Мне 61 год. Половина жизни пришлась на годы советской власти, а оставшуюся половину жизненного срока я провела при власти нынешней. Выучилась на фельдшера, мечтала вылечить маму. Но судьба распорядилась иначе.

После распада СССР я трудилась на пищевых предприятиях в качестве обычного рабочего. Пошла туда, потому что в девяностые не на шутку боялась самого обыкновенного голода. И было чего бояться, ведь даже невысокую зарплату повсюду задерживали, а то и вовсе выдавали заработок «натуральным продуктом». Нам платили мукой, иногда – пряниками. Пряники я продавала и на вырученные деньги покупала детям молоко и хлеб.

Наши рабочие в отчаянии пытались выбить из бухгалтерии хоть какую-нибудь надбавку к нищенской зарплате, выплаты за вредность – мы трудились в горячем цеху, в ночные смены. Но всё тщетно. Помню, как главный бухгалтер, наглая тётка, которой голод явно не грозил, громко хохотала в ответ и сквозь смех выдала: «В одном прибавим – в другом убавим». Помню и упитанного попа, принимавшего в праздники множество дарёной выпечки, и моих малых детей с голодными и завидующими глазами.

Замечательный писатель-сибиряк Виктор Астафьев в своё время писал, что на одного мелко нагрешившего голодного подростка в России приходится слишком много служителей Фемиды – то ли семь, то ли восемь человек в суде. Множество чиновников, юристов, каких-то бессмысленных служащих. И ни один из них не захотел стать крестьянином – труд на земле слишком тяжёл. Но у нас уже больше тридцати лет по-прежнему один мужик двух генералов кормит. Двух – а может, и больше.

Лично я ничего не имею против генералов, если от них есть толк и они этого мужика защищают и помогают ему себя прокормить. Но у меня давно возникли подозрения, что действительность устроена несколько иначе.

Все мои предки – старообрядцы. Мою маму, её сестру и брата крестили в реке. В церковь они не ходили, в их деревне стоял молельный дом, там и собирались. Отпевали умерших тоже в молельном доме. Но в основном молились в своих избах.

Меня в детстве не крестили. Мама работала учительницей, тогда за морально-идеологическим обликом педагогов следили строго. Я до сих пор человек некрещёный. Но мировоззрение у меня староверческое: считаю, что Бог не в церкви засел, Он везде, Он – природа и пребывает в сердце у нас. И если мы поступаем не по-Божески, то наказываем себя через наших детей, внуков и правнуков.

Сейчас уже не первый десяток лет происходит возрождение религии в России. Восстанавливаются храмы, монастыри. Но на церкви я смотрю как на культурные объекты, музеи старины. Безусловно, их надо сохранять. А вот на попов никак не смотрю, нет у меня к ним уважения. В голодное время «лихих девяностых», когда мы концы сводили с концами, попы меня просто раздражали. И только если служители церкви держат подсобное хозяйство, поливают землю потом, где-то физически работают, во мне пробуждается уважение к ним. Вот таких людей я уже попами не называю, они действительно священнослужители.

И ещё хочу добавить несколько строк насчёт морально-этических норм нашей эпохи.

В своё время я не разрешала дочери-подростку смотреть телевизор. Теперь она и сама избавилась от «зомбоящика», чтобы и мои внуки его не смотрели. Несмотря на то что безвременье девяностых вроде бы давно закончилось и на телевидении появилось нечто вроде моральной цензуры, на самом деле мало что поменялось. С телеэкрана на нас по-прежнему льётся отборная пошлятина – без конца и края.

Хотелось бы умолчать о самых возмутительных шоу, но не могу. Идиотский, вульгарный, низкопробный юмор оккупировал телевидение. В таких передачах часто выступают девушки, которые выходят на сцену и шутят про маленькие мужские достоинства. Они шутят, а все в зале хохочут. И это происходит, когда наши сыновья и внуки рискуют жизнью на войне! А почему эти девушки не шутят про широкие вагины, которые становятся такими от частой смены партнёров, и женщина начинает искать очень большой «зизи» (по-французски «член»), чтобы хоть что-нибудь почувствовать? Снова, как в 90-е годы, участились пошлейшие шутки – пропаганда минетов и прочее, лишь бы привлечь молодёжь к этим гадким темам, отвлечь её от полезных Родине дел. Делают из молодёжи дебилов.

В советское время дебилов стерилизовали. Помню, моя одноклассница-двоечница забеременела в 15 лет. Её мать (а детей у неё было пятеро) бегала в школу и по всем инстанциям, умоляла, чтобы ей выдали разрешение на прерывание беременности и стерилизацию дочери. Разрешили, сделали аборт, перевязали девочке трубы. Наверное, уж одного-то ребёнка надо было позволить ей родить, а потом уже стерилизовать, ведь не совсем же она дура и не пьянствовала.

А вот то, что сейчас делается в стране, можно назвать тотальной вакханалией, торжеством дебилизации. Дураки, наркоманы, алкаши всех мастей рожают как на конвейере, а умные «завязали» с размножением. Как будем дальше жить в такой среде?

Я часто с горечью думаю: слишком много у нас в стране новых «колонизаторов» – банки, верхушка сетевых компаний, куча менеджерских контор по поиску дешёвых кадров, уйма всяких администраторов, чиновников. Они ничего не производят, а только сосут кровь из своих слуг, работяг, сидя на их шее. Русские не порабощают людей из других стран. Русские порабощают своих же, русских. И это печальнее некуда.

«Но это излечится, когда жрать будет нечего», – примерно так грубо, но точно выразился испытавший голод на себе писатель Виктор Астафьев. Я жду, когда богатые заплачут. Дождусь ли?

Наверное, я должна любить нашу власть, поскольку идёт война. Возможно, это было бы справедливо. Но люблю я и жалею своего брата – обычного работягу. Жалею простых людей, не наживших честным трудом ничего, кроме болезней. И вообще, мне хотелось бы жить среди своих по духу людей – старообрядцев, староверов, хотя я мало о них знаю.

Да и понимаю, что не нужна я им. Работать физически уже не могу, поскольку надорвалась на многолетней работе в пищевой промышленности. Вот если бы в молодости попала в поселение староверов, была бы счастлива. Это общины здоровых физически и духовно людей. Ни пьяниц, ни наркоманов, никаких воров в окружении. Кругом лишь трезвые добрые люди – труженики, здоровые телом, крепкие нервами. Увы, мечты, по-видимому, так и останутся мечтами.

До свидания, дорогая и любимая редакция! Желаю вам всяческих благ!