По окончании 10-го класса родные меня практически пинками погнали в медицинский институт. Все дяди и тёти – уважаемые врачи, преподают на кафедрах, уж они-то посодействуют, чтобы прошла по конкурсу. Мама настойчиво вкручивала мне в голову мысль: благородное служение людям сделает человека даже из безалаберной лентяйки.

Понимая бесполезность сопротивления, я сдалась. На первом курсе, опять же по блату, устроилась подрабатывать на скорую, где за три года стала универсальным бойцом экстренной помощи. Тут как раз дальновидные студенты начали присматривать себе научные кружки, и я решила – пойду на кафедру военно-полевой хирургии, это точно моё. Туда брали только отличников, целеустремлённых и амбициозных ребят, которые потом станут медицинской элитой, хирургами от бога.

– Саш, напиши мне характеристику для деканата, – пристала я к своему наставнику по скорой, фельдшеру Мокрецову. – Я же смелая и умная, ты сам говорил. Когда сдавали сестринскую практику, у всех тряслись руки, а я все манипуляции, даже самые сложные, – одной левой.
– Хирургия – это другое, – скривился он. – Не женское дело.

Наверняка Саша Мокрецов, отслуживший в Афганистане, перенёсший ранение и контузию, хорошо знал, о чём говорил. Но я продолжала ныть – мол, мечтаю спасать людей и в этом вижу смысл жизни. Мокрецов вздохнул:
– Ладно, напишу. В деканат не ходи, отправляйся сразу к доценту N, он как раз ведёт этот ваш кружок. Мы с Толяном вместе служили в Кандагарском госпитале.

Вот таким извилистым путём я попала в клан избранных. Группа – десять мальчиков, все такие интересные… Почему-то хирурги и лётчики всегда красавцы. Две девочки – я и Наташа. Впрочем, Наташа была уже взрослая тётя лет тридцати, её так и называли – тётя Таша. Она работала фельдшером в каком-то глухом углу Пермского края.

Во время уборочной страды горе-механизатор решил отремонтировать заглохшую сенокосилку, и машина рубанула ему по правой руке. Указательный и безымянный пальцы повисли на сухожилиях. Кто-нибудь другой ампутировал бы их, и все дела. Но тётя Таша неведомым образом ухитрилась шинировать переломы, наложить лангету, а мягкие ткани послойно сшить. Молодой мужик не остался беспалым инвалидом. Уже потом в областной больнице все охали и ахали: как такое возможно? Медицинское начальство рассудило здраво: человек с таким потенциалом должен стать врачом.

Так Таша вместе с малолетками снова села за парту. Крепкая, высокая, слегка сутулая, чем-то похожая на актрису Римму Маркову, которую все хорошо помнят по фразе из фильма «Покровские ворота» «Резать к чёртовой матери, не дожидаясь перитонита». Таша приходила в институт, садилась в стороне, доставала из своего дерматинового портфельчика книжки, тетрадки и училась, училась, училась.

Начались занятия нашего кружка. Доцент N, майор медицинской службы, оказался молодым, но суровым, дисциплина у нас была как в армейском подразделении. Доцент никогда не улыбался, редко кого-нибудь хвалил, после занятий говорил: «Вольно, разойдись». Под белой шапочкой на его висках виднелась ранняя седина. Ладони узкие, длинные, как у пианиста, пальцы заметно дрожали. Такой тремор – беспощадный приговор. Не оперировать больше доценту, только преподавать.

И вот пришло время, когда четверокурсникам могли доверить небольшую операцию. Готовые к подвигам, мы собрались в гнойной перевязочной.

Вошла молодая женщина. Блондиночка, фигурка «песочные часы» с аппетитными формами, прямо Мэрилин Монро. Даже и не подумаешь, что месяц назад родила. Красотка горько рыдала:
– Как же теперь жить, что муж скажет? А вдруг бросит?

Находясь в послеродовом отделении, она открывала окно и подолгу беседовала со стоявшим внизу любимым супругом. Яркое апрельское солнышко такое обманчивое… Застудила грудь, начался мастит. Ребёнка кормить ей запретили, антибиотиков не пожалели, кололи щедро. Мастит вылечили, но на попе образовался абсцесс, требовалось срочно его вскрывать.

Хлюпая носом, блондинка возлегла на стол, анестезиолог ввёл ей какой-то «коктейль» в вену. Она перевернулась на живот. Попа белая, круглая, прямо-таки два рафинадных холма. Наши мальчики зашебуршились, принялись смущённо покашливать в кулачки.

– Кто готов? – строго оглядел нас доцент.

Желающих не нашлось, видно, наши красавцы слегка засмущались. Я шагнула вперёд – надо помочь женщине! В мои двадцать с небольшим вопрос сохранения гладкой попы и ношения красивого купальника казался очень серьёзным. Обработала поверхность антисептиком, взялась за скальпель. Блондинка под действием препаратов что-то бормотала, всё беседовала с мужем. Очень мешала.

Есть такое неписаное правило: хирург сначала должен установить доверительный контакт с пациентом. И я установила. Рявкнула:
– Заткнись! Хочешь красивые трусы носить – молчи!

