В нашем доме, во втором подъезде, неожиданно поселились негры. Юная супружеская пара из Гвинеи, весьма симпатичная. Натаниэль и Эсмеральда. Обоим лет по двадцать пять.

Сразу хочу ответственно заявить: «негр» – нормальное русское слово. Никаких «чернокожих», не говоря уже об «афроамериканцах» и тому подобном политкорректном поносе, я принципиально не признаю. Что такое «чернокожий»? Меня же никто не называет «белокожим». Подумайте сами: «белокожее население Южного Бутова», «желтокожие студенты Университета дружбы народов»… По-моему, это оскорбление.

Англосаксонские плосколобые ковбои со свойственной им грубой наглостью называли индейцев «краснокожими» примерно так же, как именуют лошадей по масти: пегая, гнедая, каурая. За что и сами стали «бледнолицыми». И то, согласитесь, более изысканно и уважительно звучит. Всё-таки про лицо. Будь я индейцем, я бы этих британских млекопитающих назвал, например, «бледнопопыми» или «тусклозадыми». Пусть знают. «Бледнозадка гадит». По-моему, справедливо.

И потом, «чернокожий» – это ведь в конечном счёте неправда. Негры все разноцветные. От оливковых до кирпичных. От пепельных до фиолетовых. Вот, например, Александр Николаевич Вертинский, а за ним и Владимир Семёнович Высоцкий нам что поют? «Лиловый негр вам подавал манто». Очень правильно и точно.

Я сам знавал негров, которые были куда более белокожими, чем я. Такие, знаете, цвета топлёного молока с серебристым отливом. А помните, не к ночи будь помянут, Обаму цвета заборной плесени? Мистер пенициллин.

Да и я сам никакой не «белокожий». После долгого сидения за компьютером могу быть, к примеру, беспросветно зелёным. А после двухсот граммов «Родников России» или «Чистых рос» – алым, как пион сорта «Тайная страсть».

Эсмеральда и Натаниэль – каштаново-кофейные люди. Оба высокие, стройные. У обоих большие миндалевидные глаза, нос – задорным рязанским сапожком. И толстые сизые губы, которые улыбаются всегда, даже если их хозяева не имеют этого в виду.

По-русски говорят сносно, главное – понятно. Учатся в медицинском в ординатуре, на хирургов. Оба очень острые на язык. Раньше жили в общежитии, а теперь сняли однушку. Эсмеральда на третьем месяце. Ждут гвинейского пополнения.

Всё в этой жизни повторяется и упорно возвращается. Когда я начинал преподавать в середине восьмидесятых, «все негры в гости были к нам». Потом Африка за геополитической ненадобностью куда-то исчезла.
И вот товарищ Лавров намедни туда съездил. Путин собрал африканских лидеров в Москве. И процесс пошёл.

Смотрю, и в метро негров становится всё больше и больше, слегка, так сказать, почернел пассажиропоток. Как в годы моей интернациональной молодости, когда я начинал преподавать русский язык иностранцам. И мне это всё, что сейчас происходит, нравится. Африканцы – они вообще-то ребята прикольные. Наши люди. Единоментальные. И юморок у них похожий.
Ну так вот.

Познакомились мы с Натаниэлем и Эсмеральдой на спортивной площадке в парке, в трёх минутах ходьбы от нашего дома. Эсмеральда – Эсма, как её зовёт Натаниэль, – делает специальную гимнастику для беременных на полипропиленовом коврике. А сам Натик занимается на турнике и брусьях. Всё серьёзно: выход силой, подтягивание на одной руке, «крокодильчик»…

Эх, спортивная юность моя, где ты? Ушла, ушла… Как последняя электричка Москва – Дмитров. Ну и ладно. Подкатит старость-неотложка и увезёт меня в пампасы вечности. Я согласен. Ничего печального в этом нет.

А пока – спортивная площадка. Вечер. Осень. Пахнет шоколадной ванилью палых листьев. Я, громко постреливая суставами, пыхчу на манер престарелого ежа, но упрямо делаю вид, что я убеждённый последователь здорового образа жизни.

Несколько раз мы с этим юным гвинейским коллективом приходили на площадку в одно и то же время. Однажды разговорились. И вот осенним вечером…

Я натужно приседаю, тревожно прислушиваясь к оживлённой перестрелке коленных чашечек. Появляются в октябрьских мшистых сумерках Эсма и Натик.

– Инсульт-привэт, Лэнипутич!

Это они меня так называют, потому что я одновременно тёзка Ленина и Путина.

– Салют, гвинейские потрошители! Как дела?

Эсма, с интонацией вредной ябеды:
– А Натик сегодня почти-почти получал банан!
– Двойку, что ли?
– Ну. Натик у меня тупой. Как амэриканец.

