– Полиция Дармштадта! Немедленно открывайте! – громкие голоса и стук в дверь разбудили нас с мужем ранним утром 17 ноября.

Вечером предыдущего дня я приехала к своему Штефану из России. Даже чемодан не успела распаковать – к нам нагрянули вооружённые люди в масках и быстро рассредоточились по комнатам.

– Фрау Гатцемайер? Вам вменяется участие в военных преступлениях.

Необъятная дама в форме устроила мне подробный личный досмотр, а затем нас с мужем усадили в центре комнаты, видимо, чтобы не пытались бежать.

– На тумбочке обнаружен смартфон, в сером чемодане – ноутбук, в косметичке – диктофон, – полицейские рылись в моих вещах и рапортовали о найденной добыче. Их коллега записывал получаемую информацию в столбик, по номерам.

Я изучала выданное мне «Постановление суда Дармштадта от 02.11.22» на «обыск квартиры, транспортного средства и самой обвиняемой с целью обнаружения и конфискации её персональных компьютеров, мобильных телефонов, смартфонов, дискет, жёстких дисков, карт памяти, съёмных накопителей, а также письменных документов, которые свидетельствуют о совершённом преступлении».

Далее на двух страницах следовало витиеватое «основание для обыска», которое упрощённо можно перевести с немецкого так: «Обвиняется в одобрении преступлений, предусмотренных §140 государственного закона ФРГ – публикации в соцсети символа Z, выражении преступного согласия с войной, развязанной Россией против Украины, с жестокими преступлениями российских солдат, что карается как преступление против норм человеческого права, применяемых во всех странах». Дармштадский судья не боялся тавтологии: производные от слова «преступление» фигурировали в каждом предложении по нескольку раз.

С «обвинениями» я гордо соглашусь. Весной этого года, пытаясь объяснить своим подписчикам в соцсетях смысл СВО, вместе с символом Z я публиковала фотографии и видео восьмилетних зверств в Донбассе, статьи о геноциде русского народа, в том числе в Германии, где я тогда ещё жила. Надеялась, что зомбированные пропагандой немцы хотя бы задумаются. Но их русофобия лишь крепла, и в мае я уехала в Россию, перестав пользоваться запрещённой соцсетью. В начале осени моя страница была заблокирована. А как только местным властям стало известно, что я вновь направляюсь в Германию, они завели дело.

Полицаи забрали мои ноутбуки, флэшки, все средства связи. Следом за ними дом почему-то покинул муж, наказав мне сидеть тихо. Оставшись одна, побежала по соседям, с которыми ещё недавно у меня были отличные отношения. Мне был нужен телефон, чтобы хотя бы связаться с друзьями в России и понять, как действовать дальше. Но ни один сосед мне не открыл. Наш городок очень маленький, и утренняя «дискотека» маячков полицейских машин стала местной сенсацией – о происшествии знали все.

Вернулась в наш двор, вспомнила о груде старой техники, которая ржавеет у мужа в сарайчике. Туда полицейские не заглядывали. В километрах проводов и тонне железяк отрыла два старых разбитых смартфона. Поднялась в дом, вставила в сеть найденную зарядку, и один из аппаратов, слава богу, заработал. Даже подключился к домашнему вай-фаю. Позвонила по интернет-связи московским коллегам, попросила их уверенно врать моей пожилой маме в Казани: «У Марины просто не работает телефон, поэтому пока не звонит».

Успокоив маму, мои товарищи связались с российским консульством в Германии, которое дало чёткую рекомендацию – немедленно ехать в Россию.

Вскоре вернулся мой испуганный супруг. Сказал, что весь день рылся в интернете, изучая §140 и подпадающие под него случаи. Например, за букву Z в соцсети два жителя Гамбурга – «один публиковал, а другой ему помогал» – заключены в тюрьму на три месяца. Другому влепили 4 тысячи евро штрафа за наклейку с Z. Закрытие банковского счёта – за «сочувствие русским». Увольнение с работы – «за попытку оправдания русской агрессии». Арест – за публикацию фото Путина. Любое сомнение в невиновности бандеровских палачей в Германии наказуемо. Георгиевская ленточка, красное знамя и даже чашка с русским медведем тоже грозят уголовным наказанием.

Купить в интернете билет в Россию мы не смогли – европейские агрегаторы блокировали оплату. Поехали в аэропорт. По дороге муж отключил свой мобильник, опасаясь пеленгации и преследования.

В аэропорту Франкфурта приобрели билет на ближайший рейс в Москву через Дубай. Прощались как навсегда. А весь долгий полёт я представляла себе, как немецкие компьютерщики роются в моих ноутбуках и моей переписке. Читают статьи, смотрят скачанные фильмы о геноциде русских в Донбассе. Может, что-нибудь поймут?

С тех пор прошли недели. Часто говорю по видеосвязи с моим Штефаном.

– Не могу поверить, что ты никогда не приедешь ко мне, – говорит он.

Ну почему же. Я ещё приеду. Когда Европа освободится от ненависти и вранья, обязательно приеду.