Недавно 16-летняя племянница поделилась новостью: теперь она работает в колл-центре. Я не знал, радоваться или переживать за неё, ведь люди на такой работе пашут как проклятые и звёзд с неба не хватают.

– Нет, ты что! – возразила Маша. – Условия очень понравились. Во-первых, гибкий график. Предложили на выбор занять одно из двух мест в офисе – в центре зала либо у окна. Естественно, я выбрала второе. Новый комп, рабочий телефон, личный ящик с небольшим сейфом. Главное – быть постоянно на связи. Если работник вдруг потерял мобильник, ему на время могут выдать казённый. Только просят написать заявление.

Я присвистнул от удивления. В девяностые, когда я был студентом, многие ребята подрабатывали – кто грузчиком, кто в какой-нибудь фирме. Колл-центр показался бы нам раем небесным, ведь тогда даже в офисах рабочие компьютеры стояли далеко не всегда. Двум однокурсницам повезло устроиться в банк, и мы отчаянно им завидовали. Правда, девчонки жаловались, что света белого не видят, одной даже пришлось взять академический отпуск.

Не избежал подработок и я. Друзья-однокурсники, попавшие на стажировку в большую газету, пристроили за компанию и меня. Так одним молодым стажёром в издании стало больше.

Газета в ту пору активно привлекала молодых внештатников, и вскоре я понял почему. Десятки стажёров работали на птичьих правах в условиях, которые трудно назвать человеческими. Ни у кого из нас не было своего рабочего места. Четыре стационарных телефона, шесть компьютеров на отдел из шестерых штатных сотрудников и пятерых стажёров-студентов. Мы по очереди пользовались машинами старших коллег, когда те уезжали на редакционные задания. Пытались соблюдать очередь, но не всегда удавалось.

Мне эта нехватка техники казалась странной. Издание явно не бедствовало, но почему-то не могло оснастить пару лишних рабочих мест.

Наша работа состояла в основном в телефонном интервьюировании известных людей – бизнесменов, чиновников, звёзд шоу-бизнеса. Хорошо помню первоначальный ужас от общения с этими небожителями. Впрочем, скоро трепет прошёл, а спустя некоторое время я почувствовал внутри даже нечто вроде профессиональной наглости.

Обычно мы уходили с работы не раньше девяти вечера. Но куда тяжелее приходилось стажёрам из отдела спорта. Важные матчи транслировались поздно вечером, и ребята ждали окончания, чтобы написать заметку. Уезжали домой часто лишь во втором часу ночи. Чтобы не терять времени, писали накануне сразу три варианта: на случай победы команды, поражения и ничьей.

Приходилось тратить немало нервов, чтобы получить заработанные деньги. Точнее, выбивать их, ведь мы являлись совершенно бесправными существами, которым в любой момент могли дать под зад коленкой. Трудовой договор? О чём вы, тогда подобных слов никто не употреблял.

Помню, как мой друг Мишка осторожно осведомился у начальницы, когда дадут гонорар. Та выдохнула ему в лицо струйку пряного дыма от дорогой дамской сигареты и процедила:
– А ты, Миш, пока ещё ничего не заработал. Вот когда будешь писать нормальные тексты, тогда и поговорим.

Я работал вторую неделю, а Мишка трудился уже три месяца, и всякий раз его кормили «завтраками».

Иногда нам удавалось вместо старших коллег сходить на светские тусовки с роскошным фуршетом. Мысль, что ты можешь пить французское вино и есть чёрную икру в любом количестве, сводила с ума. Особенно если утром питаешься в институтской столовой, а вечером тебя ждёт ужин Рокфеллера.

Однажды я допустил промах. После вчерашней светской тусовки сидел в редакции, писал репортаж. Начальница взглянула на текст и скривилась:
– Я тебя уволю! Где названия жратвы и бухла? Там же был посол Франции, твою мать! Людям интересно, что пил и жрал этот урод, а не твоё блеяние про «культурную программу». Чтобы до конца рабочего дня всё выяснил!

Пришлось снова отправляться в ресторан, где проходил вчерашний сабантуй. Вышел шеф-повар, итальянец. Я объяснил ситуацию. Видимо, мой несчастный вид говорил сам за себя, поэтому итальянец улыбнулся, щёлкнул пальцем. К нему подскочила какая-то девочка. Он что-то ей говорил, она записывала на бумажке, а потом протянула мне спасительный листок.

Шеф-повар попросил меня задержаться ещё на минуту и отлучился. Вернулся с двумя бутылками французского вина и куском осетрового балыка. Я не знал, как благодарить щедрого шефа, но он показал большой палец и сказал: «Нормально». В общагу я возвращался окрылённым.

Там меня встретили соседи Лёша и Макс, оба второй месяц жили с пустым холодильником. До сих пор помню их взгляд – умирающих от голода детей Эфиопии. Так же смотрели на Андрея Соловьёва в фильме «Судьба человека» товарищи, когда тот вернулся в барак с двумя буханками и салом после допроса.

Конечно, я планировал распить вино и отведать деликатесы в более изысканной компании. Но мне стало жалко соседей, и я выставил дары итальянца на стол. Мы моментально приговорили яства.

