Санитар электричек
30.08.2022 00:00
В его действиях есть неуловимый смысл

СанитарВ подмосковных электричках летом непривычно тихо. В составах новые вагоны, высокие мягкие сиденья, работают кондиционеры. Иссяк поток колоритных коробейников, хотя и не вымер полностью. Давно пропали торговцы пивом и закусками. Лишь музыканты ещё твёрдо держатся и регулярно развлекают равнодушную публику, спрятавшуюся в ракушки наушников смартфонов. Что удивительно – теперь в электричках почти никто не ест, да и не пьёт. Пригородные поезда стали удивительно стерильны.

– Запомни одно правило: в электричке никогда ничего не ешь, – наставляла меня мама, отправляя в институт. – Лучше потерпеть.
– Потому что это негигиенично? – попытался я угадать.
– Да, негигиенично, – согласилась мама. – Но ещё это ужасно некрасиво. Ну сам подумай: вокруг сидят люди, а ты уплетаешь горячий чебурек. Сок капает, запах разносится по вагону. Кому такое понравится? Это некультурно. А уж чтоб пить в вагоне… ну, ты, надеюсь, сам догадываешься.

Я послушно кивнул. Правда, всё же позволял себе порой выпить в электричке бутылку пивка. Когда в середине девяностых возвращался вечером в вагоне, набитом такими же студентами, редко у кого в руке не блестела пивная бутылка. А вот с едой действительно у меня в электричке не сложилось. Даже лёгкая булочка вызывала в душе моральный протест.

Однажды мы ехали с отцом на электричке, и я заметил, как в конце вагона расположилась группа уставших мужиков в одинаковых робах с какими-то надписями. Расстелили газетку, достали колбаску, сыр, прочую нехитрую снедь, пластиковые стаканчики, неспешно разлили водку.

– Вот ведь алкашня, – скривился я.
– Не говори так! – внезапно осадил меня отец. – Они после смены возвращаются, им можно.

Я удивился его словам, но смолк. И украдкой наблюдал за мужиками. Те не смеялись, не балагурили, как иные распивающие граждане, переговаривались короткими, как выстрел, репликами. Действительно, люди, вымотанные работой. А дома ждут жёны, дети, рутина квадратного быта до следующей смены. Не расслабишься.

За эти годы я насмотрелся на людей, которые распивали в электричках спиртное. Пили пиво и более крепкие напитки, но делали это совсем не так, как те мужики-путейцы. Праздно и громко смеялись, отпускали сальные словечки. С презрительной ухмылкой отдавали тару собирателям пустых бутылок – тогда их ходило по вечерним электричкам великое множество. Одного из таких сборщиков я запомнил на всю жизнь.

Все эти ханурики в дешёвых мохеровых шарфах и замызганных куртках мне казались на одно лицо: избитые жизнью, с красным алкогольным «загаром», хмурые, нагловатые. Хотя они вежливо спрашивали: «Бутылочку оставите?» – в глазах всё равно сквозила тихая ненависть к «кормовой базе», словно все эти студенты, работяги и служащие, допивающие пиво, лично виноваты в том, что кому-то приходится побираться на обочине жизни.

Но тот мужик отличался от товарищей по ремеслу. Больше всего меня поражали его глаза – синие, глубокие – и странная полуулыбка. Наверное, именно так должен выглядеть Володька-дурачок, которого убили шабашники в фильме «Любовь и голуби». Собиратель тары был немного похож на батиного покойного брата, поэтому про себя я прозвал его Колькой.

Колька почти никогда не просил у пассажиров пустую бутылку, а со своей неименной дурашливой полуулыбкой собирал оставленную тару, поэтому конкуренты часто его обходили. Иногда он появлялся в вагоне с фингалом, и становилось понятно, что и среди «санитаров электричек» существуют свои порядки. Мне было жалко Кольку, мне он напоминал самого слабого и беспомощного котёнка в помёте. Поэтому если я и пил в вагоне пиво, то приберегал пустую бутылку именно для него.

