– Мария, часто вижу вас в ток-шоу, политических и развлекательных. Включаю недавно какой-то канал, идёт программа о звёздных парах, а на экране вы с мужем Шумитом.
– Я наконец начала расхаживаться после операции, появляюсь в свете, соглашаюсь на участие в съёмках. Программа, о которой вы говорите, посмешила. Например, показали нашу большую квартиру и прокомментировали: «Он пришёл к ней с одним чемоданом». При этом муж открывает футляр, в котором находится ситар! А это очень дорогой индийский струнный музыкальный инструмент. И я давно привезла его сыну в подарок из Индии, поскольку сыновья тогда играли в рок-группе «Инки». Дальше голос за кадром: «Она выделила мужу угол в своей квартире, а сама пишет книги, лёжа в ванной». Если кто не знает, мой муж Шумит Датта Гупта – индийский принц по отцовской линии, а принцу угол не выделишь. Его кабинет почище моего. Журналистам захотелось перчика, а мы очень скучная пара – ни мордобоя, ни измен, ни внебрачных детей. Разве что поорём друг на друга в силу темперамента и тут же помиримся. Короче, тоска зелёная! Вот журналисты и наворотили небылиц.

– Вы сказали, что приходите в себя после операции. Решали какую-нибудь серьёзную проблему?
– Мне поменяли коленный сустав на ноге со сложным анамнезом: полиомиелит, неудачные операции, травмы. Десять лет назад услышала от самого авторитетного ортопеда, что за такую ногу никто не возьмётся, а значит – впереди палка, костыли, коляска. Максимум через три года. Стала искать альтернативное лечение. Пришла к этому ортопеду через пять лет, он закричал: «Кто вам поставил новый сустав?» – «Никто. Меня лечат китайцы иголками и компрессами». Он сказал: «Я не верю в китайцев». И продолжает не верить, а я продолжала ходить благодаря китайской клинике. И они дотянули меня до операции.

– То есть вам смогли поменять сустав вопреки прогнозам?
– Мне очень повезло, я попала к руководителю Центра эндопротезирования Боткинской больницы профессору Мурылёву, который занимается самыми сложными случаями. Он взялся менять мне коленку. Я получила возможность сравнить советскую ортопедию, жертвой которой была в старших классах школы, и современную – это просто разные галактики! Уровень медтехнологий, обезболивания и общего комфорта меня поразил. И всем, кто боится слова «эндопротезирование», рекомендую отнестись к нему спокойно. Это типовая операция, на второй день человек встаёт, а через неделю включается в большую жизнь. Не всем нужны такие волшебники, как профессор Мурылёв. В менее сложных случаях суставы прекрасно меняют и в областных центрах. Подруги, кстати, отговаривали от операции. Они считают, что в нашем возрасте важно оперировать только физиономию, но я предпочитаю стареть со своим лицом и ходить пешком по много километров. Тем более растут внуки, которым нужна бодрая бабушка.



– И сколько же у вас внуков?
– Кровных – двое: пятилетняя Марфа Петровна и Афанасий Петрович, которому два с половиной. Пётр сейчас сидит в декрете, но скоро отправит Афоню в детский сад и займётся любимой работой. У него два образования: культурный антрополог и реставратор. Именно он был идеологом создания парка в Зарядье. У сына Павла детей пока нет, к тому же развёлся. Он успешный психолог и регрессионный терапевт, консультирует людей с проблемами и читает курс «Теории личности» в университете повышения квалификации психологов. Внуки у меня появились поздновато. Я родила сыновей-близнецов в двадцать. Осенью им будет по сорок шесть лет. У мужа от первого брака две взрослые дочери, и младшая из них тоже родила красавицу Адель. Так что мы теперь богатые бабушка и дедушка.

– У Петра и Павла – украинская кровь.
– Сложный вопрос, сколько у них какой крови, на Украине всех писали под одну гребёнку. Их прабабушка-гречанка записана украинкой, а кто их прадедушка, украинец или поляк, тоже неизвестно. Красный комиссар мог быть по паспорту только украинцем. Но наша семья действительно тесно связана с Украиной. Поэтому я так остро реагирую на происходящее.

– Вы на этой земле часто бывали?
– Школьное лето я проводила в одесском лагере. А в 1976 году впервые оказалась в Черкассах. Беременная мальчиками, приехала к родителям первого мужа. Климат там позволяет купаться с мая по сентябрь, а земля такая, что листочками прорастают заборы. Мы купили дом в Черкасской области и проводили в селе всё тёплое время года. Так что знаю эту страну изнутри по горизонтали и вертикали. Отсюда и отношение к нынешним событиям. Поскольку я либералка, ждали, что буду стоять на митингах с плакатами против спецоперации. Но в моём понимании либерал не может заткнуть уши на тему геноцида Донбасса. «Украинский мир» деградировал на моих глазах.

