Настоящие психологи, разумеется, существуют, но их в процентном отношении примерно столько же, сколько настоящих поэтов среди пишущих стихи графоманов.

Сейчас психологов больше, чем людей. Все хотят быть психологами. А это в высшей степени подозрительно. Микробиологами или инженерами-сопроматчиками хотят стать немногие, а психологами – все. А также дизайнерами и стилистами. Крайне подозрительно.

Несколько лет назад, видя, что буквально все вокруг меня стали матёрыми психологами, а я до сих пор не отличаю меланхолика от сифилитика, я честно и основательно засел за психологию. Фрейд, Юнг, Фромм, Лакан, Маслоу…

Я девушка дисциплинированная. Изучать так изучать.

Я честно обложился психологической литературой и приступил.

Сначала, для разминки, решил почитать что-нибудь популярное. «Двести советов, как стать успешной стервой». «Дистанктные вампиры и как с ними бороться». «Замочи свои фобии и начни зажигать». «Фэн-шуй служебного флирта». «Твоё либидо тебя бережёт»… И тому подобное.

Через неделю у меня началось отчётливое несварение мозга.

А ещё я понял, что такие брошюрки мог бы легко писать и сам. По штуке в день. Если, конечно, за хорошие деньги. От такого занятия рано или поздно обязательно заболеешь какими-нибудь шизопараноидальными психотопотунчиками. Но ради денег – можно бы и рискнуть.

Кстати, чем-то подобным, хотя и не в области науки о топотунчиках, лет семь-восемь назад я уже занимался в одном женском глянцевом журнале.

Это было ещё до кризиса, когда у каждой нефтяной трубы было по сто присосок в виде глянцевых журналов. Для отмывки денег и чтобы занять чем-нибудь жён и родственников бизнюков, которые все поголовно (жёны и родственники, а не бизнюки) хотят иметь свои журналы или, на худой конец, вести колонки по психологии, дизайну и моде.

Мне позвонил замглавреда одного из таких присосочных журналов, некто Сева Млямлин, племянник одного мебельного магната, который (Сева, а не магнат) писал в журнале под псевдонимом Элеонора Разумянская.

С Севой мы были вместе на военных сборах. Млямлин отметился тем, что за сорок дней сборов так ни разу и не помылся.

Сева сказал:
– Привет, Вовка. Слушай, ты в астрологии разбираешься?
– Нет. Знаю только, что я Весы. А по-китайски – Гадюка.
– То есть – Змея… Да, плохо, что ты не разбираешься в астрологии…
– А что?
– Да наш главный звездун, понимаешь, загудел по-взрослому. Заменить бы надо.
– А я-то тут при чём?
– У тебя это… перо бойкое.
– Мерси, конечно. А «звездун» – это кто?
– Астролог. Митя Тучкин. Ты его по сборам должен помнить. Маленький такой, ещё всё время в носу ковырялся. Пишет под псевдонимом Андромеда. Ну, в общем, запил Тучкин. У него кошка сдохла. Несмеяна. Он и…
– Помню Митю. Только он вроде бы биотуалетами раньше торговал.
– А я раньше был физиком-теоретиком. И?
– Понимаю. Время такое.
– Вот и я говорю. Время такое. А время – деньги. Денег мы тебе заплатим. А Митя Несмеяну уже закопал. И поминки уже были. Я присутствовал. Он гудеть будет месяц, не больше. На тебе всего-то один номер. Это нетрудно. Ну, типа… Львы. Судьба, блин, возможно, преподнесёт вам в конце месяца приятный сюрприз… Остерегайтесь… э-э-э… ну, например, случайных знакомств, особенно с Осминогами…
– Со Скорпионами.
– Пофигу… Ты, кстати, не знаешь, почему все раньше говорили «пофигу», а теперь – «пофиг»? Никто ж не говорит «по хрен», или там… Ладно, проехали… Продолжаем про Львов… А в середине месяца, блин, произойдёт событие, которое… ну, скажем, даст вам шанс… э-э-э…
– Выйти на новые жизненные рубежи.
– Блестяще! И прочая туманная Тмутаракань… Рыбы, больше дышите свежим воздухом! Раки, ни шагу назад! Девы, мужайтесь! От балды, но зазывно, с огоньком. Я бы и сам написал. Но на мне ещё кулинария висит. Танька Колобкова от мужа ушла. Теперь в депрессии. А я теперь пиши вместо Колобковой про помидорную диету. Кошмар, всех скосило: кто в запое, кто в декрете. Ты, кстати, как насчет кулинарии?
– Ты имеешь в виду насчёт пожрать?
– Я имею в виду теоретический аспект. У тебя, к примеру, какое любимое блюдо?
– Яишенка. На сальце. С лучком. Только чтобы сала побольше. И шкварки… Хрустящие такие, прозрачные…
– Так-так-так…
– И чтобы свежий лаваш с ломкой корочкой.
– Так-так-так…
– Желательно в кунжутной обсыпочке. И чтобы прямо лавашом макнуть в сало и вместе с желтком и шкварочками – в рот. И чтобы немножко обжечься, но не сильно… И чтобы запивать ледяным пивом в заиндевевшей кружке…
– М-да… В заиндевевшей… Нет, не пойдёт. Если бы, скажем, низкокалорийный кефир на пару. Этим доходягам-похудайкам про шкварки – это как гепардам про укроп. Ладно. Ограничимся астрологией.