Мальчишки дружно фыркнули, доцент цыкнул на них, а Мэрилин всхлипнула и замолчала. Отключилась.

Так. Делаю небольшой аккуратный разрез, чищу полость от гноя и некроза, вставляю дренаж.

– Глубже пройтись не хотите? – послышался за спиной голос доцента.

Я отрицательно покачала головой.
– И шить не будете?

Опять затрясла головой и наложила на рану асептическую повязку. Сладко спавшую блондинку на каталке увезли в палату.

Следующий наш пациент вошёл в перевязочную в сопровождении милиционера и в наручниках. Хищно оскалился щербатым ртом:
– А, понятно, кинули меня студентикам на забаву. Я на такое не подписывался.

Милиционер прикрикнул:
– Не бузи, Крохалёв. Сдохнешь ведь. – Объяснил доценту: – Они там в камере сами чирьи вскрывают. Поставят бутылку горлышком на прыщ и со всей дури кулаком по дну. Но это прокатывает, когда кость внизу, есть на что опереться. А тут жопа.
– Может, снять с него наручники? – поинтересовался наш руководитель.

Страж порядка поправил накинутый на форму белый халат, покосился на столик со стерильным инструментарием. Колюще-режущих предметов там было предостаточно. Заявил мрачно:
– Не положено.
– Давай посмотрю, – предложил доцент сидельцу.
– Валяй. И девки пусть полюбуются, – хрипло рассмеялся зэк, наклонился и выставил на обозрение задницу.

Огромный багровый абсцесс расползся на всю ягодицу, до сепсиса было уже недалеко. Заключённый остался доволен произведённым эффектом, оглядел наши перепуганные лица и ухмыльнулся:
– Короче, давайте мне лучшего лепилу. И чтоб дурь нормальную подогнали, я боль не терплю. Разнесу тут всё.
– Будет тебе всё что надо. Денисов, к столу, – скомандовал доцент.

Студент Денисов действительно был лучшим. Мальчишки его уважали, девчонки боготворили. Красавец, баскетболист, обаяшка, душа любой компании. За всё это мне бы следовало его ненавидеть, но Денисов был моим любимым двоюродным братом, с которым мы очень дружили.

После практического занятия доцент устроил разбор полётов. Прошёлся по каждому, начал с Денисова.

– Отличная работа. Гены есть гены, папе вашему привет передавайте.

А закончил, естественно, мной.

– По поводу вас у меня большие сомнения. Рану по всей глубине не зачистили.

Я вспыхнула и принялась яростно доказывать свою правоту. Для пациентки очень важен эстетический момент. Я старалась, чтоб на попе у молодой женщины осталась не огромная рытвина, как воронка от снаряда, а маленькая пикантная ямка. И вообще я всё знаю, я молодец, и руки у меня не тряслись.

Доцент терпеливо слушал мой монолог, нервно постукивая пальцами по столу, но после упоминания о трясущихся руках разозлился:
– Молчать! Встать! Что за бред вы несёте? Какой эстетический момент? А если начнётся повторное воспаление? И как вы вообще оперировать собираетесь, например онкологию? Вот тут метастазы, а тут вроде пока нет, не буду удалять, авось само рассосётся. Не бывает такого. Операцию надо доводить до конца, до полного результата. Завтра сам пойду на перевязку, посмотрю, как всё исправить можно.

Я стояла по стойке смирно, краснела, бледнела и думала лишь об одном: только бы не заплакать. Но когда с братцем возвращались домой, всё-таки разревелась. Кузен утешал меня очень специфически:
– Да ладно, успокойся, никто не умер. А хирургия – не твоё, это вообще не женское дело.
– А Наташа?

Брат задумался, а потом выдал:
– Тётя Таша не совсем женщина.

После этого явного проявления сексизма я перестала жалеть свой новенький импортный дипломат и метнула его грубияну в голову. Но баскетболист ловко поймал чемоданчик и даже не обиделся.

Следующее занятие кружка доцент начал со вступительного слова:
– Одно из главных качеств будущего врача – умение признавать свои ошибки, чтобы впоследствии их не повторять. Торощина, встать!

Вскочила как подорванная и приготовилась к неминуемой смерти.

– Осмотрел пациентку с абсцессом. Вы были правы, рана зачищена качественно, отток гноя по дренажной трубке идёт хорошо, прогноз заживления благоприятный.

С облегчением выдохнула:
– Спасибо. Я готова признавать свои ошибки. Понимаю, в хирургии нет полумер, каждая операция должна быть начата и закончена в точном соответствии с поставленной задачей. Если необходима полная зачистка или санация раны, все злокачественные образования и патогенная флора должны быть удалены, уничтожены как… – Я запнулась, запуталась, не смогла подобрать точный термин и выпалила: – Как фашизм, коричневая чума двадцатого века!

Доцент посмотрел на меня странно, поправил на голове шапочку.

– Вам бы в политотдел армии. Ладно, начнём занятие.

…Недавно я увидела в новостях репортаж из госпиталя, где проходят лечение участники спецоперации. На дальнем плане – женщина-врач, она показалась мне знакомой. Крупная, высокая, чуть сутулится. Неужели тётя Таша? Тогда за здоровье бойцов я спокойна.