Он, запрыгивая на турник:
– Тупой, да. Моя Эсмочка бить в яблочко. Я тупая нэгрилла… – Натик делает подъём переворотом, – вор должен сидэть в турмэ. В Израиле живут эврэй. В Африке живут нэгри. Нэгри должен иметь банан. Я сказал! Цитат.

Я:
– За что двойку-то чуть не получил, Цитат?

Эсма, нежно-издевательски:
– Натик резал трупа в анатомички. Ему сказали профессоры: резай правая нога! А он взял и резал левая. Дурик… Профессоры: ты левый-правый разница знаешь? В следующий раз левый-правый попутал – тебе будет банан. Натик у меня тупая обезьяна.

Натик, спрыгнув с турника:
– Я тупая обезьяна, да. Мартишка. Когда мне дают банан, я его чувствую. Цитат. Следующий раз будем в трупорезка – я не буду попутать левый-правый. Честное африканское! Чтоб мне жить на один зарплат. Цитат.

Эсма расстилает коврик и делает одно из упражнений для беременных. Натик, хитро глядя на неё:
– Как ты думаешь рожать, малиш? Цитат.
– Буду кричать по-немецкий.
– Цитат?
– Цитат… А как твои дела, Лэнипутич?

Я, руки в боки и энергично вертя тазом:
– Нормально.

Натик, отжимаясь на брусьях:
– Много банан раздавал студентам?
– Я двойки не ставлю.
– Добрый, да?
– Нет, ленивый. Двойки пересдавать положено. А мне – перепринимать. Оно мне надо? А двоечник – он…

Натик:
– …и в Африке двоечник.
– Точно. А действительно: вы где собираетесь рожать? В Гвинею поедете?

Эсма:
– В Москве будем рожать, конечно.

Натик:
– Да, малиш. В Москве рожать. Москва – хорошая ситуация. Собянин – транспорт. Автобусы – в расписаний. Нацисты-антинэгр – нет. Труп не тот ногу резал – банан профессоры не ставили. Доброе положение. В Африке трудно. В Москве рожать. Мы в ординатуре – на иностранцев скидка. Нам нравится.

Я:
– Мне тоже.

Некоторое время все молча, сосредоточенно занимаются каждый своим делом. Я верчу башкой, слушая потрескивание сухих печных берёзовых поленьев в районе гипофиза. Натик стоически держит «крокодила» на брусьях. Эсма исполняет поочерёдный подъём ног на четвереньках. Натик, со словами «кон де мэрд» выйдя из «крокодила»:
– Россия – холодно, но хорошо. Африка – тепло, но очень разное бывает. Африка – Россия: хорошее дело. Нэгр – хитрый раздольбай. У него Гвинея тёплая – он просто хитрый. Русский – о-о-очень хитрый раздольбай. У него климат о-о-очень холодный – он о-о-очень хитрый. Нэгр – русский – хороший союз. Я сказал! Цитат. Как ты думаешь, Лэнипутич?

– Согласен. Мне лично Африка нравится. Хороший континент. Перспективный. Путин сказал.

Эсма:
– Я рожать – будет мальчик. Секс определил уже профессор. Это перспектив. Будем называть его как? А?

Натик:
– Как, да? Я уже знаю. Лэнипутичу – загадка.

Лэнипутич, пытаясь сделать ласточку, напоминающую скорее расплавленный противотанковый ёж:
– Ну, не знаю… Патрис, в честь Лумумбы?

Эсма:
– Непопадание. Ещё один эксперимент.
– Мартин Лютер Кинг?
– Примитивизм.
– Ну, сдаюсь.

Натик:
– Ты – наив. Конечно, Влади. Он будет Влади. Как Лэнин, Путин и Лэнипутич.
– Влади Натаниэлович? Красиво. Он будет не просто очень, а очень-очень-очень хитрый раздолбай.
– Уи, сан дут… Да, конечно. Он будет русский супер-афро-нэгр. Пуркуа па?

Натик, как чёрный каучуковый мячик из моего детства, лихо запрыгивает на турник и делает выход силой сразу на две руки.

– Он будет сюперрусский афро-нэгр. Афро-нэгр сюпэррюс.

Натик спрыгнул с турника.

– Слово нэгра! Он будет афрорусский сюпэрнэгр. Сюпэрхитрый раздольбай.

Я:
– Как Пушкин?

Натик:
– Как Пушкин, да. Пуркуа па? Ну, мы пойдём домой. Эсмочка мой, аллон-зи?
– Уи, Натик. До свидания, Лэнипутич.
– Оревуар, потрошители.

Вот и я тоже думаю: а пуркуа бы и не па?