– О, как я счастлива, счастлива, счастлива! Как он меня любит, ревнует до безумия!

Она кружится по комнате. Платьице надувается и опадает вокруг ножек. Тёмные волосы выбились из причёски, круглые глазёнки сияют мокрыми вишнями.

Её избранник трясётся над ней, всё время как бы невзначай прикасается: на месте ли, никто не посягнул, не похитил его сокровище? Я подруга и могу подтвердить: сокровище. Зою хочется согреть дыханием и защитить. Напоминает зайчонка: выскочил на середину полянки, встал столбиком, навострил ушки. Пушистая зайка.

Встретились они совсем не романтично, в скрипучем пыльном лифте. Тогда в городе объявился маньяк по кличке Лифтёр. Входил в кабинку, приставлял к горлышку жертвы холодный металлический предмет…

Зайка ехала ко мне в гости на шестой этаж. Вслед за нею шагнул парень. Она забилась в угол. Вот сейчас… Сейчас… Не выдержала, предобморочным слабеньким голосом прошелестела:
– Остановите лифт.
– Вы выходите?
– Нет, но я вас боюсь. Немедленно остановите.

Зайка зажмурилась и завизжала. Во взятии высоких нот она не уступила бы оперной диве Диане Дамрау. Лифт дёрнулся. Зайка ломилась в закрытые створки, молотила кулачками, потом вылетела пулей. Боковым зрением успела заметить вытянувшееся в крайнем изумлении лицо парня.

Я засмеялась: это же Макс из триста третьей, всю жизнь тут живёт. «Маньяку» и «жертве» суждено было встретиться опять – снова в лифте. Она отвернулась и пальчиком тихонько колупала уголок кабинки.

– Что же вы не буяните? На этот раз не боитесь?
– На этот раз не боюсь, – сообщила она стенке.
– Вам бы в «Минуту славы». От вашего колоратурного сопрано у меня барабанные перепонки чуть не лопнули.

Зайка прыснула. Она так и не узнала, поймали ли настоящего Лифтёра, да это ерунда. Сейчас ей ничего не было страшно: в её жизни появился Макс.

Свадьба была шумная, бестолковая. Запомнился дурацкий конкурс на лучшую мумию: незнакомые тётки и дядьки, закиснув от смеха, заворачивали друг друга в ленты туалетной бумаги, разноцветные рулоны катались по полу ресторана. Или того хлеще: женщина ложилась на пол, а мужчина над ней отжимался на руках. Зал громко считал: «Девять… двадцать один… тридцать три…» Руки подламывались, кавалер оказывался на даме, зал ревел.

Может, подействовали неприличные игры, а может, вино – Макс не выдержал и повлёк юную супругу в мужской туалет. Не так Зайка представляла себе первую близость. Мечталось о французских ароматах, белых розах, струящемся шёлке…

В соседнюю кабинку кто-то вошёл, начал шумно мочиться. Зайка затрепыхалась зайчонком, Макс больно зажал ей рот ладонью. Потом целовал и умолял простить за грубость.

Он встречал и провожал её с работы, держа за талию. Порой прихватывал и маленькую круглую попку: моё! Зайка краснела до слёз.

– Представляешь, – похвасталась, – подарил крутой смартфон, последнюю модель. Звонит несколько раз в день и просит с включённой камерой обойти все комнаты, открыть шкафы. Ненормальный. Думает, прячу любовника. Однажды даже под кровать с телефоном загнал, вот дурачок. К моим любимым певцам-мужчинам ревнует до ужаса, вырывает наушники. «Признайся, когда слушаешь, ты мечтаешь о сексе с ними?» В остальном-то он очень хороший, ничего для меня не жалеет.

Мы с Зоей болтаем о самых-самых секретных вещах. Она призналась, что до сих пор не испытала в постели ничего, неужели с ней что-то не так? Убей, не понимает смысла в непристойных однообразных движениях. Это и есть воспетая в романах и стихах любовь? Вот из-за этого физиологического примитива женщины и мужчины сходят с ума?