Однажды я встретил Кольку в непривычном месте. Тогда, в Крещенский сочельник, мы всей семьёй выдвинулись за святой водой на Гремячий ключ – знаменитый святой источник недалеко от Сергиева Посада. Выехали на машине. Народу в тот год оказалось очень много – и практически все на автомобилях. Погода крещенскими морозами не радовала: накануне стояла оттепель, и лишь к вечеру подморозило.

На обратном пути от источника предстояло забираться в горку, которая сильно обледенела, поэтому многие машины буксовали и застревали. Образовалась внушительная пробка.

Пока мы дожидались своей очереди, я вдруг заметил в сумерках знакомый силуэт. Колька обычно передвигался по электричке немного дёрганой походкой, поэтому спутать его с кем-либо другим было сложно. Присмотрелся внимательнее: точно он! Сборщик пустой тары стоял наверху и помогал каким-то двум парням толкать застрявшую «шестёрку» в гору. Наконец машина преодолела скользкое препятствие и, набрав скорость, исчезла из поля зрения. Я удивился: думал, Колька приехал именно с этими мужчинами. Почему они не взяли его с собой? Как-то странно.

Когда пришёл и наш черёд буксовать, Колька принялся помогать и нам. Муж сестры сидел за рулём, а я выбрался наружу и присоединился к Кольке. К сожалению, лишнего места в нашей машине не было, но мне так хотелось подбросить «электрического человека» до города.

– Извини, друг, – сказал я Кольке. – Мы бы тебя подвезли, но сам видишь, места нет.
– Ничего страшного, меня там внизу ждут, подвезут, – улыбнулся Колька.
– Внизу? – удивился я. – А что же ты тут делаешь? Зачем всем помогаешь?
– Чтоб побыстрее домой вернуться. Вот, вроде выехали… Ну, ладно, счастливого пути!
– Спасибо тебе. Будь здоров!

По пути я размышлял: что же заставило этого человека толкать в гору машины совершенно незнакомых людей, хотя большинство из них даже не благодарили? Ведь никто никому не помогал. Я представил, как быстро рассосалась бы эта пробка, если бы все мужики вышли из своих машин и помогали друг другу по очереди выбираться из ледяной ловушки. Но они предпочли потерять три-четыре часа, спасая лишь самих себя.

Вот только я недоумевал: кто же ждал внизу Кольку? Должно быть, сборщик слукавил. Мне не верилось, что его дожидалась компания, тем более на автомобиле, – кому он нужен? Скорее всего, добрался до ближайшей деревни на автобусе ещё днём, а сюда дошёл пешком, чтобы поживиться на Крещение угощением и пустой тарой на месте крещенских омовений. Тогда люди активно «прогревались» перед купанием и после. Добрался Колька на свою голову и застрял, надеясь на случайную попутку.

Шли годы, я регулярно встречал Кольку в электричке. Он всё так же методично собирал пустые бутылки, а потом и жестяные банки, быстро и профессионально расплющивая их прямо на месте. К тому времени значительная часть сборщиков тары уже исчезла: кого-то ликвидировал «естественный отбор», другие с наступлением сытых времён, видимо, нашли более серьёзный способ заработка. И лишь Колька и ещё два-три мужичка всё так же бродили по вагонам, собирали пустое стекло и расплющивали алюминий. Затем даже и эти спутники-мужички куда-то рассосались.

Почему тихий сборщик тары остался верен привычному делу, для меня большая загадка: Колька не производил впечатления совсем уж пропащего человека, сильно пьющего или бомжа. Наверное, в этом заключался неуловимый смысл. Действительно, зачем собирать никому не нужные бутылки, когда вокруг появилось столько возможностей заработать, причём по-настоящему? Я иногда смотрел Кольке вслед и думал: как же всё-таки справедливы евангельские слова о том, что камень, отвергнутый всеми, вдруг сделался главой угла. Тот, кого постоянно шпыняли, тот, кому доставались лишь жалкие крохи со стола, сделался хозяином положения. Пусть даже в своей, весьма скромной жизненной нише.

