Беги, лейтенант, беги
22.08.2012 00:00
Рассказы сельского батюшки

Беги, лейтенант, бегиНа свет я появился в те годы, когда вновь в нашем отечестве стали выстраиваться длиннющие очереди за хлебом, а из Канады потянулись суда с полными трюмами пшеницы и кукурузы.


За всем были очереди. Когда мама ездила отмечаться в очередях и оставляла меня одного, было грустно и одиноко, но всякий раз меня убеждали немножко потерпеть. Но когда мама уходила на очередное партийное собрание, а я оставался один, становилось обидно, а главное, непонятно, зачем это надо. Однажды я тихонько пошёл вслед за мамой и, пробравшись в гарнизонный дом офицеров, впервые оказался на этом таинственном мероприятии.

Кто-то подвёл меня к трибуне, и председательствующий крикнул в зал:
– Товарищи коммунисты, чей ребёнок?

Мама, не говоря ни слова, посадила меня рядом с собой.

Целый год я исправно посещал собрания членов КПСС, но однажды взбунтовался и заявил маме ультимативно:
– Больше на партсобрания не пойду!

Мама, поручив меня сестре, снова ушла на встречу с однопартийцами, а мы с другом Игорьком подались на озеро.

Дело было весной, кое-где у берега лёд уже подтаял, но на середине всё ещё казался крепким. Игорёк постучал по льду палкой и спросил:
– А слабо на тот берег перейти?

Зимой где-то из середины озера мужики брали лёд для погребов, но где это место, мы точно не знали. Зато знали взрослые. И когда люди с берега разглядели на середине озера, буквально в нескольких метрах от огромной полыньи, двух пятилетних малышей, принялись кричать нам очень добрыми, ласковыми голосами:
– Мальчики, вы такие хорошие и послушные! Идите сюда, мы вам конфеток дадим!

Кто-то сбегал за мамой на партсобрание, и она, присоединившись к остальным, тоже стала сулить мне манну небесную.

Я поверил и пошёл, правда, у самого берега лёд был не таким крепким, и я всё-таки провалился. Но у берега это уже не так страшно.

Помню, как мама колотила меня и одновременно целовала. Сестре тогда тоже досталось, нас обоих приговорили к домашнему аресту. Понятно, ей это не понравилось, из-за чего мне перепали тумаки и от неё.

Но, несмотря на репрессии, я выждал момент и подошёл к маме:
– Мама, там, на озере, ты обещала дать мне что-то вкусненькое.

Сейчас ставлю себя на её место и думаю: что бы я ответил? Скорее всего: «Ты наказан, и ничего вкусного тебе не положено». Но она обняла штрафника и ответила с нежностью:
– Раз обещала, сейчас напеку вам плюшек и пирожков.

И тут же принялась ставить тесто из белой-белой канадской муки.

Больше всего на свете я любил мамины плюшки, присыпанные сверху сахаром. Выложишь их горячими, мягкими на тарелку – и с холодным молоком, как же это непередаваемо вкусно!

У нас посреди большой комнаты стоял круглый стол, накрытый немецкой коричневой скатертью с бахромой, свисавшей до самого пола. Место под столом было моим. В детстве я там постоянно играл, читал книжки, иногда ел всё те же плюшки с холодным молоком. Где бы мы ни жили, молоко нам всегда приносили из деревни.

Не помню, чтобы тогда кто-нибудь был обеспокоен проблемой лишнего веса. Мама могла подойти к зеркалу, придирчиво посмотреть на своё отражение и спросить:
– Саша, вот ты мне скажи, только честно, кто из нас толще, я или Евгения Александровна?

Всякий раз я театрально взмахивал руками и восклицал:
– Мама, как ты можешь сравнивать себя с ней? У вас совершенно разные весовые категории!

И мама, довольная собой, отходила от зеркала.

Сегодня народ повально вычисляет, сколько калорий в продуктах. А тогда их никто не считал, мы просто ели то, что могли достать. Было сало – ели сало, нет – обходились картошкой. Когда с прилавков исчезло мясо, мама стала готовить отличные холодцы из хвостов. Мне кажется, холодец изобрели те, кто никогда вдоволь не наедался.

В детстве я никогда не был толстым, но и худым меня назвать язык не поворачивался. Мамины плюшки делали своё дело, а в них меня никто не ограничивал. Не может ограничивать в еде тот, кто сам прошёл через голодное детство и военную юность. Как сейчас помню тогдашнюю мамину фразу:
– Ешь, сынок, наедайся. На голодный желудок что в голове удержится?

