От редакции. Наш автор Нина Меньшова рассказала о некорректном, с её точки зрения, отношении государства и общества к инвалидам («Поместите их в пёструю среду», №19). Нина считает неправильным, когда этих людей изолируют от обычных людей, «консервируя» исключительно в среде себе подобных. По мнению автора, государство проявляет немалую заботу о гражданах с ограниченными возможностями, но надо всерьёз задуматься, все ли действия приносят пользу. Читателей «Моей Семьи» тема не оставила равнодушными.

Ничто не помешало ей сделать карьеру певицы

У Нины незрячий муж. По её мнению, если бы в своё время он учился среди обычных детей, ему было бы хорошо. Легко сказать, но возможно ли это осуществить на практике?

Учебные программы сейчас очень сложные, многие школьники вынуждены заниматься с репетиторами. Но потянет ли такую программу слепой или плохо видящий ребёнок, да ещё с учётом того, что слепых учат читать по специальной азбуке? Выходит, учитель младших классов должен знать ещё и эту специфику и уметь ею пользоваться. А если рядом глухой ребёнок? Как его учить? У глухих тоже есть специальные методики обучения.

Считаю, что взваливать на плечи учителей ещё и эти проблемы недопустимо. По-моему, таким ребятам будет комфортнее именно в коррекционной школе, где в классах меньше детей. Приведу пример. Диана Гурцкая окончила школу-интернат для незрячих и слабовидящих детей, а затем Гнесинское училище. Ничто не помешало ей сделать карьеру певицы.

Автор рассказывает, как над её слепым мужем в общежитии издевались слабовидящие ребята. Они вместе учились на массажистов. По-моему, ситуация типичная для таких временных сообществ. Разве у балетных артистов, которые поселились в общежитии театра и выступают на одной сцене, не бывает подобных конфликтов? Или у спортсменов? Каждый, кто стремится выделиться из толпы, вынужден преодолевать зависть «доброжелателей».

Как бы ни был незрячий человек социализирован, без посторонней помощи ему не обойтись. К сожалению, такова реальность. Я знала одного слепого мужчину, он работал аккомпаниатором, играл на аккордеоне. И повсюду его сопровождала жена. Это только в фильме 1959 года «Солнце светит всем» Валентин Зубков играет слепого учителя истории, который обходится без посторонней помощи. В жизни я не встречала таких учителей.

Но то, что лишённый зрения человек может окончить курсы массажистов, научиться играть на инструментах, получить другую полезную профессию, – это, конечно, замечательно.

Нина рассказала о девочке Маше с синдромом Дауна, которую родители здоровых детей не захотели видеть на общей классной фотографии. Очень жалко Машу. Но её маму, наверное, предупреждали о диагнозе будущего ребёнка, предлагали прервать беременность. Видимо, отказалась. А девочка теперь всю жизнь должна доказывать, что она лучше обычных детей.

А какая её ждёт жизнь, когда самого близкого человека, мамы, не будет рядом?

Не могу согласиться с Ниной Меньшовой, пишущей, что не следует выдавливать инвалидов из общества и собирать их в неких «заповедниках». Мол, напротив, следует адаптировать их к обычной жизни. Считаю, случись подобное, плохо будет прежде всего самим инвалидам.

Детей с отклонениями в обычном классе просто затравят – увы, наши мальчики и девочки довольно жестоки. Взрослые инвалиды тоже вряд ли сумеют адаптироваться в обществе.

Приведу историю одной женщины. Вот что она рассказала:
«Я была особым ребёнком. Сейчас таким ставят диагноз «синдром гиперактивности с дефицитом внимания». Их обследуют, выясняют, не нарушен ли кровоток головного мозга. Лечат медикаментозно, определяют на домашнее обучение или в учебное заведение, в котором персонал профессионально подготовлен. В такой школе сейчас работает мой сын, окончивший институт специальной педагогики и психологии имени Рауля Валленберга в Санкт-Петербурге.

Но в 50-е годы, когда я росла, о подобном никто не слышал. Невропатолог сказала родителям, что лучшее лекарство от моих странностей – ремень. В результате я попала в обычную школу, где преподавательница, окончившая не институт, а педагогическое училище, вызывала меня к доске и стыдила перед всем классом. Я делала ошибки в письменных работах и этим портила ей показатели.