Порой, когда электричка прибывала на нашу станцию, Колька не спешил к выходу со всеми, а садился со своей вечной клетчатой сумкой на лавочку на платформе, закрывал глаза и запрокидывал голову, будто пытался разглядеть сквозь веки в осеннем небе нечто, известное только ему. В таком положении он мог находиться минут десять, а то и больше. Чаще отдыхал, пока его огибал бегущий людской ручеёк, и лишь когда по платформе спешили последние фигурки пассажиров, открывал глаза, встряхивался и удалялся вслед за ними в город.

Однажды я вернулся домой к полуночи, очень устал. Электричка выгрузила на перрон стайку точно таких же припозднившихся пассажиров. Дул холодный зимний ветер, было очень зябко, а я, как назло, не взял перчатки. Побежал со всеми к выходу, мечтая о тёплой ванне и горячем чае с мёдом и лимоном. И даже не заметил, что впереди меня шёл Колька.

У выхода с вокзала стояла старушка, тётя Света. Она, как и Колька, обреталась на привокзальной территории с незапамятных времён. У тёти Светы, судя по всему, была больная спина, поэтому стояла она, сильно скрючившись, а в районе лопаток сквозь хлипкое пальтишко угадывался горб. Иногда старушка размещалась около привокзального кафе, и сердобольные продавщицы её время от времени подкармливали. Нередко я наблюдал бабушку с метлой, она помогала убирать территорию.

Тётя Света никогда не клянчила деньги, просто стояла недалеко от выхода, не протянув руки, не поставив перед собой даже маленькой картонной коробки для подаяния. Но деньги, если подавали, принимала и всегда благодарила, кланялась.

В тот вечер люди спешили в свои тёплые квартиры, пробегали, не замечая скрюченную бабушку. Тётя Света копалась в своей тёмной сумке, оттуда сыпались крошки. И вдруг Колька остановился рядом с ней, порылся в карманах, вытащил несколько смятых купюр и вручил женщине. Они перекинулись парой слов, и сборщик тары поспешил дальше. Я слишком поздно поймал себя на мысли, что надо бы тоже остановиться, но людской поток уже увлёк меня в городскую темноту. Никто не остановился, не подал нищей старушке ни рубля. Дома мне стало ужасно стыдно.

На следующий день я нашёл тётю Свету на прежнем месте, исправил вчерашнюю ошибку. Она удивилась, не ожидала увидеть, что днём, когда народа на вокзале практически нет, кто-то поможет денежкой. Её белёсые глаза, как мне показалось, даже слегка увлажнились.

Я подумал: а ведь где-нибудь сейчас в электричке свою нелепую вахту снова несёт Колька – человек, всю жизнь собирающий пустое, но сам так и не ставший пустым. Меняются города и вывески магазинов, передают друг другу эстафету огни рекламы, ввысь возносятся новостройки, и лишь Колька неизменен, словно какой-то маленький и забытый всеми эталон времени. Не меняется и тётя Света, стоящая на страже того, что мы в суете постоянно упускаем. Я не хочу, чтобы они уходили. Если их не станет, что случится с этим миром, который расцвёл вокруг нас пышным однолетним растением? Не превратится ли он в пустые декорации, которые сразу же пойдут трещинами?

Я всё же решился задать тёте Свете главный вопрос.

– А вы случайно не знаете, как зовут мужчину, который постоянно собирает бутылки по электричкам, с клетчатой сумкой? У него ещё походка такая странная.

– Так их тут несколько осталось, – ответила тётя Света. – Лёшка есть. Хотя нет, погоди, Лёшка в позапрошлом году умер. Тут ещё Серёга ходит, но он сейчас редко выбирается. Он бездомный, живёт то у родственников, то где попало. И этот ещё… Вот, ёлки, забыла. Сашка, что ли? Нет, не Сашка…
– Ладно, – улыбнулся я. – Не вспоминайте. Пусть будет Колька.

Дмитрий БОЛОТНИКОВ
Фото: Марина ЯВОРСКАЯ

Опубликовано в №33, август 2022 года