Севастополь. Стрип-бар «Шок». С замиранием сердца гляжу на вьющуюся вокруг пилона танцовщицу. Вылитая Дженнифер Лопес! Девушка мечты! И совсем юная… И как бы незаметно сунуть ей телефончик? И придёт ли она в гости, если пригласить?

Незаметно сунул, и она позвонила и пришла… Почти настоящая Дженнифер сидит у меня на кухне и пьёт из стакана кислое качинское каберне.

– Я вообще-то сладенькое винцо люблю… Что ж ты так оконфузился? Ладно, на первый раз прощаю.

В прошлом году она окончила школу и с упоением рассказывает об этом:
– Вот где была жизнь! И романтика! И мечты! А потом началась грязь. И эти танцы…

Неделю назад её и ещё четырёх девчонок пригласил к себе на виллу сам «папа» – местный криминальный авторитет. У папы были какие-то важные гости, поэтому понадобилась культурная программа. Девчонки танцевали по очереди, конечно же, на пилоне.

Танцевали топлес. Папа наказал трусики не снимать, потому что среди гостей были депутаты и люди из правительства Украины.

Программа закончилась. Аплодисменты, цветы. Распорядитель вручил девочкам по сто долларов хрустящими купюрами. Гости во главе с хозяином поднялись, шумно проследовали к выходу и куда-то уехали – говорят, продолжать.

– Нам предложили перекусить, – продолжила Дженнифер. – И едва мы приступили к ужину, как распахнулась дверь и в зал вошли телохранители, повара, официанты, ещё какая-то папина челядь… И всё это быдло скопом на нас набросилось. Насиловали много раз. Лично меня – раз восемь. А потом пинками выставили за ворота. Десять километров до города по шоссе. Подаренные деньги отобрали… Букеты роз швырнули нам вслед за ворота с воплем: «Вы забыли свои цветочки!»

Девушка, так похожая на Дженнифер, разрыдалась.

Я встал, подошёл к мебельной стенке и вынул из бара стодолларовую купюру. Таких купюр в баре было две – все мои сбережения.

– Спасибо! – глотая слёзы, ответила гостья. – Скажи, я тебе что-нибудь должна?

Отрицательно покачал головой. Больше мы не виделись.

1995

Проездом в Москве. Дождливым вечером перебежками движемся от метро к кафе, где нам назначил встречу столичный приятель. Успеваем посмотреть в окно – он сидит с девушкой за столиком в дальнем углу, и больше в зале никого нет.

Дверь заведения закрыта. Стучим сначала вежливо, а потом всё настойчивей. Спустя три минуты появляется недовольный администратор, приоткрывает дверь.

– Вам чего? Двадцать три часа! Кафе закрыто!

Растерянно смотрим на часы – и действительно!

– Но там же у вас ещё сидят люди. Мы пришли к ним, – говорю я.
– У нас принцип – до последнего клиента. Кухня уже не работает. Ждите на улице, пока ваши знакомые выйдут.

Неожиданно мой товарищ делает администратору приглашающий жест рукой, и тот инстинктивно подаётся вперёд.

– Значит так, – негромко, но твёрдо говорит товарищ. – Слушай сюда. Мы сейчас войдём, быстренько этих двоих завалим и сразу уйдём. У нас на них заказ. Усёк? Пять секунд на размышление.

Администратор меняется в лице, отступает в глубину. Секунду смотрит на нас оценивающим взглядом – два мужика средних лет в новеньких турецких кожанках, чёрных джинсах и чёрных шапочках…

– Пожалуйста, – говорит администратор, разворачивается и стремительно уходит.

Входим в кафе. Прямо перед нами барная стойка. На полу покорно лежат лицом вниз администратор, официантка и бармен, закрыв руками затылки.

Из-за стола поднимается навстречу друг.

– Придурки-и-и! Форменные придурки!.. Уходим отсюда! Посидим у меня.

Проходя мимо лежащего персонала, друг кладёт на барную стойку деньги, объясняет у самого выхода:
– Там и чаевые, и моральный ущерб.

До сих пор думаю: сколько ещё времени они на полу лежали?

1993

– Слушай, Вовчик, а у тебя наверняка есть морской офицерский кортик.

Это меня спрашивает юная смазливая подружка Валюша. Мы познакомились в ночь с пятницы на субботу в ночном клубе «Домино», там прекрасный бильярд и дискотека для отвязной молодёжи. В пять утра завалились ко мне домой, валялись в кровати всю субботу, всё воскресенье, и вот, наконец, прощальный вечер. Завтра мне на службу, а Валюше – в колледж.

