Целый месяц я вставала в четыре утра, надевала несколько свитеров и ватные штаны поверх парочки обычных, натягивала носки и валенки, застёгивала на все пуговицы бушлат. На голову нахлобучивала шапку-ушанку времён молодости моей бабушки. К санкам привязывала старый папин бур и брезентовый рюкзак и топала к рыбным точкам. Они всегда располагаются у чёрта на куличках, километрах в пяти от посёлка, а то и дальше.

Таких мест в Ногликах много. Одно из популярных, что в устье реки Тымь, находится возле развилки двух проток, Женской и Старой. Участок на правом берегу реки перед островом Кротовским, где русло разделяется на протоки, именуют Памятником. Коварное и обманчивое течение часто переворачивало здесь лодки, гибли люди, отсюда и название.

За Памятником, на приливно-отливных мелководьях залива Ныйво позади старой триангуляционной вышки, тоже есть привлекательное местечко. Это урочище Гнилой Угол, в миру – просто Гнилой.

Но самое загадочное рыбное место под названием Берёза находится в узкой и длинной протоке реки Мопи, которая, извиваясь змеёй средь болот, огибает с запада устье Тыми. Здесь когда-то росла одинокая берёза, служившая ориентиром для подлёдников. Дерево давно истлело, но название в народной памяти осталось. Я совсем ещё девчонкой рыбачила здесь, но не видела никакой берёзы. Сидя над лункой, обдуваемая ветрами со всех сторон, часто недоумевала, почему столь неуютное место носит такое нежное название.

В вылазках за уловом меня всегда сопровождала рыжая собака со странной кличкой Мэла – так её назвали мои сёстры, насмотревшиеся бразильских сериалов. До середины пути «бразильянка» весело носилась по округе, оповещая окрестности о своём прибытии. Набегавшись, вспрыгивала на санки, прямо на рюкзак, и, прикрыв лапами мордочку, спала, изредка подёргивая ушами. Санки становятся тяжёлыми, но прогонять собаку жаль, всё-таки она без валенок.

Удивляюсь тогдашней своей стойкости: ведь пока доберёшься до места, натурально семь потов потеряешь. Идёшь, бывало, вся мокрая по ломаному насту и постоянно проваливаешься по колено. А потом, кряхтя, выбираешься, чтобы вновь утонуть.

Ещё сложнее, если приспичит по нужде: надо все пуговки расстегнуть, спустить все штаны, отвернуться от ветра и принять подходящую позу. Присядешь, наконец, и балансируешь в негнущихся валенках. Не дай бог в снег рухнуть в таком виде. Повезёт, если посреди белоснежной пустыни найдётся кустик, за ним можно хоть как-то спрятаться. А если такой возможности нет, женщинам приходится топать очень далеко.

Придя на место, я первым делом отвязывала бур и, отшвыривая ногой ледяную крошку, просверливала лунку. Затем доставала снасти, наживки и маленькой плетёной шумовкой очищала лунку от ледышек. Усаживалась на стульчик, любовно обшитый мешковиной, и принималась методично помахивать удочкой, завлекая рыбку большую и маленькую.

Наживками служили тухлый кальмар, жирные короеды, опарыши или просто красная шерстяная ниточка, намотанная на крючок. Как почувствуешь, что лесочка завибрировала, затихаешь, будто рысь перед прыжком, – а потом р-р-раз! Дёрнешь леску, а крючка-то и нет – за лёд зацепился. Рыбка выглянет из лунки, выпучив глаза, и тут же поспешно погружается, расталкивая снежуру. Кинешься за ней, сунешь руки в лунку по локти, но не тут-то было! Махнёт хвостом – только её и видели. Такая досада! Ещё и собака лает от расстройства, что ей ничего не досталось.

Мужики, сидящие по соседству, прибегают посмотреть, что за «акулу» я почти поймала, и, посмеиваясь, возвращаются к своим лункам. Молча проглатываю насмешки, меняю крючок, закуриваю «Беломор». Это самые подходящие папиросы для рыбалки – бумага не размокает, и табак не просыпается. Закуришь и дальше сидишь, искоса поглядывая на улов соседей и ведя подсчёт: одна, две, три, десять, двадцать… Вот ведь паразиты, всю мою рыбу выловили! Я приманиваю, а они подсекают. Обидно до слёз. Помню, как сестра с мужем чуть не развелись из-за того, что она обловила его подчистую. Ещё и огромную щуку в придачу выудила.

Мэла время от времени обходит дозором рыбный пятачок и отгоняет лис-воришек. За службу берёт «плату» по таксе – сама ворует у рыболовов. В такие моменты приходилось делать вид, что собака не моя, приблудная, знать её не знаю, видеть не видела. Поворачиваюсь к ней спиной и продолжаю удить. Сижу до позднего вечера, пока кто-нибудь не скажет, что рыба ушла спать и нам пора.

Обратно идти всегда легче. Подгоняют пустой желудок и мысль о горячей ванне. Собака нет-нет да и потянет за штанину, если остановишься передохнуть, ей ведь тоже не терпится в тепло. Грустно, что ни одной рыбочки не поймала. Не помогли ни тухлый кальмар, ни подкормка из мелкой крупы. Идёшь усталая, продрогшая и голодная, а дома помокнешь в ванне, кое-как прожуёшь ужин и рухнешь на постель с собакой спать без задних ног и лап. Всё, больше никакой рыбалки!

Но в четыре утра просыпаешься ни свет ни заря, хватаешь санки, рюкзак, бур – и вперёд! Бежишь как миленькая. Рыба ведь тоже проснулась и очень голодна. Мэлка весело мчится рядом и звонко лает.
Эх, рыба-рыбонька, всё равно тебя поймаю!

И ведь удача мне улыбнулась! После двух недель фортуна сменила гнев на милость. Все рыбаки сбежались посмотреть на только что выловленную крошечную корюшку. А потом я и вовсе наловила целый мешок.

Мужики спрашивали, на что ловлю, бурили лунки вокруг, но у них даже намёка на клёв не было – а я вытаскивала по две-три рыбки за раз.

– Небось, над рыбной ямой села? – гадают.
– Нет, ребятушки. Ко мне пришла рыбная фея.
– Эх ты, фея… – ворчали соперники, глядя, как я стряхиваю с крючка очередную рыбку. А рядом уже лежит мешок серебристой, ароматной корюшки.