СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ Родня Старосветские колхозники
Старосветские колхозники
19.08.2022 18:21
СтаросветскиеУ Насти и Вени в молодости был случай, когда они почти похоронили друг друга. По народному поверью, это определило их судьбу – жить долго и не разлучаться, хотя редкий день проходил, чтобы они не поспорили.

Было это вскоре после свадьбы. Настя уже ходила беременной, и в лице у неё проступили какая-то неземная чистота и озарённость, точно в доме постоянно зажигали свечи. Вениамину, любившему на неё смотреть, казалось, что половину времени Настя теперь проводит с ним на земле, а другую половину обитает в неведомых высях, может быть, среди облаков, и боялся даже громко окликнуть её.

Перед самыми родами из соседнего района от Вениного брата пришло письмо: он тоже играл свадьбу и приглашал к себе. Веня уехал, и страшившаяся оставаться в одиночестве Настя ждала его, как и было обещано, на второй день. Но прошёл и третий, и четвёртый, а муж не появлялся.

В это время по местному радио передали сообщение: на обочине дороги обнаружено тело неизвестного мужчины, сбитого машиной. Указывались приметы: приблизительный возраст, рост, во что одет. И была просьба ко всем жителям: если кто-нибудь знает, сообщить.

Настя, не дослушав, сразу поняла: её Веня, спешивший к ней пешком, и есть тот неизвестный. Зажав рот ладонью, она опустилась на стул, загнанно озираясь по сторонам. Всё вдруг сразу стало ненужным. Незачем было больше топить печь, готовить еду и даже рожать ребёнка. Незачем и жить.

Потом, спохватившись, она сквозь метель отправилась в райцентр – идти было три километра. Всё время в спину дул ветер и заносил оставленные в снегу торопливые следы. Не родившаяся ещё дочка била её ножкой в живот, и Настя дорогой подвывала – от жалости к себе и Вене.

В райцентре её провели в холодный подвал с блестевшим на стенах инеем, где было всё-таки теплее, чем на улице, откинули простыню, показали тело. Настя, ничего не видевшая от слёз, признала Веню.

В колхозе ей обещали ссуду на похороны. Рабочие пилорамы, где Веня работал заведующим, сколотили крепкий гроб, а из приготовленных для санных полозьев дубовых заготовок – крест.

На следующий день Настя поехала на колхозной машине в райцентр забирать мужа.

– Вот, Венюшка, – шептала она, – не удалось нам пожить вдвоём в своём доме, вырастить наших детушек. Новый дом я для тебя приготовила, на веки вечные в него переселишься.

В её отсутствие явился Веня. Он и правда добирался пешком и, увидев во дворе крест, а на веранде – недавно внесённый с улицы гроб с ещё налипшим на днище снегом, решил, что у Насти были преждевременные роды и она умерла. От нахлынувшего горя Веня зажмурился и тягуче, сквозь стиснутые зубы, замычал.

И много надо было чего сделать: сбегать расспросить соседей, поспешить на почту отбить родителям и братьям Насти телеграммы. Но он машинально сделал то, к чему привык за последние дни на свадьбе: достал из кармана полушубка початую бутылку водки, налил стакан и выпил.

Тут и вошла в дом растерянная Настя. Сбитый машиной мужчина при близком осмотре оказался каким-то бродягой, справа на груди у него была татуировка с неприличными словами.

Гроб с крестом Веня собственноручно разобрал и отнёс доски на пилораму, хотя ценный материал был уже списан по накладной на непредвиденные расходы.

Супруги ещё несколько лет спорили, кто из них тогда больше горевал и кто кого любит сильнее.