Для меня две большие разницы – украинская власть и сами украинцы. Когда мы с мужем и детьми приехали в село Пастырское смотреть дом, который потом купили, уже вечерело. Хозяин дома дал ключи и предложил переночевать. Кое-как разместились в заброшенном доме. Утром выходим во двор, а на столе – бутылка молока, заткнутая газетой (свежее, надоили), десяток яиц в лукошке, ведро картошки и хлеб. Потом спрашивала бабок-соседок, кто нас так приветил в первый день. Они в ответ загадочно улыбались и говорили: «Так вы же с детьми приехали».

Но была и другая особенность этого гостеприимства. Дом наш большой, довоенной постройки, и отдельно глубокий погреб на пять комнаток внизу. На Украине так принято – делать погреб отдельно. Пожилая соседка рассказала: «В войну в хате немцы жили, а в погребе партизаны сидели. И бедная хозяйка забегалась кормить и тех, и этих!» Я возмутилась: «То есть и нашим, и вашим?» Соседка посмотрела на меня, как на идиотку, и сказала: «Так мы ж не знали, кто победит».

– И как вам там отдыхалось? Почувствовали себя немного украинкой?
– Моя национальность там называлась «из Москвы». Я раздражала тем, что расхаживала весь день в длинной юбке и шляпе, а не стояла попой вверх в огороде. Но выучилась, например, «мазать хату», топить печку, варить на костре варенье и другим сельским украинским премудростям. И мазала хату не потому, что не могла кого-нибудь нанять, а чтобы выглядеть социально близкой. Умирая там от скуки при своём общественном темпераменте, я попыталась сделать в Пастырском мини-Переделкино. Вытащила из Москвы человек десять из литературной тусовки, и они тоже купили там дома. Но селяне всё равно говорили: «Вот Сашка (мой первый муж) – певец, слышим, что он поёт хорошо. А ты, Машка, спекулянтка, раз целое лето не работаешь!» Я объясняла, что работаю писательницей – лежу под сливой и пишу за лето полнометражную пьесу. Селяне возражали: «Ну какая ты писательница? Вот Аркашка – писатель, потому что с бородой и трубку курит. А ты спекулянтка, так что вези нам ковры и календари с котиками».

– И когда вы почувствовали, что этот чудесный мир рушится?
– Всё началось с 1991 года. Украина всегда запаздывала за Россией, и перестройка там началась позже и причудливей. Моя свекровь была заслуженной учительницей, главой совета депутатов Черкасской области и директрисой детского дома. А Украина начала торговать сиротами, отправлять их на Запад. Для свекрови это было шоком, она сказала: «Нет, не отдам ни одного ребёнка, жизнь которого после усыновления не отследить». Ей тут же вручили почётную грамоту и отправили на пенсию в шестьдесят лет. Тогда же на Украине появилось немыслимое количество сект, стало не продохнуть от наркоманов, исчезла бесплатная медицина, начались разговоры об исключительности украинской нации, появились тексты «москаляку на гиляку». На свекровь в магазине напали подростки за то, что говорила по-русски.

– В любимое село вы продолжали ездить?
– В девяностые село почти умерло. Наш дом планомерно разоряли – сначала увезли железный забор с тридцати соток, сняли шифер с крыши, потом выставили и унесли двери и окна с рамами. Это не было адресовано нам как «москалям». Просто люди обнищали, власти деградировали, и начался произвол. Не поверите, украли даже цепь с колодца. Вертикаль власти смылилась от коррупции, отмирало само понятие государственности, жаловаться было некому.



– У вас есть этому объяснение?
– Это большой геополитический проект: украинцев заманили в пропасть под лозунгом «Украина – це Европа». Но их никогда не примут в ЕС, поскольку никто не хочет их содержать, а для победы над украинской коррупцией должно смениться десять поколений. В 2009 году я попала на прямой эфир программы Савика Шустера. Возле меня сидел хозяин какого-то банка и объяснял мне, что в стране кому принадлежит, кто у кого из присутствующих отжал бизнес, кто как попал во власть и кто кого крышует. Потом они кричали об этом несколько часов в прямом эфире, и возникло ощущение, что я на воровской сходке.
Одним словом, сопоставляю то, что говорят СМИ, и информацию от очевидцев.

