– Вовчик! Вовчик! Проснись. Да проснись же! Кум Тыква умирает!

Да, именно так оно и было. Но начну с самого начала.

Тёплым сентябрьским вечером мы с Пал Палычем пили вино на балконе его уютного домика в Севастополе на мысе Фиолент.

– Завидую тебе, Вовчик! – восклицал Пал Палыч. – Живёшь легко, свободно и всегда с молодыми красивыми девками. Мне бы так.

Тут надо сказать, что Пал Палыч находился в тот момент на тектоническом разломе судьбы: развёлся с супругой-ровесницей, которая на суде обвинила его в импотенции (!), оставил жене и двум дочерям трёхкомнатную квартиру в Севастополе, а сам поселился на этой самой «вилле».

Вилла – громко сказано. Да, это был добротный двухэтажный домик. Пал Палыч лично сложил его из бутового камня: таскал, как муравей, камушек за камушком, любовно складывал стены, крыл крышу…

И домик получился на славу, если бы не одно но. «Вилла» была нежилой в зимнее время года. Штормовые ветра, порой снег и гололёд, перебои с электричеством… А в домике только печное отопление и холодная вода, подведённая пока лишь в летнюю кухню. Сортир на улице, летний душ…

Вот и получилось, что в зимнее время ютился Пал Палыч на службе в своём рабочем кабинете, а на дачу не совался. Собирался обустроить удобства, но не так это было просто в святые девяностые даже на жалованье полковника.

Да! Пал Палыч по воинскому званию был полковник, а я – подполковник и его подчинённый, что не мешало нам вне службы общаться на «ты».

В тот вечер мы пили домашнее вино из изабеллы и любовались бассейном, который Пал Палыч вырыл прямо под балконом, выложил голубой плиткой и наполнил артезианской водой.

– Потерпи, Палыч, – успокаивал я старшего приятеля. – Ещё немножко, ну годик, ну два. Проведёшь сюда газ, отопление, поставишь бойлер, оборудуешь баньку – и жизнь наладится.
– Ах, Вовчик, Вовчик! – восклицал в ответ Пал Палыч. – Может, у кого-нибудь и наладится, а я уже дошёл до той черты, когда запросто можно ласты склеить от безнадёги и хронической усталости. Пашешь, пашешь, а светлое будущее отодвигается и отодвигается, как мираж в пустыне. Ты-то вот счастливый в моём понимании человек: жена в Петербурге, а сам пишешь стихи, спишь с молодыми девками, купаешься в море.
– Кто ж тебе мешает жить ну хотя бы так?
– Возраст, болячки, депрессия… На службе пашу сам знаешь как, а после службы пашу на этом участке. Мне кажется, в тот день, когда я подключу отопление и горячую воду, я тут же и помру. И найдут не сразу, потому как одинокий. Знай, что если я однажды не выйду на службу, то я сто пудов здесь на даче валяюсь.

Я стал утешать старшего приятеля и начальника: мол, не всё так в жизни сложно и не всё так плохо. И услышал в ответ:
– Ты бы вместо утешений практическую помощь оказал. Как? Да не притворяйся. Тебе это просто, как два пальца… Приезжай в гости в субботу с двумя молодыми девчонками. Ну, соответственно, подготовь их, имидж мне создай. А с меня всё остальное – вилла, бассейн, вино, шашлыки, музыка. Что сейчас молодые девки любят слушать? Земфиру*? Терпеть её не могу, но по такому случаю… В общем, готовься и сигналь. Да поскорее, а то и студентки разъедутся, и бабье лето кончится, а зимой тут, сам знаешь, тоскливо.

И я постарался, решил проблему за три дня: познакомился на дискотеке «Уругвайский лётчик» с двумя третьекурсницами из Харькова, Олесей и Наташей. Накупались на Фиоленте с шампанским, посидели в Балаклаве в культовом рыбном ресторанчике, накувыркались (втроём) на моём огромном «четырёхспальном» мягком уголке.

А потом студентки сказали, что до конца каникул ещё трое суток и хочется им чего-нибудь такого… такого, чтоб потом до следующего лета в унылом Харькове со слезами вспоминать.