К старости дед Веня и баба Настя стали спорить чаще, но всё по пустякам, а не о том, кто кого сильнее любит. Если Настя говорила, что завтра будет дождь, Веня обещал солнечную погоду. Даже вместо того чтобы облысеть, дед Вениамин, наоборот, из чувства противоречия совсем зарос: брови у него сгустились, половину лица скрыла широкая борода, которая, когда он улыбался, раздвигалась и лезла на плечи. Стричься он не любил. От запаха одеколона, которым несло из открытых дверей парикмахерских, дед Вениамин чувствовал муторную, как с похмелья, дурноту и со временем стал похож на дремучего лесовика, неизвестно зачем поселившегося в деревне.

Впрочем, он и правда вместо помощи по хозяйству целыми днями бродил в лесу – то за ягодами и грибами, то за ивовым прутом для плетения кошёлок и корзин. Настя не сомневалась, что поступает он так тоже из чувства противоречия, потому что сама она была домоседкой и никуда дальше райцентра не выезжала.

Настоящей её гордостью были огород и сад. Осенью ограждённый забором сад тяжелел от урожая и издали походил на ветхую корзину, в которую горой насыпали яблок. Сами яблони стояли в подпорках, но нижние ветки всё равно свисали до земли. Когда по улице, сотрясая округу грохотом, проезжал трактор, яблоки осыпались. Падали они и ночью, в полной тишине, и тогда стук от падения раздавался так громко, словно в землю била копытом лошадь.
В ветреную погоду яблоки сыпались градом, и тогда казалось, уже не лошадь одиноко бьёт копытом, а несётся по саду, мотая гривами, целый табун. Под яблонями после такого ненастья нельзя было ступить, и бабка ходила по саду осторожно, как по неровной булыжной мостовой.

Настя никогда не жила богато: и когда они с Веней работали и растили двух дочерей, и сейчас, на пенсии. Денег не хватало, поэтому каждую работу она привыкла оценивать с точки зрения её прибыльности.

От леса она никакой прибыли не видела, и это было ещё одной причиной их с Веней споров. Леса в округе стояли низинные, сырые, и росли здесь, прячась в колеях забытых дорог и в высокой траве по перелескам, только волнушки и ещё маслята, настолько скользкие, что в деревне их называли сопливыми. Собирать сопливых деду было одно мучение: они не давались в руки и, уже срезанные, время от времени норовили выскользнуть из корзины. В конце концов и выскальзывали: когда он возвращался из леса, корзина нередко оказывалась пустой.

А вот сад-огород кормил, и ещё оставались деньги, чтобы выслать дочерям и внукам. Нагрузив тележку огородными дарами, Настя два раза в неделю отправлялась на рынок в райцентр. В первую очередь везла огурцы и зелень, вскоре поспевали помидоры и картошка, а потом дело доходило и до яблок, которые продавались особенно хорошо, потому что – так уж повелось – в райцентре своих садов почти ни у кого не было.

В августе яблоки начинали созревать. Ночами, когда не спалось, Веня и Настя поочерёдно выходили из дома: Настя – чтобы покараулить сад, а дед – неизвестно зачем. Может быть, ему не терпелось уйти в лес, и он только дожидался рассвета.

Августовские ночи были тёмные. Дед плотно усаживался на крыльцо и смотрел на звёзды. Сначала они были почти незаметны, но, когда глаза привыкали к темноте, звёзд становилось больше, свет их делался ярче, колючее, и деду Вене казалось, что сверху на землю тихо спускается снегопад. О снегопаде мысли появлялись потому, что близилась зима, а если она будет снежной, то навалит сугробов и из дома никуда, кроме как по расчищенной дороге, не уйдёшь. Дорога же здесь одна – в райцентр, где на каждом углу пахли одеколоном парикмахерские, и делать ему там нечего.

Насте звёздное небо виделось похожим на раскинувшуюся над ней могучую яблоню. И если какая-нибудь звезда, прочертив полосу, летела вниз, она представляла её сорвавшимся яблоком и привычно ждала в своём саду стук от падения.

