Легенды о немецком трудолюбии

Неля живёт в Германии 44 года. С ней я познакомилась во Франкфурте на демонстрации в поддержку России. «Русская немка» – так она себя называет. Её предки – немцы, поселившиеся в России ещё при Петре, и лишь дедушка по маме – украинец. До Великой Отечественной все жили на Советской Украине. А во время войны гитлеровцы увозили своих соплеменников с оккупированных территорий в Германию – работать на фашистскую армию.

Этапировали и родителей Нели, которые тогда были подростками. А когда война закончилась, все вернулись в Советский Союз. Мать Нели, Паулину, вместе с бабушкой отправили на поселение в Алтайский край – немцам тогда было запрещено жить на Украине и в Центральной России. А Нелиного отца, 19-летнего Мартина, увезли в Норильск, в лагерь, где он провёл семь лет.

После смерти Сталина объявили амнистию, но запрет на проживание в центральных областях всё ещё действовал для немцев. Мартин, потерявший в войну всех своих родственников, был депортирован на Алтай. Там, в городе Кулунде, его поселили в землянке, на месте которой он позже, уже вместе с женой Паулиной, построил дом. Один за другим на свет появилось шестеро детей.

– У нас был дом на окраине Кулунды, пять гектаров земли, две коровы, куры, кролики, свиньи, большое хозяйство, – рассказывает Неля. – Жили хорошо, хотя отношение к немцам оставалось насторожённое. Например, дети могли крикнуть мне в след «фашистка!». Но, с другой стороны, соседи помогали. Помню, однажды наш дом замело снегом так, что невозможно было изнутри открыть дверь. И русские соседи, увидев это, откопали не только дверь, но и всю дорогу до калитки расчистили! А ведь никто их об этом не просил.

О немецком трудолюбии в Кулунде ходили легенды, и не без основания. Отец Нели работал днём парикмахером, а вечерами ещё и часовщиком. Мать днём подвизалась портнихой на фабрике, а вечерами обшивала семью и знакомых. Когда в середине 70-х годов появилась возможность репатриироваться по программе воссоединения немецких семей, Мартин и Паулина решили уехать в Германию. На сборы им отвели четыре недели.

Продали дом, хозяйство, всё остальное отправили родственникам на Южную Украину. В 1976-м семья уехала в Пфальц. Неле тогда было 14 лет.

– Привыкнуть к жизни в Германии было непросто. На Алтае мы чувствовали себя всё-таки немножко чужими. Но оказалось, что мы чужие и в Германии! В России мы были немцами, а в Германии стали русскими. Даже сейчас, спустя сорок четыре года, чувствую, что я здесь не как все. И моя семья всегда продолжала любить Россию. Мы пели русские песни, родители постоянно говорили о России как о нашем доме. Особенно тепло вспоминал ту страну отец, несмотря на то что побывал в заключении в Норильлаге. Даже о лагере вспоминал как о самом важном времени своей жизни! Он не осуждал русский народ. Только советское правительство, иногда.

Неля смотрит запрещённое в Германии российское телевидение, читает русские новости, ходит на демонстрации, выступает против русофобии в Европе.

– Я сейчас всех своих знакомых делю на тех, кто поддерживает Россию, и тех, кто против. С нацистами никаких дел не хочу иметь! Одна знакомая семья – это мои друзья, они коренные немцы, – недавно вообще уехала жить в Уругвай. Потому что не смогла вынести нацистскую и русофобскую пропаганду, которая сейчас царит в Германии. Я тоже думаю уехать в Россию, надеюсь, государство даст мне гражданство, – признаётся Неля. – Ведь я родилась на русском Алтае, знаю русский язык! И больше всего на свете люблю русскую музыку. Даже долгое время дружила с одним немецким музыкантом только потому, что он играл нашу музыку. А когда слушаю Дмитрия Хворостовского – плачу. Ведь в России у меня корни. Они самые важные. Хотя их отрезали, но я их чувствую, понимаешь? – она не может объяснить словами и тихо запевает: – Там, на самом на краю земли, В небывалой голубой дали, Внемля звукам небывалых слов, Сладко-сладко замирает кровь.

Это была песня нашей группы «Пикник», которую я, русская, раньше никогда не слышала.

Военные яблочки

С Алёной я познакомилась на форуме русских, живущих в Германии. В конце февраля она опубликовала на своей странице фотографии разрушенного кладбища русских солдат в Штральзунде.