Митя Тучкин поминал Несмеяну полгода, и я сделал шесть астрологических прогнозов. Вернее, шестью двенадцать – семьдесят два. По количеству знаков зодиака.

Получал я по 500 долларов за номер. На прогноз тратил в среднем по одной минуте. Писал от полной лампочки, на одном финансово-стилистическом азарте.

Особенно искромётно прогнозы писались почему-то, извините, в сортире. В среднем по три прогноза за одно посещение. Это, конечно, при благополучной перистальтике. Нетрудные математические подсчёты показывают, что за минуту я получал больше 40 долларов.

Представляете: сходил по нужде за три минуты – и три с половиной тысячи рублей в кармане свеженадетых брюк. Больше таких денег я никогда в жизни не получал. И такой откровенной халтурой больше никогда не занимался.

А главное – прогнозы ни у кого не вызвали подозрения. Единственным моим проколом было то, что я упорно называл Стрельца Стрелком. Но это мелочь.
Так вот. Популярные книжки по психологии в основном пишут такие же «психологи», как Митя Тучкин, или, что ещё хуже, как я. Через неделю я взялся за «настоящую науку».

Пару месяцев ушло на старика Фрейда. Потому что психология без Фрейда – это как яичница без шкварок.

Девушка я впечатлительная. К концу первого месяца мне стали сниться всякие странные сны. Например…

Я долго-долго куда-то лечу, а затем долго-долго иду вверх по лестнице. Наверху меня встречает какая-то незнакомая тётя в маске. И два бугая, тоже в масках. Перед бугаями стоит стол. На столе – здоровая двуручная пила. Женщина говорит:
– Здравствуйте, Вольдемар, меня зовут Сублимация Эдиповна.
Я отвечаю:
– Очень приятно.
Женщина продолжает:
– Аналогично. Сейчас мы будем вас сублимировать и вытеснять. Точнее выражаясь, вымещать. Познакомьтесь: это товарищи Эрос Фаллович и Танатос Фаллович.
Я вежливо кланяюсь и почему-то говорю:
– Премного благодарен.

Бугаи молча и синхронно делают мне «викторию».

– Ну вот, – говорит Сублимация Эдиповна. – Все формальности соблюдены, Приступим к расстановке. Товарищи, берите ваше либидо и пилите.
Бугаи берут пилу и начинают пилить мне голову. Я говорю:
– Товарищи, мне щекотно.
– Это у вас комплекс Электры, – говорит Сублимация. – Пилите, пилите, товарищи.

Бугаи распиливают мне голову на три части и аккуратно раскладывают их на столе.
– Вот, пожалуйста, – продолжает Сублимация Эдиповна. – Это – Сознание. Это – Предсознание. А это, – она делает многозначительную паузу и торжественно объявляет: – Бес-со-зна-тель-но-е! Что вы предпочитаете, больной?

Я тыкаю пальцем в Сознание.
– Ужасный выбор, – разочарованно вздыхает Сублимация Эдиповна.
– Типичный невротик, – говорит Танатос Фаллович. – Психодермическая шизопаранойя.
– Синдром Циммермана. Три клизмы с пустырником, – говорит Эрос Фаллович.
– Вы нам не подходите. До новых встреч, – крепко жмёт мне руку Сублимация Эдиповна и снимает маску. Я вскрикиваю от ужаса. Вместо Сублимации мне плотоядно улыбается Сева Млямлин и говорит почти стихами:
– А теперь обратно взад будем делать мы гештальт…

Но я уже лечу куда-то вниз, потом бегу вниз по лестнице и просыпаюсь в холодном поту.

Потом, после штудирования Юнга, я долго беседовал во сне с неким спецагентом ФСБ Архетипом Ивановичем, который уговаривал меня завербоваться, потому что все, у кого наступил кризис среднего возраста, обязательно должны завербоваться.

После Маслоу я целыми ночами безуспешно пытался залезать на огромную скользкую пирамиду…

Где-то на психодраме Морено и нейролингвистическом программировании я начал уставать. Добила меня книга, которая называлась «Психиатрическое литературоведение», автор которой (кстати, академик) расставил диагнозы писателям. Всех диагнозов не помню, но у Пушкина – точно – был маниакально-депрессивный психоз.

Я вынырнул из всех этих шизоанализов и психодрам и оглянулся вокруг.

Стоял конец мая. Москва утопала в сирени, и сизари, захлёбываясь от любви, булькали и крутились, как юла.

И после коротких, но бурных дождей в Москве, как всегда, пахло карамелью. И красные улыбчивые трамваи приветливо цокали своими серебряными копытцами.

И хотелось как-то замереть, затаиться и выдерживать паузу в жизни и судьбе, как выдерживают вина мудрые виноделы.

Зазвонил мобильник. Это был Млямлин.
– Привет, Вовка. Слушай, ты в психологии чего-нибудь понимаешь?
– Что, опять у кого-нибудь кошка сдохла?
– Да нет. У нас главный псих сбрендил. Машка Окосевич в психушку попала.
– О господи!
– У неё это… аллергия, что ли, какая-то. Или фобия. В общем, жрать боится. Смотрит на колбасу – и плачет. Кошмар!
– Цитофобия называется.
– Точно!.. А ты, Вовка, шаришь! Давай, будешь у нас главпсихом. Деньги – не проблема.
– Нет, Севыч, не могу.
– А чего так?
– Не могу.
Так я и не стал психологом. Болезнь у меня такая – психофобия.

А у вас какая фобия? Может, хотите поговорить об этом?