек вышел светлым, аж лучился. «Батюшка, – признавался позже, – мне тогда стало легко, словно в детство вернулся. Будто заново родился». Ну, думаю, значит, принял покаяние Господь. Нам это чувство знакомо – его и добиваемся. Хотя и редко его встретишь.

А вот другие исповеди, напротив, оставляют саднящий осадок в душе.

– Помню одинокую бабушку, чей сын погиб в Афгане, – вспоминал отец Сергий. – Она каялась, как в детстве шлёпала его по попе, ставила в угол, хотя раньше это её никогда не тревожило. Называла даже самые лёгкие, пустяковые обиды, причинённые сыну, – о таких вещах люди и не вспоминают. А они вдруг всплыли и начали разъедать ей сердце.

Много раз исповедовался у меня один мужчина. На вид лет сорок, но совсем седой. Служил в спецназе внутренних войск, участвовал в наведении порядка в Сумгаите и других горячих точках позднего СССР. Однажды во время усмирения беспорядков ему пришлось убить вооружённого подростка 12–13 лет. Выбора не оставалось – мальчик направил на него автомат и готовился открыть огонь, но спецназовец первым нажал на спусковой крючок. Паренёк упал со странной улыбкой на лице. И хотя действия бойца были полностью оправданы, он не мог успокоиться. Далеко не каждый солдат, даже психологически устойчивый, способен перенести детскую кровь, пусть и ребёнка-убийцы…

С тех пор убитый мальчишка снился бойцу почти каждую ночь, и психологи не могли ему помочь. Он регулярно исповедовался в одном и том же грехе, и батюшке приходилось принимать эту исповедь, хотя в исповеданном грехе, если он не повторяется, не нужно каяться. Но священник всё равно раз за разом выслушивал спецназовца – делал всё, чтобы улыбающийся мальчик с автоматом больше никогда не стоял перед глазами. Затем мужчина исчез – что с ним произошло, никто не знает. Но батюшка надеется, что мальчик перестал являться и с ветераном спецназа всё хорошо.

– Как-то раз пришла исповедоваться одна женщина, – улыбается отец Сергий. – Обычно кающиеся выписывают грехи на листочек, чтобы ничего не забыть. И вот она стоит, держит в руках бумажку со списком грехов. А я краем глаза замечаю, что там сплошная цифирь. И дама начинает перечислять: «Грешна восемь раз против третьей заповеди, два раза против пятой, 14 раз – против четвёртой, 31 раз – против десятой…» И так далее. Дело дошло до пунктов Правил святых апостолов и чуть ли не постановлений Вселенских соборов. У женщины всё подробно записано.

Я стою в замешательстве, не знаю, что ответить грешнице. И тут меня осенила догадка. «Извините, – спрашиваю, – вы случаем не в бухгалтерии работаете?» У дамы едва очки на лоб от удивления не полезли: «Батюшка, как вы догадались?» – «Ну, сразу видно – у вас со всеми цифрами и отчётами полный порядок. Вот только с исповедью пока не очень. На исповеди каяться нужно, а не сводить годовой баланс, понимаете?»

Кстати, другие люди на исповеди, наоборот, слишком буквально принимают требование полностью раскрывать сердце перед Богом. Помню один случай, он произошёл лет двадцать назад.

В соседнем благочинии есть большой приход, а священников в храме в те времена было недостаточно. Двое постоянных клириков менялись по очереди: один на требах, другой служит литургию. Поскольку лишь один батюшка исповедовал, очередь к нему часто стояла как в мавзолей. Поэтому владыка благословил иеромонахов из соседнего монастыря приезжать и служить в том храме. А некоторые монахи совсем молодые, толком ни в монастыре, ни в миру не успели пожить – опыта никакого. Но Таинство исповеди совершать нужно.

На исповедь к молодым иеромонахам зачастили прихожанки. Ничего плохого в этом не было, многие верующие женщины до сих пор считают: если перед тобой иеромонах, значит, это опытный борец со страстями, такому духовнику можно довериться. И они повалили толпами доверяться. Однако некоторые прихожанки не учли простой вещи: далеко не все грехи следует излагать во всех деталях, тем более монаху.

И вот представь такую картину: стоит молоденький иеромонах, выслушивает исповедь, а самого чуть не шатает. Одна женщина рассказывает ему, как аборты делала, другая – как изменяла мужу. А потом пришла какая-то моложавая тётка и начала каяться в блуде, подробнейшим образом описывая, сколько раз, с кем и как. Монах стоит белый как мел. Но останавливать поток интимных признаний стесняется.