Тут я и вспомнил о Пал Палыче. Полковник не старый, не толстый, собственная вилла с бассейном на Фиоленте, ну и я как бы в придачу. Плюс шампанское, ночь, Земфира и цикады.

– А давай! – согласились девчонки. И я позвонил Палычу.

В саду смачно чадил мангал. В поливочной ёмкости остывали два бурдюка с вином. Бронзовый от загара хозяин накрывал на стол тут же, у бортика бассейна.

– Знакомьтесь, девчонки, это Пал Палыч, можно Паша. А это его прекрасный дом. Паша сам его построил, своими руками.
– Ух ты! – восхитилась Наташка. – Павел, ну вы прямо кум Тыква.
– Какой такой Тыква? – смутился Пал Палыч.
– Ну, этот самый и есть! Сказку про Чиполлино читали? Там был кум Тыква, который построил красивый домик, а его отобрал синьор Помидор.
– Девчонки! – поспешил вмешаться я. – Давайте будем на «ты»? Прошу всех к столу.

Застолье поначалу развивалось оптимистически. Пал Палыч вытащил из прихожей переноску, я подключил кассетный магнитофон.

Пожалуйста, только живи!

Ты же видишь, я живу тобою.

– Терпеть не могу Земфиру! – сказал Пал Палыч, и я пнул его под столом ногой.

А потом были тосты под жареную ставридку с молодым картофелем и огромными мясистыми помидорами. И звучали «Скорпионс» и «Пинк Флойд», и мальчики приглашали девочек, а девочки – мальчиков…

Потом все погрузились в бассейн. Мы с девчонками – нагишом, а хозяин – в цветастых семейных труселях. Загар кума Тыквы оказался специфическим: бронзовая голова, шея и руки по локоть, а из труселей произрастали бледные несексуальные ножки. Отношения тем не менее развивались.

А потом все стали целоваться, и студентка Олеся тоном капризной госпожи молвила:
– Кум Тыква, проводите барышню в опочивальню!
– Не называй меня так! – вспылил Пал Палыч. – Какой я тебе кум Тыква? Я полковник.
– Ах, простите бедную студентку, господин полковник! Ну так пойдём?

Спустя полчаса Олеся вышла из дома, напевая:
– На линии огня… Холодная война… Пустые города… В которых никогда… Ты раньше не быва-а-ала… Полковнику никто не пишет… Полковника никто не ждё-о-от…
– Ну?! – нетерпеливо спросили мы с Наташей из бассейна.
– Холодная война! – объявила Олеся. – Кум Тыква не смог, не сумел. Нет, правда, ребята, я старалась. Придётся тебе, Вовчик, отработать за кума.

Сбросив полотенце на бортике бассейна, она бесстыже потянулась юным загорелым телом.

– Боже, а я-то, дурочка, думала, что при одном виде меня мёртвые да поднимутся, и достоинства их да воспрянут, да восстанут, да восторчат! Дурочка, правда?

С этими словами Олеся прыгнула в воду и повисла у меня на шее. А Наташа выбралась наружу, порылась в моих кассетах и поставила соответствующую озвучку – Мумия Тролля Лагутенко:
Ложись, подполковник, ложись,
Снимай штаны-ы-ы,
Тебя ждёт молодость, тебя ждёт молодость,
Тебя ждёт молодость страны-ы-ы!
Ох уж эти студентки!

Потом опять пили изабеллу и снова плескались. А потом я уснул прямо во дворе, завернувшись в банное полотенце, пахшее загорелой Олесей, на стареньком диванчике с выпирающими пружинами, который Пал Палыч выволок из дома за ненадобностью.

Засыпая, слышал, как девчонки в бассейне счастливо орут:
– Хочешь, я убью соседей, что мешают спа-а-ать?

Но я уже спал и не слышал, как мой видавший виды кассетник сломался. Похоже, и кум Тыква не спал, украдкой смотрел в окно из тёмной комнаты на то, как в подсвеченном фонарём бассейне резвятся загорелые девичьи тела. Но я уже ничего не видел и не слышал. А потом…

– Вовчик! Вовчик! Вставай! Ну вставай же! Кум Тыква умирает!

Когда я увидел лицо Пал Палыча, оно было бледное, губы с характерной нездоровой синевой.