В институт я пришёл упитанным молодым человеком и при этом никогда не задумывался о своей комплекции. Пока не влюбился. Фраза «Он стал сохнуть от любви» – про меня.

У нас в группе после третьего курса прямо поветрие какое-то началось, народ влюблялся и худел. Помню мою сокурснику Ванду Рыжую. Однажды на физкультуре я случайно коснулся её живота и удивился, до чего же он мягкий. И главное, трясётся, точно желе. Тогда мы просто посмеялись и разошлись, а спустя несколько месяцев всё та же Ванда поймала меня перед лекцией, выпятила живот и ткнула в него пальцем, а он ни с места. Она грустно так говорит:
– Ты видишь? Не колышется, всегда колыхался, а сейчас нет. Знаешь, почему? Потому что его нет.
– Ванда, да ты никак влюбилась!
– Да, и, к сожалению, безответно.

Я тоже тогда влюбился. И тоже безответно. Мы с Вандой, чувствуя себя товарищами по несчастью, поддерживали друг друга, как могли, и докладывали о потерянных килограммах. Продолжалось это до тех пор, пока однажды я не встретил Ванду, идущую под ручку с молодым человеком. Её глаза сияли счастьем. Она мне сделала незаметный знак: мол, обрати внимание, это тот самый, что заставил меня худеть. Вскоре Ванда благополучно вышла замуж и быстро вернулась в исходные формы.

А в армии в 1986 году командование отправило меня в Краснодар переучиваться на новую технику. Я был тогда старшим лейтенантом. Вместе со мной на сборы прибыло человек пятьдесят офицеров со всей страны, и все они были лет на десять старше меня и званием не ниже майора. Интересы старших товарищей были отличны от моих, приходилось самому искать, что делать после уроков.

В первую очередь я решил заняться собой и начал бегать. Благо городской стадион находился рядом с училищем. Майоры смотрели на меня с нескрываемым сочувствием.
– Беги, лейтенант, беги. А мы пойдём на Кубань загорать и пить пиво.

В часы, когда я бегал по стадиону, проходили тренировки профессиональных бегунов. Высокие и очень худые, с необыкновенно длинными ногами, они обгоняли меня и, точно гепарды, неслись вперёд. Вместе со спортсменами посмотреть на тренировку приходил чей-то большой немецкий дог, а за ним увязывались и несколько местных шавок. К спортсменам собаки уже привыкли, а вот моё появление вызывало у них неподдельный интерес. Может, они на меня ставили? Во всяком случае, когда я, пробегая трусцой очередной круг, приближался к их «ложе», собаки принимались дружно гавкать, требуя от меня увеличить скорость и сражаться наравне с остальными.

Вскоре в Краснодар прибыла на гастроли труппа алма-атинского театра оперы и балета. И я, вспоминая период своего увлечения театром, купил билеты на всё, что привезли алмаатинцы. И в течение трёх недель исправно ходил в театр.

Иногда по утрам всех в комнате будил покаянный вопль нашего товарища:
– Какой же я подлец. Нет, какой же я негодяй! Моя жена, она же святая, она лучше всех, боже мой, я её так люблю!

Потом вопль обрывался, а спустя несколько мгновений тот же голос продолжал:
– Нет, мужики, всё-таки какая женщина! Я на неё уже все деньги спустил, Но она того стоит.

Снова молчание. И завершающий аккорд:
– Лейтенант, вот что я тебе скажу: завязывай ты с этими «жизелями». Мы же тебе добра желаем. Пойдём лучше с нами на Кубань пиво пить.

А я смотрел на выдающиеся майорские животы и бежал на стадион, к собакам. Потом шёл на ужин и брал какой-нибудь салатик со стаканом кефира. Однажды в столовой женщина на раздаче не выдержала и взмолилась:
– Лейтенант, ну хоть раз поешь ты по-человечески! Хочешь, котлетку положу? Денег нет, так я сама заплачу. Только поешь, не могу смотреть, как ты мучаешься.

Но я отказывался и упрямо продолжал жевать капусту.

Только природу не обманешь. Лет до сорока, может, ещё и продержишься, но потом начинает предательски расти живот, заявляя окружающему миру: я есть, и будьте добры со мною считаться. Человек перестаёт пить пиво и есть белый хлеб, отказывается от сахара и конфет, только этого недостаточно: нужно движение. Но после сорока жизнь как-то избегает суеты. Тогда ты бросаешься в крайность и идёшь в тренажёрный зал. Ага, вот уже и мышцы как у двадцатилетнего – кажется, ещё немного и живот исчезнет. Вот тут-то в дело и вмешивается природа:
– Дурачок, что это ты задумал? А про геморрой забыл? И про радикулит? Так я напомню.