– Кортик? Ну есть… У всех морских офицеров есть кортики. А зачем спрашиваешь?
– У меня идея. Точнее, бизнес-план. А давай твой кортик продадим? Знаю человека, который сто баксов за него отвалит! Давай?

Надо сказать, что на сто баксов в те времена можно было нормально прожить месяц.

– Давай! – горячо шепчет Валюша, прижимаясь ко мне упругой грудкой, чтоб не передумал. – Давай, Вовчик! И будет у нас с тобой медовый месяц.

Так не хотелось отстраняться!

Объясняю глупой пигалице, что кортик для офицера – понятие святое.

– Честь! Ты понимаешь, у офицера существует такое понятие как честь. Душу – Господу, тело – государю, сердце – даме, а честь – никому!

Валюша капризно отстраняется и даже прикрывает хорошенькие грудки рукой.

– Ну ты и впрямь какой-то старомодный. Какая может быть в наши времена честь? Главное, чтоб было хорошо. Вот я тебе отдалась, мне хорошо, и не жалею. А кортик… Ну скажешь, что потерял. Или украли. Объяснительную напишешь. Ну, выговор получишь. Подумаешь, у меня четыре выговора! Что они с тобой ещё сделают? Зато всё будет по кайфу!

Отвечаю, что вопрос закрыт окончательно. Валюша, вздыхая, одевается. Я оставил девушке номер телефона, но она не позвонила.

Столкнулся с ней на Большой Морской лет десять спустя. Всё ещё хорошенькая. В кофейне насмешливо спросила:
– А что, кортик так никому и не продал?

1992

– Гоша-а-а! Гоша-а-а! Готовь гроб!

Вот уже неделю моему приятелю Гоше Звереву ровно в полночь звонит какой-то придурок и делано-зловеще гундосит (наверняка с прищепкой на носу) заученную фразу.

Гоша Зверев тогда ещё не был бандитом. На него наехала керченская братва, за младшего брата Виталика. Виталик взял у керчан под расписку аж сто тысяч баксов на какие-то мифические нефтепродукты, а потом сбежал. Согласитесь, прекрасные были времена, раз такие деньги давали под расписку кому попало…

– Гоша-а-а-а? Гоша, готовь гроб!
– Слышь ты, клоун! – отвечает Гоша Зверев. – Тебе самому не смешно?
– Смешно, – вдруг признаётся тот на другом конце провода.
– Тебя как зовут?
– Ну, допустим, Денис.
– Денис, тебе за это бабки заплатили?
– Ну, заплатили.
– А я тебе кое-что оторву, когда поймаю. А ведь поймаю! Оно тебе нужно?

В трубке короткие гудки.

Незадолго до этого Гоше среди ночи позвонил Виталик:
– Брат, спаси! Меня взяли в заложники, держат на какой-то хате под охраной. Требуют бабки! Говорят, если за три дня не верну хотя бы тридцать штук, привяжут рельсу к ногам и в море…
– А ты что, все сто штук успел потратить? – спрашивает Виталика Гоша.
– Ага. Все сто штук.
– Слышь, научи меня так широко жить. Полгода не прошло! Тысяча баксов в месяц – это по нынешним временам круто. Ты меня на что подписываешь, урод? Даже если завтра я продам квартиру, машину и гараж, я и десяти штук не соберу. А мне с семьёй где прикажешь жить?
– Помоги!
– А ты меня спрашивал, когда бабки брал? Или делился, когда тратил? Ты мне хотя бы стакан налил из этой суммы? И вообще, голос у тебя какой-то педерастический… Ты случайно не пьян?
– Пьян маленько, – хнычет Виталик.
– Хорошо тебе сидится в заложниках. А с кем пил-то?
– С охранниками… Ну, с парнями, что меня охраняют.
– И где сейчас эта охрана?
– Спят. Оба.
– А ты, небось, к батарее прикован?
– Не-е-е…
– Хорошо сидишь. А дверь?… Ну, входная дверь.
– Вроде не заперта.
– Мой тебе последний совет, парень! – едва сдерживая себя, молвил Гоша Зверев. – Немедленно беги! Из города, из Крыма! А лучше из страны! Бабки-то хоть на билет остались?

И Виталик сбежал.

А через несколько дней в квартире Гоши раздался ночной звонок и гнусавый голос завёл шарманку:
– Гоша-а-а… Готовь гроб!