– На памятнике было изображено двое мужчин – русский солдат и немец из освободительного движения, на мраморном постаменте внизу была надпись на русском и немецком. Теперь там зияют дыры! Я с внуками хожу туда, возлагаю цветы на это изуродованное надгробие, – рассказывала мне Алёна. – Мой дед, запорожский казак, освобождал Карпаты от бандеровцев, похоронен в Венгрии. Как мне сейчас смотреть на разрушенные могилы наших дедов, наших героев? Я украинка, но хочу пойти к Рейхстагу со знаменем Победы. Потому что сейчас освобождённая от фашизма Европа снова погрязла в фашизме! Я не знаю Путина, он не мой президент. Но я знаю, что творили и творят эти нацики.

Отец Алёны – наполовину еврей, остальная кровь у неё украинская. Родилась в Одессе, но всё детство вместе с семьёй провела в переездах.

– Мой папа был военным, мы жили даже на Сахалине. Но большую часть времени провели на Западной Украине, – говорит она. – Я уже в детстве знала, кто такие бандеровцы. Западенцы ненавидели тех, кто говорил по-русски. А потом наступили девяностые. В 1995 году на двери нашей квартиры бандеровцы нарисовали звезду Давида, потому что мой отец для них был не украинцем, он считался евреем. Родители были вынуждены эмигрировать в Израиль.

Алёна, окончив сначала истфак, а потом высшие военные курсы в Харькове, в 1994-м поступила на службу в ВСУ, где работала инженером до 2001 года. Но поняла, куда движется Украина, уволилась из рядов и начала строить свой бизнес в «неполитической индустрии моды». Вырастила двоих детей. В 2008-м переехала в Египет, где в очередной раз с нуля подняла бизнес.

– Специальная военная операция лично для меня началась не в феврале. Она началась для меня в 2014-м. Я тогда жила в Хургаде. Из новостей узнала о событиях в Донбассе. Как я могла на это смотреть? У меня был процветающий бизнес. Собрала деньги, купила продукты, медикаменты, детскую одежду и вылетела с тонной гуманитарки в Ростов-на-Дону, – рассказывает Алёна. – У меня было шестьдесят восемь коробок. Думала, прилечу, отдам груз нашим и уеду. Но мне сказали – сама сопровождай. Ведь я не была членом зарегистрированной общественной организации, обычный человек, да ещё с украинским паспортом. Ростовский волонтёр Лёша дал мне «Газель», вместе с ним и ещё одним русским блогером поехала на войну. Своими глазами видела неразорвавшиеся ракеты, разрушенные бомбами дома. Заехали в Донбасс через Снежное. Переночевали там в доме, который оставили беженцы. Было видно, что люди уезжали в спешке, побросав имущество. Наутро поехали через Торез в Макеевку, потом в Донецк. Передала там свою гуманитарку. А на обратном пути познакомилась с мальчиком, ему было лет пятнадцать, Сашей звали. Рассказал, что вместе с родителями сначала бежал из Горловки в Россию, мама с папой остались под Тулой, а он вернулся в Донбасс воевать. Говорил, что в детстве играл за футбольный клуб «Шахтёр». Не знаю, жив ли он сейчас, – вспоминает Алёна. – Меня люди тогда потрясли! Жители Донбасса. У них дома разбомбили, им самим есть нечего, а они со мной делились. Мне в дорогу дали корявые, «военные» яблочки. С этими яблочками я и вернулась потом в Хургаду.

Находясь в Донецке, Алёна дала русским журналистам интервью, которое вскоре рикошетом ударило по её жившим тогда в Одессе взрослым детям. Опасаясь травли и буквально боясь за свою жизнь, они бежали в Германию. Вот только спасались не от русских солдат, как вопят немецкие СМИ, а от преследований украинских националистов. Вскоре к детям и внукам из Египта переселилась и сама Алёна.

– Сейчас немцы депортируют из Германии тех, кто приезжает сюда из разрушенного Донбасса. А украинских нацистов привечают, хотя те приезжают сюда из спокойных областей. Настраивают всех против русских. Даже моего внука в детском саду! Но он умный мальчик, знает, на чьей стороне правда, – рассказывает Алёна. – А ведь многих своих украинских друзей я потеряла. Они теперь точно зомбированные.