Тогда борец с «социалистическими накоплениями» пересаживается на велосипед, слезая с которого, ещё долго ходит от бедра, походкой ковбоя.

Вот приблизительно такой походкой в сопровождении матушки я и вошёл в овощной магазинчик к азербайджанцу Рафику. Удивительный человек этот Рафик, он знает поимённо всех азербайджанцев, проживающих в Азербайджане. Во всяком случае, про кого бы из его земляков и моих бывших сослуживцев я ни спросил, тот всегда отвечал быстро и толково. Где кто живёт, чем занимается и сколько родил детей. Я допускаю, что Рафик на ходу сочиняет им биографии, поди проверь.

В тот раз, войдя в лавку и увидев моего знакомого, я застыл от удивления. Мы не виделись всего-то месяца два, а Рафика точно насосом надули. Я не выдержал и спросил:
– Брат, ты что, одними персиками питаешься?
– С чего взял, что персиками?
– А ты на щёки свои посмотри, они у тебя точно персики.

У Рафика опустились руки, и голосом совершенно несчастного человека он прокричал:
– Я уже купил велосипед! И езжу только на нём!
– Понятно, значит, в тренажёрном зале ты уже был. Радикулит?
– Почему знаешь? А, да… ящики, мешки.
– Всё, Рафик, перестань есть сахар и лаваши.
– Лаваш? За весь день я ем один малюсенький кусочек чёрного хлеба. Вот такой, – и он показал свой мизинец. – Слушай, так стыдно, я ведь ещё не старый. Даже тенниску надеть не могу, не живот – арбуз!
– Рафик, я ведь тоже худею, на велосипеде только и езжу.
– Брат, давай кушай помидоры, говорят, помогает.

В разговор вмешивается стройная матушка:
– Помидоры – для поджелудочной плохо.
– Рафик, а если нам пойти в бассейн?
– Бассейн? – он всплеснул руками. – Вечером из Москвы товар привезёшь, так только бы до кровати добраться. Слушай, а ты не пробовал диету из яблок? Мне советовали…

Мы бы ещё долго и с удовольствием общались на животрепещущую тему, если бы не матушка. Она выбрала товар и принялась расплачиваться.
– Брат, я тебе скидочку сделал, как другу по несчастью. Заходи как-нибудь ещё, поговорим.

Тем же вечером я прочитал в газете, как питается один известный телеведущий, передачи которого много лет я смотрю с неизменным удовольствием. Утром – овсяная кашка, в обед – пара капустных листов, морковка и ещё какая-то ерунда, а вечером вдогонку капустным листочкам он отправляет стакан кефира. Вот, оказывается, почему он такой стройный. Значит, пора и нам с Рафиком переходить на капусту.
А мои бабушки? Как быть с сердобольными старушками? Знают, что плюшки – батюшкина слабость. Да, моя мама умела печь, но так, как печёт наша Клавдия, больше никто не печёт. Каждую субботу на вечернюю службу она специально для батюшки собирает узелок с волшебными пирогами. Они всегда исчезают так незаметно…

Добрую традицию, как всегда, нарушила матушка. Однажды застукав нас в момент передачи плюшек, она немедленно экспроприировала узелок и сказала:
– Вот почему ты так стремительно округляешься. А я никак в толк не возьму, в чём причина!

Надо не забыть зайти к Рафику и рассказать про капустные листья, вдруг ему поможет? Хотя мне кажется, напрасно он отчаивается. Я на собственном опыте знаю, что такой недостаток, как округлившийся живот, в определённых обстоятельствах превращается в огромное преимущество. Особенно когда в гости к деду с бабушкой приезжают долгожданные внучки. Что бы они стали делать без деда, все эти спортивные члены моей семьи с осиными талиями? Вот где пригодился дедов живот, объект постоянных шуточек и приколов. Оказывается, он может быть ещё и тёплым, и очень даже уютным. И если к нему прижаться маленьким животиком, то засыпаешь моментально.

Так я и скажу моему азербайджанскому другу: живи спокойно, брат, и жди внуков. Дедушкин живот вещь в домашнем хозяйстве очень полезная.

Священник
Александр ДЬЯЧЕНКО