Очень скоро я узнала, что значит быть изгоем. Одноклассники придумывали для меня новые издевательства. Например, со словами «надо её распсиховать» отбирали у меня библиотечные книги и школьные принадлежности, выбрасывали на пол содержимое портфеля, дёргали за волосы, обзывали дурой. Учителя считали, что именно я нарушаю дисциплину, и писали в характеристике: «Дерётся с девочками и мальчиками». Когда я попыталась отравиться, меня поставили на учёт в психдиспансере.

Самое обидное, что в школе у меня были и подружки, но они общались со мной только из корысти – чтобы я угостила их в буфете или решила за них контрольную. Такое отношение продолжалось и в институте. Со мной «дружили», лишь когда речь шла о написании курсовых работ. Пошла работать – история повторилась.

В начале 1990-х годов я потеряла работу. Попыталась кое-куда устроиться, но не справлялась с требованиями. В результате – увольнение. В 1997 году меня признали нетрудоспособной и дали пенсию по инвалидности.

А сейчас первую половину дня я провожу в психоневрологическом диспансере. Общаюсь с медработниками и другими больными. Обычная жизнь мне не нужна».
Из письма Елены

А я считаю – это очень здорово, что есть школы для слепых, для глухих и прочих людей с особенностями развития. Детей-инвалидов учат жить в нашем сложном мире, классы оборудованы специальным освещением, микрофонами. Обучение продумано и организовано под особенных учеников.

А в обычной школе такой ребёнок станет изгоем. Толку от учёбы не будет, он не сможет успевать за классом. Зачем же усложнять жизнь детям, которым и так несладко? Если и организовывать их обучение в обычной школе, то всё равно должен быть отдельный класс.

Конечно, если врачи и педагоги видят, что ребёнок, несмотря на проблемы, может учиться в обычной школе, то пусть учится. Но тогда не надо акцентировать внимание на его заболевании. Ведь бывают разные формы ДЦП, нарушения зрения или слуха, других недугов, поэтому в каждом случае нужен индивидуальный подход, основанный на мнении специалистов.

Считаю, что идея поместить «особенных» детей в пёструю среду является утопией. Говорю об этом не как сторонний наблюдатель – я лично сталкивалась с инклюзивным образованием.

Моя дочь в три года попала в группу детсада, куда ходили мальчик с синдромом Дауна и девочка с лёгкой формой ДЦП. С девочкой особых забот у воспитателей не возникало, а вот с мальчиком… Всё своё время они тратили на него, остальные дети были предоставлены себе. Да, все накормлены, все погуляли, а потом позанимались, но с этим мальчиком требовалось возиться постоянно. Он был не способен самостоятельно есть, одеваться, ходить в туалет. С ребёнком приходилось постоянно держаться начеку, чтобы он куда-нибудь не залез и что-нибудь не сломал.

Воспитательницы и нянечка, наверное, хлопали в ладоши, когда этот мальчик не приходил в садик. И открыто признавались родителям, что он отнимает у них массу сил и нервов. Да и самому ребёнку, наверное, всё это было не в радость, а в тягость. Как сложилась судьба мальчика, я не знаю. Мы перевелись в другой садик.

А у знакомых сын в полтора года переболел менингитом и после этого почти оглох. Родители не сразу сообразили, что с ним происходит, лишь спустя год выявили проблемы со слухом. Но даже после постановки диагноза продолжали водить ребёнка в обычный сад, считая, что общение с детьми пойдёт сыну на пользу. Но нет, он всегда держался отдельно.

Всё-таки со временем родители пришли к выводу, что ребёнку необходимо специализированное заведение, где есть люди, умеющие работать с такими детьми. Сейчас мальчик ходит в спецшколу для глухих и слабослышащих.

Конечно, этим детям сложнее даётся обычная школьная программа, им необходимо больше времени для её усвоения. Например, программу 9-го класса они проходят три года. А ведь сдают ОГЭ и ЕГЭ в том же объёме, как и другие ребята, для них не делают скидок. Разве что во время экзамена им положен перерыв и возможность передохнуть, полежать в отдельной комнате. Но задания точно такие же.