Часто люди находят утешение в том, что кому-то ещё хуже, чем им. Я в этом смысле прекрасный пример. У меня не жизнь, а ужас: инвалидность, пьющая мать, голодное детство… И я действительно для многих служила таким «утешением». До сих пор иногда слышу: «Вот мне было так плохо, а посмотрел на тебя – и жить захотелось, потому что понял: у меня-то ещё не край!» Я тогда отвечаю: «Спасибо, что подняли мой дух. Приятно быть примером полного краха в жизни».

Последний такой случай имел место несколько месяцев назад. На премьеру спектакля, к созданию которого я имела непосредственное отношение, среди прочих пришли люди, работавшие когда-то с моим папой. Потом мы обсуждали спектакль. Одна женщина сказала: «Наташа, рада за тебя, мы-то думали, что ты давно спилась, как твоя мать, и вы обе находитесь где-нибудь в доме инвалидов».

Я сидела, словно облитая помоями. Эта женщина живёт со мной в одном районе, у неё есть возможность всё обо мне узнать, но ей хотелось думать именно так, а не иначе. Наверняка она тоже приводила меня кому-нибудь в пример. И говорила следующее: «Вот работал у нас мужик, жена – алкоголичка, дочь – инвалид, он как ненормальный с ней по больницам таскался. В результате надорвался и умер молодым, а дочь с матерью осталась. Спились уже обе, наверное. Вот такая жуткая судьба – представляешь? А ты всё ноешь из-за того, что прыщ вскочил!»

Уверена: всем этим людям хотелось, чтобы я им позавидовала, пусть даже подсознательно. Ведь это так удобно – есть я, у которой жизнь такая, что проще застрелиться.

Со времени моего детства окружающие считали, что у меня никаких поводов для радости нет и быть не может. А они всё-таки были: университет, моя любовь – театр, друзья, которые идут со мной по жизни. Надеюсь, они не ставят меня в пример своим детям в качестве человека, пережившего полный швах. Даже больница, в которой я испытала много боли, подарила знакомство с чудесными людьми. А после пережитого голода (это самое страшное) я теперь готова накормить любого человека.

Глядя на соседского мальчика Захарку, у которого папа алкоголик, я не сомневаюсь, что и у него есть чему радоваться. Только этого никто не видит. А скорее всего, не хотят видеть. И хотя у мальчика отец пьёт, зато Захарка помогает мне носить сумки из магазина. Значит, он добрый мальчик. И если бы у меня была маленькая дочь, я бы ей сказала: «Захарке трудно приходится, но посмотри, как он преодолевает непростые обстоятельства жизни. У него сила воли – о-го-го!»

Мне всегда казалось, что мотивация по схеме «думай о тех, кому ещё хуже, и радуйся тому, что есть у тебя» – какая-то неправильная. Что-то меня в ней царапало. Потом поняла: меня не мотивирует то, что кому-то ещё хуже, чем мне. У меня начинает болеть сердце за того человека. Сразу думаю, как же несправедлив этот мир. Я всегда себя одёргиваю, когда вижу, например, бездомного и инстинктивно испытываю к нему отвращение. «Наташа, – говорю себе, – не выделывайся. И ты в любой момент можешь оказаться под этим кустом».

Стараюсь помочь тем, кому не так хорошо, как мне. Но делаю это деликатно. Надеюсь, что деликатно. «Вера, возьми эти продукты. Мне – много, я ведь живу одна. А если тебе не нужно, то передай ещё кому-нибудь, у тебя же много знакомых». Мне кажется, в таком предложении нет ничего обидного. И у человека не возникнет ощущения, будто я хочу вызвать в нём зависть к моему благополучию.

Зависть очень плохое чувство. Завистник не ценит то, что у него есть, вдобавок делается злым, недовольным и грубым человеком. Он словно проживает чужую жизнь. Не случайно многие трагедии в мире случаются по причине зависти. Мальчик Адольф Гитлер, например, мечтал стать художником. Но его не оценили в Академии художеств. И он, вместо того чтобы попытаться поступить ещё раз или искать другое поприще, из зависти к более успешным художникам разозлился на весь белый свет, возгордился и сошёл с ума. Что из этого получилось, мы все знаем.

Каин убил Авеля тоже из-за зависти. Ему всего лишь показалось, что Бог принял жертву Авеля, а его жертву не принял. Мне кажется, всё это нужно объяснять детям. Взрослым уже поздно, а детям надо. Они у нас умные – поймут.