Но Зайке нравилось доставлять удовольствие Максу – бедный, он прямо рядом сидеть спокойно не может, сразу тащит в постель. Нравилась власть над ним, большим и сильным, он её шутя одной рукой поднимал до потолка.

Недолго ворковали голубки. Макс, откидываясь на подушку, всё чаще досадовал:
– Бревно и бревно. Ледышка. Неужели ничего не чувствуешь? Не может быть, ты же восточная девушка. Признайся, тебе мало меня и ты завела кого-нибудь сильнее? Зачем я тебе, такой слабак, после твоего секс-гиганта?

К Зайкиному ужасу, купил виагру.

– Сущая пытка, – плакала она. – Неприятно, больно. Он это чувствует, раздражается. Требует, чтобы я участвовала, помогала ему. Пытаюсь, злится: ты имитируешь.

Ещё не наступала ночь, а Зайка тосковала, маялась. Придумывала работу, задерживалась на кухне или за компьютером: вдруг уснёт? Наутро-то он наверстает в тройном размере, но то утро.

С трудом уговорила его хотя бы в «критические дни» ложиться отдельно. Но он не спал, затаивался. Ждал, вдруг Зайка пошевелится или пойдёт в туалет – тогда зарычит, набросится, не слушая её лепет про боль, про гигиену. Так они лежали и по-звериному караулили друг друга: жаждущий крови охотник и грациозно замерший зайчик. Иногда оба до рассвета не смыкали глаз.

Макс запретил ей общаться с подругами, но Зайка тайком забегала ко мне.

– По-моему, у него на почве ревности шарик за ролик закатывается. Наткнулся на виагру в шкафу: «Откуда?» Забыл, что сам покупал. В другой раз роется, ищет: куда пропали таблетки, небось, использовала с другим. «Да сам же перепрятал, – говорю. – Тебе не угодишь. Есть виагра – плохо, нет – тоже плохо. Ненормальный».

Перед новогодней вечеринкой на работе он застал Зайку в ванной за эпиляцией. В ярости вырвал, вдребезги разбил эпилятор – хорошенький, немецкий. «Интересно, кто там собрался гладить твои бритые ноги?»

Инспектировать телефон и сумочку для него обычное дело. Вытряхнул коробочку с зубной нитью и мятные таблетки: «В планах поцелуи – с кем? Для меня ты и так вкусная».

Однажды Зайка задержалась у доктора, лечилась от бесплодия. В дверях виновато-весело начала объясняться. Макс молча повернулся и скрылся в комнате. В последнее время он практиковал игру в молчанку.

У неё впервые произошёл срыв. Зажала уши ладонями и закричала пронзительно, как тогда в лифте: с отчаянием, мукой, как подстреленный зайчонок.

– Не могу больше, не могу-у-у!

И было всё равно, слышат ли за стенкой соседи.

Он тогда испугался, отпаивал её валерьянкой. Согласился, что у него проблемы, пошли к семейному психоаналитику. Врач тестировал их на совместимость. Сыпал модными словечками, вроде «газлайтинг» и «абьюзинг». Сравнивал ревность со спящим в человеке дьяволом, цитировал Льва Толстого.

И всё шло неплохо, Макс подавил в себе демона. Но как-то раз из-за автобуса снова припозднилась, буквально на три минуты. С секундомером он, что ли, ждал её в прихожей?

Скинула туфельки, хотела пройти в ванную. Макс растопырил руки и не пускал, медведем теснил в угол к вешалке.

– Зачем тебе туда?
– Помыть руки, пусти же.
– Ах, руки помыть? А может, что-нибудь другое?

И, смущённо посмеиваясь над собой – якобы шутливо, – одной рукой зажал её в ворохе пальто на вешалке, а другую запустил в трусики. Ужас.

