Церковь давно стала значительной частью моей жизни, но случаются ситуации, которые даже подготовленного человека способны ранить. Стоишь и не понимаешь, за что тебя обидели в храме. Именно такие чувства я испытала, когда меня дважды за три дня прогоняли с причастия.

Подхожу однажды к аналою, возле которого исповедовал один иеромонах. Настроение у меня хорошее, свечусь от радости. Не успела назвать ни единого греха, как услышала его слова: «Я вас до причастия не допущу. Сразу заметил, как вы вошли в храм – будто хозяйка в свой дом. А должны были входить робко, с осознанием своей греховности. И вы всё время улыбаетесь, а это недопустимо».

Я что-то мяукнула в свою защиту: мол, улыбка – это радость от пребывания в храме, но отец был непреклонен. Обиженная уехала домой.

Когда немного успокоилась, через день приехала снова в тот храм, опять встала на исповедь к этому батюшке. Но, как и в первый раз, даже слова произнести не успела. «Даже не пытайтесь, вам до причастия очень далеко, – осадил меня иеромонах. – Пусть вас допускает до Чаши кто угодно из священников, но если увидите меня, знайте: я вас не допущу. Какая причина, спросите? Вы жили только для себя и никогда никого не любили…» И ещё отпустил в мой адрес несколько едких, откровенно злых слов. Уехала из церкви в слезах.
По дороге вспомнила, что другой священник как-то раз предостерегал меня исповедоваться у этого батюшки. Не объяснял причину, просто сказал: «К отцу Н. не ходите».

Дома я не выдержала, расплакалась. Позвонила в скит духовному наставнику, чего прежде никогда не делала и не делаю до сих пор. Но мне было так тошно, что хотелось в ту минуту оставить храм навсегда. Словно кто-то невидимый подсказывал аргументы в пользу этого решения: «Посмотри, сколько людей верят в душе, а в церковь ни ногой. Какая разница, где ты молишься? Богу можно и в поле молиться».

И вдруг я почувствовала такую свободу, что словами не описать. Теперь не надо соблюдать посты и молитвенные правила, не надо покупать свечи и книги, вставать на раннюю службу в выходной. Предчувствие такой свободы окрыляло.

Однако мой добрый и строгий наставник попросил, чтобы я не обижалась на сурового иеромонаха, потому что у него очень сложная судьба. Духовник рассказал, что батюшка в молодости воевал в горячей точке, его ранили и взяли в плен. Несколько дней будущий иеромонах сидел в яме. Его не кормили, а под конец у него не осталось даже воды. Он сидел и ожидал неминуемой казни. Его случайно обнаружили и спасли наши бойцы.

С тех пор ранение иногда даёт себя знать, и батюшку «несёт», он иногда высказывает людям в лицо оскорбительные вещи, уже не один прихожанин жаловался. Но потом священник успокаивается и большую часть времени кроток и безобиден. Духовник заметил, что все прихожане знают эту особенность иеромонаха, и только одна я пребывала в неведении. Тот батюшка на самом деле очень добр и отзывчив.
И я поехала снова в церковь к своему обидчику.

Он стоял у аналоя, исповедь только началась. Я подошла и попросила прощения за то, что не знала, через какие бедствия батюшке довелось пройти. Мол, если бы знала, не случилось бы ни обиды, ни огорчения. Иеромонах улыбнулся в ответ и промолвил: «И вы меня простите». Вот так, даже не столько смирение, сколько простое желание разобраться в собственной обиде, избавило меня от весьма скользкой дорожки. Куда бы завела меня вспыхнувшая пожаром обида, доверься я ей?

Бывали и другие случаи, когда поведение священников оставляло желать лучшего. Помню одного батюшку, не из нашего прихода, который, не будучи знаком со мною, разговаривал просто по-хамски. Это бывает иногда с излишне старательными священниками: он вроде бы духоносный старец, а я – паршивая овца.

Как-то раз меня едва не выгнали из храма, потому что я путешествовала во время Петрова поста и честно призналась, что мы питались в ресторанах и кафе. Мясо, конечно, я не заказывала, но рыба, приготовленная в ресторане, мало походила на постное блюдо. А мне просто не хотелось огорчать сына, он так стремился доставить радость маме этой рыбкой. Однако в ответ получила ледяной взгляд священника и неохотное отпущение грехов.

Есть люди, которые перестают ходить в храм только по причине своей часто надуманной обиды. Как, должно быть, радуется в эти моменты бес, в задачу которого как раз и входит изгнание из храма человеческой души и отвращение её любыми способами от святыни. Наверное, потирает чёрные лапки, счастливо хихикает.

К сожалению, иногда тёмные силы берутся за нас всерьёз. И батюшку может понести не по делу, и жгучая обида не даёт человеку пойти в храм, напоминая, что без храма даже легче – больше свободного времени.