Гоше повезло. Через пару дней его призвал к себе сам папа – крымский авторитет и миллионер. Предложил должность ни много ни мало заместителя по идеологии и спорту. Папа же решительно шуганул от Гоши керченских кредиторов.
А через полтора года Гошу Зверева вызвали в городской отдел милиции.

– Георгий Павлович, – вежливо произнёс опер, протянув через стол мятую бумажку. – Взгляните. Может быть, вас это заинтересует?

Бумажка оказалась долговой распиской Виталика на сто тысяч долларов. На вопрос, где кредиторы, оперуполномоченный ответил, что керчан этих вчера расстреляли в машине в центре города. В бумажнике одного из трупов обнаружили расписку.

Гоша выкупил у опера эту мятую бумажку за две тысячи баксов.

Виталик позвонил через три года из Казахстана.

– Приезжай, урод! – пригласил Гоша. – Но будешь заниматься подобным – чем тебя наш батя породил, тем и убью.

1995

Сосед по подъезду, пенсионер лет шестидесяти, сбил на своих «Жигулях» четвёртой модели нового русского. Как это было?

– Еду в сплошном тумане, – рассказывает сосед. – Понятное дело, медленно. Прямо перед капотом вырастает фигура с растопыренными руками и – бац!

Останавливаюсь, выбегаю, помогаю мужику подняться. Успел заметить, что дорого одет и золотая цепь на шее. Стоит, согнувшись, что-то мычит. Спрашиваю: как себя чувствуете? И тут он с рыком тычет пальцем в мою машину, а потом хватает меня – и лицом о капот: раз, второй, третий, пятый… Стучит, стучит и вопит что-то вперемешку с матом.

Мало-помалу я стал привыкать к ударам и наконец расслышал, о чём кричал брателло. Никогда не поверите. Его возмутило не то, что я его сбил, а то, что я сбил его на такой «говёной тачке». Мол, на такой тачиле нормальных людей сбивать западло. Вот если бы мерс или «Тойота» – тут можно понять… И даже простить можно.

Минут через десять брателло устал. Спросил меня напоследок, понял ли я. Кивнул разбитым фейсом. Тогда он взял с меня слово, что я больше за руль этой тачки не сяду. Получив утвердительный ответ, приложил меня носом в капот последний раз и растаял в тумане.

Больше сосед этого человека никогда не встречал. Подождал месяц и стал потихоньку ездить. Ну а что ещё остаётся делать?

1994

Владелец маленького тира на Историческом бульваре Севастополя рассказывает:
– Дождливый ноябрьский вечер. Пятница. Сижу в тире, ем бутерброды с маргарином, запиваю растворимым кофе. Выручки за неделю никакой. И вдруг заходят пацаны, человек шесть, в спортивных костюмах и кожанках. Сразу догадался – братва.

А они вежливо спрашивают: можно ли пострелять, сколько стоит пулька?

Заплатили деньги, стреляли минут пятнадцать, постепенно развеселились, стали спорить, галдеть. И тут один из них спрашивает:
– А можно мы из своего постреляем?

Я было возразил, но меня уже никто не слушал. Вытащили из внутренних карманов курток стволы. Успел разглядеть «ТТ», «Макарова», кажется, наган был, что-то вроде обреза… А потом началось. По ушам в закрытом пространстве бьёт. Тир заволокло вонючим пороховым дымом. Я присел на корточки под стойкой и закрыл голову руками. Они расстреляли все патроны, поржали вволю и ушли.

Минут через десять приехала милиция – кто-то из прохожих вызвал. Составили протокол, тир опечатали, увезли меня в отделение, но к ночи отпустили.

На следующий день пришёл на работу, увидел своё хозяйство и заплакал. И всё же взял себя в руки, стал понемножку ремонтировать. Заделал дырки, починил пару мишеней.

Прошло ещё дней десять. И опять вечером открывается дверь, входит двухметровый громила, спрашивает:
– Ты и есть тот самый тирщик?

Получив утвердительный ответ, достаёт из-за пазухи большой полиэтиленовый пакет денег.

– Это тебе от братвы на восстановление тира. А ещё извини, если что не так. Пацаны у нас добрые, зла тебе не хотели. Вот ещё телефон возьми, если бабок не хватит или обижать кто будет, обращайся.

Денег на ремонт мне тогда хватило, и никто больше не обижал. Так что не стал звонить.