– Ну что, проверил, убедился? – зло вырвалась она.
– Не могу понять…
– Чокнутый! Я с тобой разведусь.
– Ещё бы, сбудется твоя мечта: кувыркаться вволю с хахалем. Не на того напали, я тебя везде найду.

Зайка читывала городскую криминальную хронику о несчастных женщинах, о домашнем насилии и понимала: жертва не врёт. А в полиции скажут: когда убьют, тогда и приходите.

Час от часу не легче. Однажды Макс сидел за кухонным столом в дупель, перед ним бутылка. Едва ворочал языком.

– Ну что, добилась своего, сделала мужика алкоголиком? Думаешь, сопьюсь, а ты в это время… Ха-ха. Не-е, я из тех, кто пьян да умён, два угодья в нём.

Я слушала эти рассказы, советовала:
– Беги, пока не поздно.
– Но ведь и я виновата, – вздыхала Зайка. – Довела, можно сказать, всю его жизнь пустила под откос.

Видимо, она чувствовала себя в эту минуту роковой героиней какого-нибудь романа. Взгляд жертвенно устремлён вдаль, в глазах слёзы. Зоя одновременно смущена и горда, что её маленькое тело – да чего там, самая ничтожная его часть – имеет столь неограниченную власть над большим сильным мужчиной. Она в одном лице и великомученица, и торжествующая мучительница. Из него можно вить верёвки.

– Пока что верёвки из тебя вьёт он.

Однажды женская разведка донесла: у Макса любовница. Ну, это уже ни в какие ворота. Зайка выложила перед ним неопровержимые доказательства измены.

– А он?
– Начал рвать рубашку на груди: что же, торжествуй, любуйся, ты этого добивалась!
– А ты?
– Пошла к сексопатологу. Он сказал: это всё спектакль, понарошку, – и алкоголизм, и любовница. Всё напоказ мне, такая форма мужского протеста. Вроде как я сломала ему жизнь, вот во что её превратила.
– Уж не просила ли ты у него прощения за его же грешки?

Зайка отвела глаза.

– Да ну вас, разбирайтесь сами, – рассердилась я. – Распутывайте клубок, кто кем манипулирует, кто агрессор, кто жертва. Два сапога пара.

А теперь внимание – та-дам! – Макс и Зайка развелись.

– Как я счастлива, счастлива, счастлива!

Раздувшееся платьице куполом вьётся вокруг ровных ножек. Новый жених – спокойный, добрый, покладистый. На сайте знакомств сразу подчеркнул, что секс для него не главное. Главное – гармония и духовность.

Макс тоже встретил другую женщину, опытную, раскованную шалунью, ту ещё горячую штучку. Именно о такой мечталось в сотнях пустых холодных ночей с «бревном» Зайкой.

Далее передаю события с чужих слов, поэтому за стопроцентную достоверность не ручаюсь.

Якобы обе свадьбы играли в одном – том самом – ресторане. Залы по соседству, голубой и розовый. Гости, что были ещё трезвы, своими глазами видели, как наши молодые улучили минутку и сбежали из-за столов от законных новобрачных.

Схватившись за руки, преступники юркнули в мужской туалет. Зайка была прелестна в своей воздушной целомудренной фате, со стыдливо горящим смуглым румянцем и виновато сияющими вишнёвыми глазами. Злые языки утверждали, будто именно она была инициатором. Подхватив длинную вуаль, тащила за собой Макса, который, впрочем, не упирался. Заглядывала в кабинки: не та… не та… ах, вот та самая, наша! Кажется, для полного счастья ей не хватало мочащегося по соседству мужика.

Свадьбы расстроились. Макс и Зайка живут вместе, оглушительно скандалят, дуются неделями, потом бурно мирятся. Я же понимаю только то, что ничего не понимаю. И что нечего третьим лишним соваться и искать логику в этой терра инкогнита.