– Что-то мне нехорошо! Виски давит, и клин за грудиной…

Тут же выясняется, что в доме нет ни тонометра, ни валидола, ни даже валерьянки с пустырником. А ведь кум Тыква – доктор, и ему сорок девять лет!

В пятистах метрах от дачи – остановка, и там телефон-автомат. Дай боже, чтобы работал! Сую девчонкам деньги, пишу на бумажке адрес, инструктирую, что говорить диспетчеру, а сам остаюсь с Пал Палычем. На тот случай, если до искусственного дыхания дело дойдёт.

И одеться надо! Что подумают медики, если увидят на даче трёх голых людей и одного одетого. Причём именно одетому стало плохо! Как говаривала моя покойная бабушка, «вот так номер, не е… и помер». Это о соседе, который не пил, не курил, жил бобылём.

Девчонки оделись и убежали.

– Не вздумай помереть! – приказным тоном взываю к куму Тыкве.

Как там у Земфиры:
Пожалуйста, не умирай,
Или мне придётся тоже.
Ты, конечно, сразу в рай,
а я – не думаю, что тоже.
Нет уж, в рай я точно не попаду.

Скорая примчалась неожиданно быстро. Так и есть – гипертонический криз и как минимум предынфарктное состояние.

– Приберите тут! – попросил уже с носилок Пал Палыч.

Его увезли, и мы остались на даче одни.

Прибрались. Попробовали уснуть, но не получилось, да и не хотелось.

– Вовчик, там у нас что-нибудь осталось? – спросили девчонки.

Пошарил по сусекам – остались бутылка шампанского и литра три домашнего вина. Непорочно выпили всё, лёжа в бассейне. Я думал о том, что сейчас в госпитале Пал Палычу ставят капельницу, а может, сразу две, а может, и вовсе свезли в кардиореанимацию.

– Кум Тыква не помрёт? – в унисон спрашивает Олеся. – Бедненький. Неужели это из-за меня?

Отвечаю, что у нас в госпитале очень хорошие кардиологи.

Проснулся я от назойливого жужжания шмеля, перепутавшего мой нос с тычинкой или пестиком. Наташа у бассейна расчёсывала длинные светлые волосы. Из летней кухоньки пахло яичницей – там хлопотала закутанная в простынку Олеся.

Позавтракали без аппетита и энтузиазма. Снова прибрались, потом помыли посуду и разъехались – девчонки к себе в квартиру, а я в госпиталь. Там начальник кардиологического отделения сказал мне, что криз у Пал Палыча купировали, до инфаркта, слава богу, дело не дошло, но недельки две полковник проведёт «на коечке».

Вечером мне домой позвонили девочки, интересовались «как там наш кум Тыква», пригласили приехать к питерскому поезду, чтобы их проводить, а если всё «нормалёк», так они могут и на ночь приехать. Я ответил, что неважно себя чувствую. В принципе, где-то так оно и было.

С Олесей и Наташей мы больше не встречались – вполне нормальный эпилог курортного романа. Надеюсь, у развесёлых девочек всё, чего они хотели, в жизни сбылось. Да! Спустя год они прислали письмо, в котором сообщили, что до сих пор вспоминают эту историю, спрашивали, жив ли кум Тыква, и интересовались, нельзя ли им приехать ещё.

Ещё через три года я уволился с военной службы, уехал жить в Петербург и стал писателем.

Кум Тыква, отлежав в кардиологии, вернулся на службу, провёл в домик газ, водопровод и канализацию, а ещё через год женился на скромной доброй женщине чуть старше себя. Уволился на пенсию. У женщины этой в Севастополе были три квартиры и дача, так что Пал Палыч буквально заново оброс недвижимостью, приосанился и даже занялся эзотерическими практиками.

Ну а я в Петербурге развёлся с женой, пожил в вонючей коммуналке с алкашами, зато объездил три десятка стран и месяцами зависал в любимом Крыму, конечно же, на мысе Фиолент. А потом остепенился – женился и в шестьдесят лет «родил» очаровательную дочь. Но прошлое не отпускает.

Бывшая моя сотрудница Томочка по этому поводу любит добродушно приговаривать:
– Мужичины вы, простофили!

А что? Так оно и есть.

* Признана иноагентом.