В эти тихие часы все мысли и заботы исчезали и думалось о другом. Её радостно удивляло, как разумно устроен мир: вот даже сейчас, ночью, когда всё должно замереть в ожидании рассвета, жизнь не останавливается ни на минуту. Плещется, двигаясь между двух берегов, река, гудит, отправляясь с разъезда, поезд. И, главное, зреют, как и днём, плоды на деревьях и овощи на земле.

Выходя в сад, Настя подолгу стояла, сама не зная зачем, словно могла услышать то, что в обычное время услышать никому не дано: звук, рождаемый яблоком, когда оно наливается в тиши соком, или шорох раздвигаемой картофелем земли.

В отличие от Вени, она и о зиме думала без сожаления и горечи, потому что близилась самая желанная пора – копка картошки и сбор яблок, когда можно оценить всё выращенное за лето и порадоваться урожаю.

Яблоки она снимала уже перед самыми заморозками, обязательно в солнечный и прохладный день. Утренний плотный туман, сквозь который едва проступали тёмные крыши домов, быстро таял, и над головой высоко синело небо. Поднявшееся солнце светило прощально-ярко, как бы из последних сил, роса держалась почти до полудня, блестя на натянутой в траве паутине, напоминавшей своим узором днища корзин, которые плёл дед. Лишь на деревьях, между ветвей, паутина была сухой, невидимой и липла на лицо и руки собиравшей яблоки бабы Насти.

Поздние сорта – антоновку и осеннее полосатое – она снимала вручную, чтобы не побить. Это не летние белый налив и мельба, которые можно отрясти, а потом с быстрым хрустом поедать одно за другим.

Осенние и зимние яблоки Настя складывала в ящики со свежей, принесённой с колхозного поля соломой. Клала она их осторожно и бережно, яблоко к яблоку, точно поленницу. Потом дед относил ящики на веранду, откуда во все концы открывался вид на поредевший, засыпанный листьями сад, и всю долгую осень, до самой зимы, по дому витал сладко-кислый, терпко-душистый запах яблок, такой же привычный, как тепло протопленной печи.

А зимой, как того и боялся дед Вениамин, почти всё время шёл снег. В оттепель он налипал на ветки яблонь, повторяя их изгибы, потом мороз его сковывал, и ветки становились похожими на сосульки, отчего ветер стеклянно звенел в них.

Вечерами дед с бабой подолгу засиживались за столом и, умиротворённые, старались не спорить. К чаю Настя приносила с веранды решето яблок и угощала Веню.

– Ты попробуй, душистые-то какие, – говорила она, поставив на стол решето, где сверху лежало самое огромное, самое красивое, для показа приготовленное яблоко.
– Солёные грибочки тоже хороши, – вздохнув, мягко возражал Веня, – если со сметаной. Принеси, Настя, заодно и грибков.
– Грибы не яблоки, – замечала бабка, – они только с водкой хорошо идут.

Понимая, что они сейчас могут заспорить, дед Веня замолкал и глядел в окно. На улице гуляла пурга, яблони тонули в снежном мраке. Ветер дул неровно, порывами, то с левой стороны, то с правой, и космы снега, пока ветер менял направление, на секунду застывали перед окном и тут же вновь с визгом уносились прочь, таща за собой нескончаемый хвост из мельтешащих снежинок.
Всё это не нравилось деду Вениамину. Настя, наоборот, радовалась снегопаду, потому что весной снега растают и обильно напоят землю. Тогда яблони, огурцы, помидоры, картошка ни в чём не будут знать нужды и снова уродятся на славу.

А Веня с мрачной сосредоточенностью думал о том, что теперь заметёт, наверное, и последнюю дорогу – до райцентра, и если взбредёт ему в голову неразумная мысль податься в парикмахерскую, то всё равно будет не дойти, и хочешь не хочешь, а сиди дома.

Владимир КЛЕВЦОВ,
г. Псков
Фото: FOTODOM.RU

Опубликовано в №31, август 2022 года