– Где вы их встречаете?
– Начнём с того, что я работала в «Общей газете» Егора Яковлева, а с 1996 года руковожу «Клубом женщин, вмешивающихся в политику». Десять лет я отдала большой политике, ни разу не выиграла выборы в Госдуму, но научилась этому языку. Так что умею «читать» политические микросхемы. А луганская тема в нашей семье началась ещё до 2014 года. Моя старшая падчерица познакомилась в интернете с парнем из Луганска. Любовь-морковь, ездили друг к другу. Помните, во время авианалёта на здание администрации Луганска женщине оторвало ноги, и она, умирая, звонила дочери по мобильному? Это адское видео обошло весь мир. Генпрокуратура Украины тогда, как обычно, соврала, что это обстрел ополченцев, но даже наблюдатели миссии ОБСЕ признали – удар нанесён с воздуха. Мама жениха моей падчерицы работала именно в этой администрации. Они с мужем тогда посадили парня в автобус и отправили в Москву. И месяц не знали, доехал ли, потому что связи с Луганском не было. А отец парня позже приезжал к нам в гости и рассказывал, как отправил жену с маленькой дочкой к матери, а сам с другим мужиком охранял свою улицу с оружием в руках. Спасали стариков и старух, которые не смогли уехать. Каждый день после обстрела доставали их из погребов – кого-то хоронили, кого-то кормили, кого-то лечили. После полугода такой жизни он решил стать священником, хотя до этого был совсем «про другое» – мачо, в прошлом чемпион Украины по какому-то виду борьбы. Но объяснил, что иначе сошёл бы с ума.

– Как относится к этим событиям Шумит?
– Он абсолютный «ватник». В Индии хорошо понимают ситуацию. У них была точно такая же история с Бангладеш. Напомню, что индусов давно зазывают в НАТО, но они отвечают: у нас другая философия, и мы видим, что вы творите во всём мире. Да и история избиения на Украине индийских студентов за то, что их страна отказалась голосовать против России, глубоко шокировала Индию.

– Наверняка и вы потеряли друзей, потому что мнения разошлись?
– Любимая подруга, с которой мы с пятилетнего возраста, написала из Америки, что Россия – токсичная страна, ей стыдно, что она здесь родилась. Пришлось ответить: «Или мы с тобой больше ни слова об этом не говорим, или вообще прекращаем общение». Поражает, что человек смотрит свой телевизор и верит ему безоговорочно! Что касается отношений с нашими эмигрантами, то некоторых я даже не вычёркиваю из ленты на своих страницах в соцсетях. Потому что можно бесконечно смотреть, как горит огонь, течёт вода и как деградируют люди, которых ты знал. Сидят в сети и каждый день выискивают какую-нибудь грязь о России. Уже все западные газеты опровергли, а они всё купаются в найденной грязи.

– Трудной темы мы коснулись. Она сейчас самая важная, но есть и другие. Например, отцы и дети, точнее – бабушка и внуки. Как вы изменились с появлением Марфы и Афони?
– Появление внуков сильно меняет самоидентификацию человека. Когда рождается ребёнок, родитель не только осознаёт, что у него теперь другие обязанности, но и понимает, что отныне он в этой цепочке не крайнее звено, что через него идёт ток родства, традиции, культурных кодов. Когда появляются внуки, это увеличивается втройне. К тому же бабушкам всегда кажется, что дети воспитывают внуков слишком легкомысленно. Молодыми женщинами мы «поливали» с подружками мужей, любовников и свекровей. А ставши бабушками, недовольны детьми. «Представляешь, они его кормят суши! Дают чупа-чупс! И ребёнок не вылезает из телефона!» Я тоже бесконечно даю советы сыну, хотя понимаю, что не должна так усердствовать, ведь Марфа и Афоня всё-таки не мои дети. И мир уже не такой, как в моей голове.

– На творчество время остаётся?
– Моё время делится на творчество, блогерство, общественную жизнь и семью. Никак не закончится история с изданием моего самого обширного романа «Берёзовая роща». Он о девяностых, тогда и написан. В издательстве «ЭКСМО» вышли две первые части «Вышивка по ворованной ткани» и «Пирамиды роста». Это очень важная для меня книга, поскольку действие происходит в девяностые, а главная героиня – ведущая самого популярного политического ток-шоу. Девяностые я отдала телевидению и большой политике, и мне хочется оставить ритм, сложность и ауру этих лет на бумаге, чтобы молодняк понимал, как девяностые помотали наше поколение и какой старт ему дали. Пора сдавать третью часть, и, как только она выйдет, тут же подстригусь. Есть примета – не стричься, пока не закончено большое важное дело.