Мне попадались такие приятельницы, которых пугало и обижало буквально всё, что происходит в церкви, от цены десятирублёвой свечи до взгляда священника. В точности как говорил покойный протоиерей Димитрий Смирнов: «Меня два года назад обхамили в булочной, так я хлеба больше не ем».

И всё же я не думаю, что всё в храме зависит от настроения батюшки. Иногда досадуешь на того или иного отца, обижаешься, а его – раз! – и перевели на новое место служения. И теперь уже сожалеешь, понимая, что раньше вообще-то было не настолько и плохо. Но случается и так, что именно новый священник больше тебе полезен.

Как ни странно, я ни разу не видела, чтобы женщин в брюках изгоняли со службы. Пожилые прихожанки могут коситься неодобрительно – да, такое частенько бывает. Но нужно признать, что существуют не нами установленные правила. Ведь мы не ходим в театр в сарафане, в котором пололи огород, а одеваемся соответственно моменту. Только в храме требование соблюдения приличий почему-то у некоторых вызывает чувство глубокого оскорбления: что это такое, да как вы посмели мне указывать, что нужно приходить в юбке ниже колена, да кто вы вообще такие? Отвечу за всех: мы – никто. Но если ты пришла к Богу – изволь соответствовать.

Кстати, насчёт косметики даже у батюшек встречаются разные мнения. Два священника из разных храмов говорили мне, что волосы красить можно, если мужу нравится. Я и крашу. А однажды видела татуированные брови у одной монахини в Липецкой области. Конечно, брови сделаны не вчера – видимо, эта матушка совсем недавно приняла иноческий образ. Но важно, что никто из священноначалия не потребовал их сбрить или ждать, когда посветлеют.

Знакома с монахиней, которая уже лет 25 подвизается в монастыре. Она не так давно вставила красивые зубы, причём далеко не дешёвые. Но она получает трудовую пенсию, вот и накопила, и я думаю, что имеет на это полное право. А другая монахиня считает, что улыбаться во весь рот ей некому, что это не благословляется. Как ни странно, обе точки зрения имеют право на существование, потому что и одна, и другая одинаково допустимы. Ведь плохи не сами по себе краски, сверкающая белизной голливудская улыбка и средства для ухода за лицом, а демонстративная яркость – всё, что нарочито выставлено напоказ. Хотя это не отменяет общеизвестного правила, согласно которому с накрашенными губами к евхаристической Чаше подходить нельзя, равно как и прикладываться к иконам.

В храмах часто можно встретить неадекватных людей, они нередко жмутся ближе к святым местам. Наверное, в каждой церкви есть такой человек, он постоянен как восход и заход. Бомж, странная старушка, психически больная девушка, мужчина с горящим взором, знающий, кто может присесть на скамейку, а кому нельзя. Это я перечислила лишь тех, кто обретается у нас на приходе.

Конечно, люди, случайно зашедшие в храм, бывают уверены, что здесь все святые; им от соприкосновения с церковной реальностью становится неприятно, они пугаются, оскорбляются. Но с опытом это проходит, просеивается, забывается и видится по-другому. Главное, как говорит житейская мудрость, – не принимать всё близко к сердцу.

Обычно женщины, для которых посещение храма является не минутной блажью, а делом серьёзным, сами изучают правила, присматриваются, спрашивают о том, что им пока не очень понятно. Поэтому должны быть приоритеты. Если вам важнее продолжать настаивать на своём, то, наверное, надо идти не в храм, а в суд. А если важно войти в церковную общину и участвовать в таинствах, ищите правильные пути. Чтобы легко было в храме, нужно жить его жизнью, чествовать праздники, соблюдать требования, дружелюбно относиться к окружающим. По моему опыту, на это уходит около десяти лет. Такое длительное «дополнительное образование».

Обычно обиженные на церковь люди считают, что только в православных храмах могут оскорбить и выгнать, а вот в западных конфессиях никто не придирается, там всё «по-человечески». Но это далеко не так. Мой начальник однажды рассказывал, как его выгнали с католической мессы.

Он впервые пришёл в костёл с другом, но сидячих мест позади не было, а проходить вперёд, не зная местных порядков, мужчины не решились. А вдруг там места персональные и занимать их нельзя? У дверей, кроме них, ещё стояли люди.

Месса шла своим чередом, шеф с приятелем молча обогащались впечатлениями. В какой-то момент все верующие встали на колени, а начальник с другом остались стоять. Тогда пастор кивнул охране, и обоих мужиков за считаные секунды вытолкали на крыльцо, ничего не объяснив. Хорошо одетых, трезвых людей.

Шеф не успокоился и на следующий день позвонил настоятелю костёла, пожилому поляку. Спросил: за что их выгнали? Они ведь не совершили ничего плохого, просто присматривались к храму, тем более у одного имеются польские корни – возможно, перешли бы в католичество. Однако настоятель ответил, что такого не могло быть, мол, не выдумывайте. «Как не могло, если вы сами всё прекрасно видели? – удивился шеф. – И, похоже, именно вы и распорядились нас удалить». Но настоятель положил трубку.