Главного редактора газеты все звали запросто – Володя. То, что Володя гений, признавали даже его недруги. Он придумал стиль газеты, заставлял сотрудников писать ярко, беспощадно боролся с затасканными речевыми штампами и казёнщиной. Уделял внимание и стажёрам. Порой это происходило комично.

– Что у вас с заголовками? – распекал нас Володя. – Вы в районке, что ли, работаете? Смотрите!

В кабинете главного редактора висел большой белый стенд, на котором он на планёрках обозначал чёрным маркером самое важное. Володя расчертил стенд напополам. Одну половину полностью исписал неприличными выражениями, а на другой крохотными буквами в центре накарябал только одно маленькое слово, из трёх букв.

– Что цепляет сильнее? – спрашивал нас главный.

И все соглашались: действительно, мешанина похабщины совсем не впечатляла, а вот одинокое словцо сразу «царапало», бросалось в глаза.

Другая сторона Володиной натуры была довольно жестокой. Он любил проводить нечто вроде социальных экспериментов с подчинёнными, особенно с нами, стажёрами. Например, сажал рядом людей с противоположными взглядами и смотрел, что из этого получится.

Одно время в соседнем отделе бок о бок трудились бритоголовый парень и растаман с шикарными дредами. Естественно, друг друга на дух не переносили. Скинхед регулярно показывал растаману многозначительные жесты, проводя ребром ладони по горлу. Тот в ответ демонстрировал средний палец. Мы не сомневались, что рано или поздно они подерутся. Видимо, именно того Володя и хотел.

Растаман сдался первым. Он ходил к Володе, упрашивал перевести его в другой отдел, но главред остался непреклонен. Более того, распорядился, чтобы эти двое работали только вместе. Так они и ездили на интервью и мероприятия: скинхед – с фотоаппаратом, растаман – с диктофоном.

– Он его убьёт, – беспокоилась моя коллега Наташа.
– Что поделать? – пожимал я плечами. – Так захотел Володя. Наверное, этот Эдик скоро уволится.

Однажды вечером мы застали их в редакционном баре. Растаман Эдик и скинхед Серёжа сидели за одним столиком. У Эдика на глазах блестели слёзы.

– Оставь его в покое! – не выдержала Наташа.
– Да чего вы прилезли, всё нормально! – остановил её Серёжа. – Мы теперь друганы. Что я, не человек? Я всё понять могу. У него мать больная, работа позарез нужна. А нас тут держат как подопытных кроликов.

Вот так неожиданно завершился один из Володиных экспериментов.

Однако в некоторых вопросах Володя был совершенно непримирим. Он застал советские времена и знал случаи, когда люди спивались целыми редакциями. Не избежал этого порока и коллектив нашей газеты. По вечерам в редком отделе не витали ароматы спиртного. Некоторые ведущие рубрик без ста грамм не садились работать. Постоянно праздновались дни рождения, обмывались покупки, отмечалось окончание рабочего дня.

Однажды Володя не выдержал.

– Значит так, – распорядился главный редактор. – С этого дня если увижу в редакции кого-нибудь со стаканом – уволю к чёртовой матери!

Все приуныли. Конечно, пить не перестали, но стали соблюдать режим конспирации. Однако Володя любил устраивать показательные рейды по редакции в самое неподходящее время и лично отлавливал нарушителей. На следующий день те писали заявления. Но однажды случилось нечто из ряда вон выходящее.

Стоял тёплый весенний вечер, цвела сирень, окна редакции на всех этажах были распахнуты. В одном отделе отмечали чей-то день рождения. Народу собралось много – стульев на всех не хватило, некоторые разместились на подоконниках. Компания не особо пряталась: все знали, что Володя час назад укатил на важное мероприятие и появится не скоро. Это и стало стратегической ошибкой.

Володя выскочил из-за угла, словно бешеный кот. Как раз в этот момент звучал очередной тост, все подняли наполненные стаканчики. Люди попытались спешно спрятать стаканы за спиной, но уловка не помогла.

– Ну что ж, ребята, пишем заявления.

Однако один сотрудник, сидевший на подоконнике, невозмутимо взирал на шефа, вытянув руку со стаканом в раскрытое окно.

– Красивая попытка, – ухмыльнулся Володя. – Но не засчитана.
– Почему же, – дерзко ответил журналист. – Я ведь ничего не нарушаю.
– Как это? – побагровел шеф.
– Вы распорядились увольнять каждого, кто будет замечен со стаканом в стенах редакции, – пояснил парень. – А моя рука, как сами видите, вне здания.

Володя молчал. Все замерли, ожидая страшной развязки.

– Завтра зайдёшь ко мне. Я тобой займусь персонально, – процедил главред и ушёл.
– Ну ты попал, – качали головами коллеги. – Он тебя в порошок сотрёт!

На следующий день все узнали ошеломляющую новость: этого стажёра не только не уволили, но взяли в штат. Володя был жёсток, но сразу разглядел смекалку и нестандартность мышления парня, которые могли принести пользу.

И не прогадал. Впоследствии тот сотрудник дорос до редактора и сделал замечательную карьеру.