Показывает письмо, которое она написала своей украинской студенческой подруге: «Как же так, Оля, мы же с тобой одной историей крещённые. Что же произошло с вами за годы незалежной? Я вот, как Союз развалился, не смогла врать ни себе, ни детям. Как же так, Оля, что ты рада немецким танкам, которые мой дед гнал с нашей земли и убит был под Балатоном? Как же так, бабушка моя тебя любила. Она просила не хоронить её во Львове, боялась, что бандеровцы бить её будут даже после смерти. Как же так, Оля? Сестра моей бабушки на работу в 14 лет угнана была в Германию, бежала с фабрики, поляки её сдали, и выживала она в Освенциме три года, а её дочь, которой сейчас за 70, говорит, что американцы их спасли, а не советские солдаты. Где же мы прежние, Оля, где же мы честные? Что же вы всё с ног на голову перевернули? Кого зовёте с хлебом-солью? Если бы мы не за одной студенческой партой истфака сидели, я бы никогда не спросила тебя, где ты прежняя, где ты настоящая, может, в душе ещё хоть немного? Где та грань между совестью и тем, что убило совесть?»

В одном окопе

– Я давно живу в Финляндии, говорю по-фински, меня здесь всё устраивает. Я этническая финка, но по духу русская, – рассказывает Ритта из города Турку. – Ведь «русские» – это не только существительное, но и прилагательное. И, конечно же, я сейчас за Россию.

С Риттой я познакомилась в социальной сети. Она написала очень пронзительный комментарий к моей заметке о русофобии. Обменялись телефонами. В первом же разговоре поняли – несмотря на различия в происхождении и месте жительства, а также в биографиях, мы сейчас в одном окопе.

– В разговорах с финнами, которые зомбированы местной антироссийской пропагандой, раньше я лезла в бой с открытым забралом, спорила до хрипоты, срывала голос. Но сейчас поняла, что нужно действовать с ними очень деликатно. Когда «наезжают», нельзя оправдываться! Оправдываться – это давать возможность врагам нанести удар, – говорит Ритта. – Я скрываю эмоции, просто показываю своим финским коллегам и друзьям документальные кадры, видео, ролики с мест. Перевожу на финский язык «Бесогон». И постепенно до них доходит правда.

Дед Ритты, родившийся ещё в позапрошлом веке, был «красным финном». В 1918-м эмигрировал в Россию, там познакомился с её бабушкой, у которой тоже финские и вепсские корни. У них родился Риттин отец – Аймо. В 50-х в Карелии он познакомился со своей соплеменницей, поженились. В 1965-м родилась Ритта. После школы она окончила петрозаводский юрфак, несколько лет работала в милиции. Дома говорили по-фински, сохраняли все традиции. А когда в начале 90-х появилась возможность репатриироваться на историческую родину, переехали в Финляндию.

– Ты ведь помнишь девяностые. Работы нет, денег нет, мама тяжело болела. Муж спивался. Я думала, ради сына уеду в сытую Суоми. Не жалею, что уехала, но Россия у нас в крови, – объясняет Ритта. – Вот такой пример. Мой отец уже много лет в глубокой деменции. Не узнаёт ни меня, ни моего брата, ни внука. Ничего не помнит. Кроме двух вещей. Глядя на фотографию умершей мамы, повторяет: «Это мой самый близкий человек». И – по-русски: «Хочу в Россию, скучаю по России». А я, когда узнала, что больна лейкемией, приказала сыну: «Похорони меня под марш «Прощание славянки». В общем, ты можешь быть другой национальности, жить в другой стране, и тебя в этой другой стране даже всё устраивает. Но Россия в тебе остаётся. Россия – это не только место. Это нечто большее.

…Русские немцы, русские украинцы, русские финны. Сотни тысяч наших бывших соотечественников, живущих за рубежом, – сейчас наш духовный форпост в русофобской Европе. Их травят, лишают работы, им запрещают говорить по-русски, а их детей заставляют просить прощения за «русские корни». Но русские не сдаются.

«Россия не вмещается в шляпу, господа нищие!» – вспоминаю слова из булгаковской пьесы «Бег». Можно продать дом, оставить друзей и родственников. Но русская душа не продаётся. Это невозможно объяснить коренным немцам, французам и другим западным либералам. Нет таких слов на немецком, чтобы объяснить то чувство, которое испытывают русские от марша «Прощание славянки» или от песни про героев былых времён.

А песню Жанны Бичевской «Русские идут» я впервые услышала от русской финки Ритты.