Слушал излияния души молодой батюшка, а потом пошатнулся – чуть плохо ему не сделалось. Хорошо, что отец Николай, исповедовавший по соседству, вовремя заметил. Прервали исповедь. Иеромонаха батюшка отвёл в ризницу, узнал, в чём дело. Потом встал на его место, продолжил исповедовать. Та женщина начала заново всё рассказывать. А батюшка с огоньком ей объясняет, как нужно жить с мужчинами и как она заблуждается. Она кивает, улыбается и вдруг как залилась слезами. Покаяние пришло.

Отец Николай утешил женщину, положил епитрахиль на голову, произнёс молитву. Затем обратился к другим грешникам: «Братья и сестры, у меня к вам настоятельная просьба: в грехах плоти, пожалуйста, кайтесь кратко. Не надо посвящать батюшку во все подробности. Кайтесь не в том, как вы это делали, а в том, зачем вы это делали».

После того случая женщины стали вести себя деликатнее.

– Будь моя воля, я бы молодых иеромонахов к совершению исповеди вообще не допускал, – сетовал батюшка Николай. – Тем более когда каются много погрешившие женщины. Такую исповедь может принимать только женатый священник или опытный иеромонах. Незрелый духовник пропускает всё через себя, а так делать нельзя. Нужно и жизнь в миру немного знать, и о плотских страстях иметь необходимое представление, и на сердце уметь надвинуть нечто вроде «шторок», чтобы самому окаменеть на время, не пускать внутрь смущение и стыд. Иначе эти чувства повредят как исповеди, так и священнику.

Для понимания, что такое покаяние, порой не требуется никаких слов. Достаточно взглянуть на то, как каются глухонемые люди. Никогда не забуду, как женщина, стоявшая передо мной в очереди, подала листочек с записанными грехами и жестом показала батюшке, что не может говорить. Он кивнул и углубился в чтение. Читает книгу грехов человеческих, а женщина плачет и мычит – хоть слов произнести не может, а они всё равно из души вырываются. Батюшка наконец накрыл её епитрахилью. Тот самый момент, когда возблагодаришь Бога за то, что можешь говорить и слушать. Да вот только не всегда понимаешь, насколько драгоценен этот дар.

– Впрочем, нередко во время исповеди происходят и забавные случаи, – качает головой батюшка Сергий. – О каких только «прегрешениях» не услышишь! Люди пытаются покаяться за неразумных родственников, соседей, даже за кошек. Другие переключаются на старые обиды, но иногда это получается смешно.

Работал у нас один грузин, Георгий. Хороший строитель, плотник каких поискать. Причём глубоко верующий, что среди обычных рабочих большая редкость. Но он так громко исповедовался, что мне постоянно приходилось его одёргивать. Хуже всего, что Георгий входил в раж и вместо покаяния начинал на весь храм вспоминать недавние обиды, которые ему постоянно наносил то коварный Ираклий, то завистливый Анзор, то какой-то Вахтанг. С большим трудом удавалось успокаивать строителя. «Отец, извини, да, – всегда переживал Георгий. – Но они такие нехорошие люди, если бы ты знал! Как их ещё терплю – сам не понимаю». Но на следующей исповеди всё повторялось.

Иногда Георгий уже в очереди к причастию вдруг вспоминал грех, который забыл назвать на исповеди. Он смешно хватался за лицо и бежал в придел, где батюшка ещё исповедовал. Очень извинялся и просил принять «довесок» исповеди без очереди. Прихожане уже знали о странностях грузина и всегда пропускали.

Помню, однажды Георгий так разошёлся, что его голос услышали, наверное, и батюшки в алтаре. «Георгий, вы опять кричите, – вздохнул я. – Вы же мешаете людям». И показал на очередь. А люди улыбаются. «Батюшка, да вы не беспокойтесь, – не выдержала одна женщина. – Мы уже целую жизнь прожили вместе с Георгием. Всё знаем и про Ираклия, и про Анзора, и про Вахтанга. Георгий нам уже как родной. Пусть кается на здоровье!» Все рассмеялись, а Георгий смеялся громче всех.

Ох и тяжкое это дело – исповедь. Отнимает последние силы. Зато и дышится после неё словно после дождя. Хотя это ты, священник, помогаешь людям чистить души, а всё равно остаётся чувство, что и твою душу немного почистили.